Барутчев, Армен Константинович

Армен Константинович Барутчев
Основные сведения
Страна	Российская империя Российская империяСССР СССР
Дата рождения	24 августа 1904(1904-08-24)
Место рождения	Баку, Российская империя
Дата смерти	13 января 1976(1976-01-13) (71 год)
Место смерти	Ленинград, СССР
Работы и достижения
Учёба:	ВХУТЕИН
Работал в городах	Ленинград
Архитектурный стиль	конструктивизм
Научные труды	кандидат архитектуры
Звания

Армен Константинович Барутчев (24 августа 1904, Баку — 13 января 1976, Ленинград) — советский архитектор.

Биография

В 1920 году поступил на архитектурный факультет Бакинского политехнического института. В 1923 году переехал в Ленинград. С 1925 года работал в отделе коммунального хозяйства Ленгорсовета в проектной группе И. А. Фомина. В 1927 году окончил Высший художественно-технический институт (Ленинград), после чего работал в бюро проектирования Свирской ГЭС. В 1930 году окончил факультет кинорежиссуры Института истории искусств.

В 1930—1931 гг. — член ленинградской группы Объединения архитекторов-урбанистов (АРУ). В 1933—1941 гг. возглавлял проектную мастерскую № 1 института «Гипрогор» (совместно с Я. О. Рубанчиком). В блокадном Ленинграде участвовал в выставках работ художников Ленинградского фронта; в 1942 году стал победителем конкурса плакатов, отражающих тему разрушения национальных памятников в ходе боевых действий. Плакаты А. К. Барутчева хранятся в музее-заповеднике «Прорыв блокады Ленинграда». В 1941—1945 гг. выполнил рисунки и акварели наиболее выдающихся памятников Лазаревского кладбища и Благовещенской усыпальницы Александро-Невской лавры, зафиксировавшие работы по укрытию памятников в 1941 году, их состояние в период войны, а затем снятие защитных сооружений в послевоенное время.

С 1944 года возглавлял проектную мастерскую № 4 института «Ленпроект». После Великой Отечественной войны руководил застройкой Выборгского и Калининского районов, Малой и Средней Охты. В 1970 году руководил завершением работ по реконструкции площади Калинина, Красногвардейской площади.

С 1929 года преподавал (по приглашению А. С. Никольского) на архитектурном факультете Ленинградского института гражданских инженеров, с 1934 года — в Академии художеств в мастерской С. С. Серафимова, профессор.

В 1939 году А. К. Барутчеву присвоена степень кандидата архитектуры.

Избранные проекты и постройки

С 1928 г. вместе с И. А. Гильтером, И. А. Меерзоном и Я. О. Рубанчиком разработал новый тип предприятий общественного питания для Ленинграда — фабрик-кухонь.

После Великой Отечественной войны по его проектам были построены жилые дома на Среднеохтинском проспекте, площади Калинина, Красногвардейской площади.

Осуществленные

Ленинград

• Фабрики-кухни (соавторы: И. А. Гильтер , И. А. Меерзон, Я. О. Рубанчик; гл. инж. А. Г. Джорогов); эти здания являются одними из лучших образцов ленинградского конструктивизма:
  • Василеостровского района — на пересечении Косой линии и Большого проспекта (Большой пр. В. О., 68); 1930;  памятник архитектуры (вновь выявленный объект). Здание реконструировано в ТК «Балтийский» в 2000-е гг. по проекту ЗАО «Архитектурное бюро „Земцов, Кондиайн и партнеры“»;
  • Володарского района — проспекте Обуховской Обороны, 119А; 1929—1930; реконструирована в 1930-х гг. по проекту авторов;
  • Выборгского района — на углу Большого Сампсониевского проспекта и Гренадерской улицы (Б. Сампсониевский пр., 45/2); 1931;  памятник архитектуры (региональный); здание реконструировано в 2000-х гг. под многофункциональный комплекс (магазины, предприятия общественного питания);
  • Нарвского района (с универмагом) — пл. Стачек, 9; 1930; здание реконструировано под многофункциональный комплекс (с торговыми помещениями и помещениями общественного питания) в 2000-е гг. по проекту ОАО «Архитектурное бюро „Литейная часть’ 91“»;
• Жилой дом на пл. Ленина, 2.
• Жилой дом вторичной понижающей подстанции Волховской ГЭС — на углу Большого Сампсониевского и Финляндского проспектов (Б. Сампсониевский пр., 14); 1933;  памятник архитектуры (вновь выявленный объект)
• Жилой дом понижающей подстанции — 27-я линия В. О., 8; 1933;  памятник архитектуры (вновь выявленный объект)
• Вторичная понижающая подстанция Волховской ГЭС — Большой Сампсониевский проспект, 16; 1926—1927; соавторы — В. А. Щуко, В. Г. Гельфрейх;  памятник архитектуры (вновь выявленный объект)
• Планировка и застройка Красногвардейской площади; 1960-е; совместно с Ф. А. Гепнером и А. Ш. Тевьяном;
• Кварталы жилых домов вдоль Большеохтинского и Среднеохтинского проспектов; 1940-е; совместно с Я. О. Рубанчиком и А. Я. Мачеретом;

