Бархин, Григорий Борисович

Григорий Борисович Бархин
Основные сведения
Имя при рождении	Герш Беркович Бархин
Работы и достижения
Учёба:	Одесское художественное училище, ИАХ
Звания

Григо́рий Бори́сович (Герш Беркович) Бархин (20 марта 1880, Пермь — 11 апреля 1969, Москва). Советский архитектор, градостроитель, теоретик архитектуры, педагог, член-корреспондент Академии Строительства и Архитектуры (1956).

Биография

Григорий Борисович Бархин родился в 1880 году в Перми. В 1897 году окончил Одесское художественное училище, а в 1908 году — Императорскую Академию художеств. С 1909 года преподавал в Московском архитектурном институте, с 1930 года — профессор. В 1908—1912 годах работал помощником архитектора Р. И. Клейна при строительстве Музея изящных искусств и Бородинского моста в Москве. Участвовал в работе Московского архитектурного общества (МАО; 1923—1930 годы), редактировал издание «Конкурсы МАО» (1923—1926 годы) и др. В 1932 году был одним из основателей Союза архитекторов СССР. Отец архитекторов Бориса и Михаила Бархиных.

Избранные проекты и постройки

• Проект восстановления Севастополя, СССР, (1943‒1946);
• Проектные работы по реконструкции Москвы, СССР, (1933—1938);
• Санаторий в Саки в Крыму, СССР, (1929);
• Здание газеты «Известия» в Москве, СССР, (1925—1927);
• Заводы серной и азотной кислот близ города Нижний Новгород, Россия, (1915‒1916).

Публикации

• Бархин, Г. Б. Рабочий дом и рабочий посёлок-сад, М., 1922.
• Бархин, Г. Б. Архитектура театра, М., 1947.

См. также

• Конструктивизм в архитектуре Москвы

Литература

• Зодчий, педагог, общественный деятель, «Архитектура СССР», 1960, № 7.
• Зодчие Москвы времени эклектики, модерна и неоклассицизма (1830-е — 1917 годы): илл. биогр. словарь / Гос. науч.-исслед. музей архитектуры им. А.В.Щусева и др. — М.: КРАБиК, 1998. — С. 28. — 320 с. — ISBN 5-900395-17-0.

Ссылки

• [bse.sci-lib.com/particle001948.html Бархин Г. Б. Дом газеты «Известия» (Москва) Дом газеты «Известия»]  (рус.)

Отрывок, характеризующий Бархин, Григорий Борисович

– И ты спокоен? – спросил Ростов…
Долохов остановился. – Вот видишь ли, я тебе в двух словах открою всю тайну дуэли. Ежели ты идешь на дуэль и пишешь завещания да нежные письма родителям, ежели ты думаешь о том, что тебя могут убить, ты – дурак и наверно пропал; а ты иди с твердым намерением его убить, как можно поскорее и повернее, тогда всё исправно. Как мне говаривал наш костромской медвежатник: медведя то, говорит, как не бояться? да как увидишь его, и страх прошел, как бы только не ушел! Ну так то и я. A demain, mon cher! [До завтра, мой милый!]
На другой день, в 8 часов утра, Пьер с Несвицким приехали в Сокольницкий лес и нашли там уже Долохова, Денисова и Ростова. Пьер имел вид человека, занятого какими то соображениями, вовсе не касающимися до предстоящего дела. Осунувшееся лицо его было желто. Он видимо не спал ту ночь. Он рассеянно оглядывался вокруг себя и морщился, как будто от яркого солнца. Два соображения исключительно занимали его: виновность его жены, в которой после бессонной ночи уже не оставалось ни малейшего сомнения, и невинность Долохова, не имевшего никакой причины беречь честь чужого для него человека. «Может быть, я бы то же самое сделал бы на его месте, думал Пьер. Даже наверное я бы сделал то же самое; к чему же эта дуэль, это убийство? Или я убью его, или он попадет мне в голову, в локоть, в коленку. Уйти отсюда, бежать, зарыться куда нибудь», приходило ему в голову. Но именно в те минуты, когда ему приходили такие мысли. он с особенно спокойным и рассеянным видом, внушавшим уважение смотревшим на него, спрашивал: «Скоро ли, и готово ли?»
Когда всё было готово, сабли воткнуты в снег, означая барьер, до которого следовало сходиться, и пистолеты заряжены, Несвицкий подошел к Пьеру.
– Я бы не исполнил своей обязанности, граф, – сказал он робким голосом, – и не оправдал бы того доверия и чести, которые вы мне сделали, выбрав меня своим секундантом, ежели бы я в эту важную минуту, очень важную минуту, не сказал вам всю правду. Я полагаю, что дело это не имеет достаточно причин, и что не стоит того, чтобы за него проливать кровь… Вы были неправы, не совсем правы, вы погорячились…
– Ах да, ужасно глупо… – сказал Пьер.
– Так позвольте мне передать ваше сожаление, и я уверен, что наши противники согласятся принять ваше извинение, – сказал Несвицкий (так же как и другие участники дела и как и все в подобных делах, не веря еще, чтобы дело дошло до действительной дуэли). – Вы знаете, граф, гораздо благороднее сознать свою ошибку, чем довести дело до непоправимого. Обиды ни с одной стороны не было. Позвольте мне переговорить…
– Нет, об чем же говорить! – сказал Пьер, – всё равно… Так готово? – прибавил он. – Вы мне скажите только, как куда ходить, и стрелять куда? – сказал он, неестественно кротко улыбаясь. – Он взял в руки пистолет, стал расспрашивать о способе спуска, так как он до сих пор не держал в руках пистолета, в чем он не хотел сознаваться. – Ах да, вот так, я знаю, я забыл только, – говорил он.
– Никаких извинений, ничего решительно, – говорил Долохов Денисову, который с своей стороны тоже сделал попытку примирения, и тоже подошел к назначенному месту.
Место для поединка было выбрано шагах в 80 ти от дороги, на которой остались сани, на небольшой полянке соснового леса, покрытой истаявшим от стоявших последние дни оттепелей снегом. Противники стояли шагах в 40 ка друг от друга, у краев поляны. Секунданты, размеряя шаги, проложили, отпечатавшиеся по мокрому, глубокому снегу, следы от того места, где они стояли, до сабель Несвицкого и Денисова, означавших барьер и воткнутых в 10 ти шагах друг от друга. Оттепель и туман продолжались; за 40 шагов ничего не было видно. Минуты три всё было уже готово, и всё таки медлили начинать, все молчали.