Барт, Виктор Сергеевич

Виктор Сергеевич Барт
Виктор Барт. 1906
Дата рождения:	8 апреля 1887(1887-04-08)
Место рождения:	Величаевское, Ставропольская губерния, Российская империя
Дата смерти:	27 мая 1954(1954-05-27) (67 лет)
Место смерти:	Москва
Жанр:	живопись, графика
Стиль:	авангардизм
Влияние:	Михаил Ларионов, лубок, примитив

Виктор Сергеевич Барт (фр. Victor Barthe; 8 апреля 1887, Величаевское Новогригорьевского уезда Ставропольской губернии ― 27 мая 1954, Москва) ― русский живописец, теоретик искусства.

Биография

Родился в семье ветеринарного врача. В 1905 году окончил сумское реальное училище. Учился в Московском училище живописи, ваяния и зодчества (1906—1911), где познакомился с М. Ларионовым, Н. Гончаровой, Д. Бурлюком, В. Маяковским. В 1911 году исключён, как он сам писал, «за отрицание училищной догматики и дисциплины».

С 1911 года учился в Школе рисования при ОПХ и Высшем художественном училище при Академии художеств, откуда тоже был исключён.

С началом Первой мировой войны прапорщик в действующей армии. В 1916 году с войсками особого назначения во Франции, затем, находясь в Русском экспедиционном корпусе, воевал в Салониках.

С 1917 года жил в Париже, писал картины, теоретические статьи о живописи. Участвовал в парижских выставках. В 1925 году вместе с советскими художниками оформлял павильон СССР на международной парижской выставке.

В 1936 году вернулся в СССР.

Творчество

В 1910-х гг. известен как художник-авангардист, организатор и участник выставок «Бубновый валет» (1910—1911), «Ослиный хвост» (1912), «Мишель» (1913). В работах Барта того времени чувствуется влияние М. Ларионова и неопримитивизма.

В журнале «Млечный путь» напечатал искусствоведческую работу «Теория композиции в живописи».

Написал картины «Мальчик и дискобол», «Изображение лошади, дерева и человека», «Женщина с башнями» и др. Иллюстрировал «Повести Белкина» А. С. Пушкина и «Опыты» М. Монтеня. В статьях задавался вопросами теории композиции в живописи.

В Париже выступал с докладами о живописи на собраниях русских художников. Опубликовал статью «Относительность живописных выражений» («Удар», 1922, № 3). Вместе с И. Зданевичем и С. Ромовым вошёл в комитет группы «Через» (1923—1924). Участвовал с С. Грановским и С. Делоне в оформлении благотворительных постановок «Воздушное сердце» Т. Тцары и «Остров Пасхи» Зданевича.

Участвовал в выставке «Сотня с Парнаса» в кафе Le Parnasse (1921), выставках русских художников в галерее Whitechapel в Лондоне (1921), выставках в парижских галереях La Licorne (1923), T. Carmine (1924, вместе с А. Ланским и К. Терешковичем), M. Henry (1925, вместе с А. Ланским, Терешковичем, И. А Пуни, П. Челищевым и М. Шагалом), А. Manteau (1928, вместе с М. Блюмом и А. Минчиным), Zak (1929, вместе с М. Стерлингом), d’Alignan (1931), в пражской выставке русской живописи (1935). Участвовал в выставках парижских салонов: Независимых (1922, 1925, 1926), Осеннего (1928) и Тюильри (1930).

Вернувшись в СССР, занимался книжной иллюстрацией ― «Сказка о царе Салтане» А. С. Пушкина, «Мишкины соседи» З. Александровой (1937), «Стихи» Н. А. Некрасова (1939), «Олеся» Янки Купалы (1940), детский календарь «Круглый год» (1948) и др.

В 1943—1948 гг. создал серию литографий «Москва в её прошлом и настоящем». С 1951 года рисовал учебные пособия.

Работы В. Барта хранятся в собрании Государственного музея В. В. Маяковского.

Увлечение шахматами

Барт играл в шахматы на профессиональном уровне. В шахматном журнале «Les Cahiers de l’Echiquier Français» (за ноябрь—декабрь 1936 года), будучи во Франции, он опубликовал рассказ о встрече итальянского шахматиста XVI века Паоло Бои с Дьяволом в образе прекрасной незнакомки и шахматной партии, состоявшейся между ними. К рассказу прилагались шахматная задача и рисунок, иллюстрирующие сюжет и созданные художником.

Литература

• РГАЛИ Ф. 680. Оп. 2. Ед. хр. 1967; Ф. 1334. Оп. 1. Ед. хр. 418; Оп. 2. Ед. хр. 109—110; РГИА Ф. 789. Оп. 13. 1911. Д. 111.
• Чернышев Н. К репродукциям // Млечный Путь, 1916. № 1. С. 18.
• Маковец, 1922, № 1 (фронт.); № 2. С. 1, 27 (ил.), 32.
• Удар, 1922, № 3, Б/с; 1923. № 4. Б/с.
• Сидоров А. А. Русская графика за годы революции 1917—1922.― М., 1923. С. 60, 63.
• Маяковский В. В. Собр. соч.: В 13 т. Т. 4.― М., 1957. С. 250.
• Сто памятных дат: Художественный календарь. 1987. ―М., 1986. С. 116—118.
• Русский авангард 1910—1920-х годов в европейском контексте / Отв. ред. Г. Ф. Коваленко. — М.: Наука, 2000. — ISBN 5-02-011659-9
• Сарабьянов А. Д. Неизвестный русский авангард. ― М., 1992.
• Харджиев Н. Н. Статьи об авангарде: Архив русского авангарда / Сост. Р. Дуганов, Ю. Апришкин, А. Сарабьянов: В 2 т. ― М.: R. A., 1997.

Ссылки

• [www.ria.ru/culture/20091202/196682265.html Коллекция Михаила Сеславинского]
• [www.lechaim.ru/ARHIV/237/vasileva.htm Выставка «Парижская школа 1905—1932» в Москве]

Отрывок, характеризующий Барт, Виктор Сергеевич

Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.
– Сдают город, уезжайте, уезжайте, – сказал ему заметивший его фигуру офицер и тут же обратился с криком к солдатам:
– Я вам дам по дворам бегать! – крикнул он.
Алпатыч вернулся в избу и, кликнув кучера, велел ему выезжать. Вслед за Алпатычем и за кучером вышли и все домочадцы Ферапонтова. Увидав дым и даже огни пожаров, видневшиеся теперь в начинавшихся сумерках, бабы, до тех пор молчавшие, вдруг заголосили, глядя на пожары. Как бы вторя им, послышались такие же плачи на других концах улицы. Алпатыч с кучером трясущимися руками расправлял запутавшиеся вожжи и постромки лошадей под навесом.
Когда Алпатыч выезжал из ворот, он увидал, как в отпертой лавке Ферапонтова человек десять солдат с громким говором насыпали мешки и ранцы пшеничной мукой и подсолнухами. В то же время, возвращаясь с улицы в лавку, вошел Ферапонтов. Увидав солдат, он хотел крикнуть что то, но вдруг остановился и, схватившись за волоса, захохотал рыдающим хохотом.