Молотов

• Дворец культуры и техники им. И. В. Сталина — Комсомольский пр., 79</ref>;

Петрозаводск

• Сельскохозяйственный институт.

• Выборгская фабрика-кухня (вид из Сампсониевского сада).JPG

  Выборгская фабрика-кухня

• Kirovsky univermag S-Petersburg.jpg

  Кировский универмаг

Неосуществленные

Ленинград

• Зоопарк в Озерках (1930; 3-я премия всесоюзного конкурса; соавторы: И. А. Гильтер, П. И. Ротштейн; зоолог Горбунов)
• Дом Технической книги на пр. Володарского (1932; соавтор И. А. Меерзон)
• Центральный парк культуры и отдыха на Крестовском острове (4-я премия всесоюзного конкурса; соавторы: Я. О. Рубанчик, И. А. Гильтер, И. А. Меерзон)
• Ботанический музей на Аптекарском острове (4-я премия всесоюзного конкурса; соавторы: И. А. Гильтер, И. А. Меерзон, Я. О. Рубанчик; худ. А. В. Кручинин)

Кронштадт

• Дом Красной армии и флота (1933—1934; конкурс закрытый, III-й тур; соавторы: И. А. Гильтер, И. А. Меерзон, Я. О. Рубанчик)

Махачкала

• Дом национальных искусств Дагестанской АССР (1936; соавторы: И. А. Гильтер, И. А. Меерзон, Я. О. Рубанчик)

Москва

• Комплекс Академии наук СССР (1934; конкурс закрытый; соавторы: И. А. Гильтер, И. А. Меерзон, Я. О. Рубанчик)

Саранск

• Дом правительства Мордовской АССР (1938; соавтор И. А. Меерзон)

Сочи — Мацеста

• Театр (1934; соавторы: И. А. Гильтер, И. А. Меерзон, Я. О. Рубанчик)

Ташкент

• Средне-Азиатский музей Революции (1928; соавтор: И. А. Гильтер)

Награды и признание

Заслуженный архитектор РСФСР.

Литература

• Архитектурная графика эпохи конструктивизма в собрании Государственного Музея истории С.-Петербурга : Каталог / Авт.-сост. М. Л. Макогонова. — СПб.: ГМИ СПб., 2008.
• Вайтенс А. П. Армен Барутчев // Архитекторы об архитекторах. — СПб.: ОАО «Иван Фёдоров», 1999. — С. 202—219.
• Ежегодник Ленинградского отделения Союза советских архитекторов. — Л., 1940. — Вып. 1-2 (15-16). — С. 30-37.
• Ежегодник Общества архитекторов-художников. — Л., 1930. — Вып. 13. — С. 3-6.
• Ежегодник Общества архитекторов-художников. — Л., 1935. — Вып. 14. — С. 10-14.

Ссылки

• [sovarch.ru/arch/b/116/ Барутчев Армен Константинович]. СовАрх. Проверено 25 августа 2013.
• [ru.hayazg.info/Барутчев_Армен_Константинович Барутчев Армен Константинович]. Энциклопедия. Фонд «Хайазг». Проверено 25 августа 2013.

Отрывок, характеризующий Барутчев, Армен Константинович

Он достал из кармана шаровар несколько золотых и положил ей на блюдо.
– Ну что, как живешь? – сказал Кутузов, направляясь к отведенной для него комнате. Попадья, улыбаясь ямочками на румяном лице, прошла за ним в горницу. Адъютант вышел к князю Андрею на крыльцо и приглашал его завтракать; через полчаса князя Андрея позвали опять к Кутузову. Кутузов лежал на кресле в том же расстегнутом сюртуке. Он держал в руке французскую книгу и при входе князя Андрея, заложив ее ножом, свернул. Это был «Les chevaliers du Cygne», сочинение madame de Genlis [«Рыцари Лебедя», мадам де Жанлис], как увидал князь Андрей по обертке.
– Ну садись, садись тут, поговорим, – сказал Кутузов. – Грустно, очень грустно. Но помни, дружок, что я тебе отец, другой отец… – Князь Андрей рассказал Кутузову все, что он знал о кончине своего отца, и о том, что он видел в Лысых Горах, проезжая через них.
– До чего… до чего довели! – проговорил вдруг Кутузов взволнованным голосом, очевидно, ясно представив себе, из рассказа князя Андрея, положение, в котором находилась Россия. – Дай срок, дай срок, – прибавил он с злобным выражением лица и, очевидно, не желая продолжать этого волновавшего его разговора, сказал: – Я тебя вызвал, чтоб оставить при себе.
– Благодарю вашу светлость, – отвечал князь Андрей, – но я боюсь, что не гожусь больше для штабов, – сказал он с улыбкой, которую Кутузов заметил. Кутузов вопросительно посмотрел на него. – А главное, – прибавил князь Андрей, – я привык к полку, полюбил офицеров, и люди меня, кажется, полюбили. Мне бы жалко было оставить полк. Ежели я отказываюсь от чести быть при вас, то поверьте…
Умное, доброе и вместе с тем тонко насмешливое выражение светилось на пухлом лице Кутузова. Он перебил Болконского:
– Жалею, ты бы мне нужен был; но ты прав, ты прав. Нам не сюда люди нужны. Советчиков всегда много, а людей нет. Не такие бы полки были, если бы все советчики служили там в полках, как ты. Я тебя с Аустерлица помню… Помню, помню, с знаменем помню, – сказал Кутузов, и радостная краска бросилась в лицо князя Андрея при этом воспоминании. Кутузов притянул его за руку, подставляя ему щеку, и опять князь Андрей на глазах старика увидал слезы. Хотя князь Андрей и знал, что Кутузов был слаб на слезы и что он теперь особенно ласкает его и жалеет вследствие желания выказать сочувствие к его потере, но князю Андрею и радостно и лестно было это воспоминание об Аустерлице.
– Иди с богом своей дорогой. Я знаю, твоя дорога – это дорога чести. – Он помолчал. – Я жалел о тебе в Букареште: мне послать надо было. – И, переменив разговор, Кутузов начал говорить о турецкой войне и заключенном мире. – Да, немало упрекали меня, – сказал Кутузов, – и за войну и за мир… а все пришло вовремя. Tout vient a point a celui qui sait attendre. [Все приходит вовремя для того, кто умеет ждать.] A и там советчиков не меньше было, чем здесь… – продолжал он, возвращаясь к советчикам, которые, видимо, занимали его. – Ох, советчики, советчики! – сказал он. Если бы всех слушать, мы бы там, в Турции, и мира не заключили, да и войны бы не кончили. Всё поскорее, а скорое на долгое выходит. Если бы Каменский не умер, он бы пропал. Он с тридцатью тысячами штурмовал крепости. Взять крепость не трудно, трудно кампанию выиграть. А для этого не нужно штурмовать и атаковать, а нужно терпение и время. Каменский на Рущук солдат послал, а я их одних (терпение и время) посылал и взял больше крепостей, чем Каменский, и лошадиное мясо турок есть заставил. – Он покачал головой. – И французы тоже будут! Верь моему слову, – воодушевляясь, проговорил Кутузов, ударяя себя в грудь, – будут у меня лошадиное мясо есть! – И опять глаза его залоснились слезами.
– Однако до лжно же будет принять сражение? – сказал князь Андрей.
– До лжно будет, если все этого захотят, нечего делать… А ведь, голубчик: нет сильнее тех двух воинов, терпение и время; те всё сделают, да советчики n'entendent pas de cette oreille, voila le mal. [этим ухом не слышат, – вот что плохо.] Одни хотят, другие не хотят. Что ж делать? – спросил он, видимо, ожидая ответа. – Да, что ты велишь делать? – повторил он, и глаза его блестели глубоким, умным выражением. – Я тебе скажу, что делать, – проговорил он, так как князь Андрей все таки не отвечал. – Я тебе скажу, что делать и что я делаю. Dans le doute, mon cher, – он помолчал, – abstiens toi, [В сомнении, мой милый, воздерживайся.] – выговорил он с расстановкой.
– Ну, прощай, дружок; помни, что я всей душой несу с тобой твою потерю и что я тебе не светлейший, не князь и не главнокомандующий, а я тебе отец. Ежели что нужно, прямо ко мне. Прощай, голубчик. – Он опять обнял и поцеловал его. И еще князь Андрей не успел выйти в дверь, как Кутузов успокоительно вздохнул и взялся опять за неконченный роман мадам Жанлис «Les chevaliers du Cygne».
Как и отчего это случилось, князь Андрей не мог бы никак объяснить; но после этого свидания с Кутузовым он вернулся к своему полку успокоенный насчет общего хода дела и насчет того, кому оно вверено было. Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, – думал князь Андрей, – но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что то сильнее и значительнее его воли, – это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной волн, направленной на другое. А главное, – думал князь Андрей, – почему веришь ему, – это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что голос его задрожал, когда он сказал: „До чего довели!“, и что он захлипал, говоря о том, что он „заставит их есть лошадиное мясо“. На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало народному, противному придворным соображениям, избранию Кутузова в главнокомандующие.


После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.
С приближением неприятеля к Москве взгляд москвичей на свое положение не только не делался серьезнее, но, напротив, еще легкомысленнее, как это всегда бывает с людьми, которые видят приближающуюся большую опасность. При приближении опасности всегда два голоса одинаково сильно говорят в душе человека: один весьма разумно говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно думать об опасности, тогда как предвидеть все и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор пока оно не наступило, и думать о приятном. В одиночестве человек большею частью отдается первому голосу, в обществе, напротив, – второму. Так было и теперь с жителями Москвы. Давно так не веселились в Москве, как этот год.
Растопчинские афишки с изображением вверху питейного дома, целовальника и московского мещанина Карпушки Чигирина, который, быв в ратниках и выпив лишний крючок на тычке, услыхал, будто Бонапарт хочет идти на Москву, рассердился, разругал скверными словами всех французов, вышел из питейного дома и заговорил под орлом собравшемуся народу, читались и обсуживались наравне с последним буриме Василия Львовича Пушкина.
В клубе, в угловой комнате, собирались читать эти афиши, и некоторым нравилось, как Карпушка подтрунивал над французами, говоря, что они от капусты раздуются, от каши перелопаются, от щей задохнутся, что они все карлики и что их троих одна баба вилами закинет. Некоторые не одобряли этого тона и говорила, что это пошло и глупо. Рассказывали о том, что французов и даже всех иностранцев Растопчин выслал из Москвы, что между ними шпионы и агенты Наполеона; но рассказывали это преимущественно для того, чтобы при этом случае передать остроумные слова, сказанные Растопчиным при их отправлении. Иностранцев отправляли на барке в Нижний, и Растопчин сказал им: «Rentrez en vous meme, entrez dans la barque et n'en faites pas une barque ne Charon». [войдите сами в себя и в эту лодку и постарайтесь, чтобы эта лодка не сделалась для вас лодкой Харона.] Рассказывали, что уже выслали из Москвы все присутственные места, и тут же прибавляли шутку Шиншина, что за это одно Москва должна быть благодарна Наполеону. Рассказывали, что Мамонову его полк будет стоить восемьсот тысяч, что Безухов еще больше затратил на своих ратников, но что лучше всего в поступке Безухова то, что он сам оденется в мундир и поедет верхом перед полком и ничего не будет брать за места с тех, которые будут смотреть на него.
– Вы никому не делаете милости, – сказала Жюли Друбецкая, собирая и прижимая кучку нащипанной корпии тонкими пальцами, покрытыми кольцами.
Жюли собиралась на другой день уезжать из Москвы и делала прощальный вечер.