Барякина, Эльвира Валерьевна
Поделись знанием:
Паулучи, не знавший по немецки, стал спрашивать его по французски. Вольцоген подошел на помощь своему принципалу, плохо говорившему по французски, и стал переводить его слова, едва поспевая за Пфулем, который быстро доказывал, что все, все, не только то, что случилось, но все, что только могло случиться, все было предвидено в его плане, и что ежели теперь были затруднения, то вся вина была только в том, что не в точности все исполнено. Он беспрестанно иронически смеялся, доказывал и, наконец, презрительно бросил доказывать, как бросает математик поверять различными способами раз доказанную верность задачи. Вольцоген заменил его, продолжая излагать по французски его мысли и изредка говоря Пфулю: «Nicht wahr, Exellenz?» [Не правда ли, ваше превосходительство? (нем.) ] Пфуль, как в бою разгоряченный человек бьет по своим, сердито кричал на Вольцогена:
– Nun ja, was soll denn da noch expliziert werden? [Ну да, что еще тут толковать? (нем.) ] – Паулучи и Мишо в два голоса нападали на Вольцогена по французски. Армфельд по немецки обращался к Пфулю. Толь по русски объяснял князю Волконскому. Князь Андрей молча слушал и наблюдал.
Из всех этих лиц более всех возбуждал участие в князе Андрее озлобленный, решительный и бестолково самоуверенный Пфуль. Он один из всех здесь присутствовавших лиц, очевидно, ничего не желал для себя, ни к кому не питал вражды, а желал только одного – приведения в действие плана, составленного по теории, выведенной им годами трудов. Он был смешон, был неприятен своей ироничностью, но вместе с тем он внушал невольное уважение своей беспредельной преданностью идее. Кроме того, во всех речах всех говоривших была, за исключением Пфуля, одна общая черта, которой не было на военном совете в 1805 м году, – это был теперь хотя и скрываемый, но панический страх перед гением Наполеона, страх, который высказывался в каждом возражении. Предполагали для Наполеона всё возможным, ждали его со всех сторон и его страшным именем разрушали предположения один другого. Один Пфуль, казалось, и его, Наполеона, считал таким же варваром, как и всех оппонентов своей теории. Но, кроме чувства уважения, Пфуль внушал князю Андрею и чувство жалости. По тому тону, с которым с ним обращались придворные, по тому, что позволил себе сказать Паулучи императору, но главное по некоторой отчаянности выражении самого Пфуля, видно было, что другие знали и он сам чувствовал, что падение его близко. И, несмотря на свою самоуверенность и немецкую ворчливую ироничность, он был жалок с своими приглаженными волосами на височках и торчавшими на затылке кисточками. Он, видимо, хотя и скрывал это под видом раздражения и презрения, он был в отчаянии оттого, что единственный теперь случай проверить на огромном опыте и доказать всему миру верность своей теории ускользал от него.
Прения продолжались долго, и чем дольше они продолжались, тем больше разгорались споры, доходившие до криков и личностей, и тем менее было возможно вывести какое нибудь общее заключение из всего сказанного. Князь Андрей, слушая этот разноязычный говор и эти предположения, планы и опровержения и крики, только удивлялся тому, что они все говорили. Те, давно и часто приходившие ему во время его военной деятельности, мысли, что нет и не может быть никакой военной науки и поэтому не может быть никакого так называемого военного гения, теперь получили для него совершенную очевидность истины. «Какая же могла быть теория и наука в деле, которого условия и обстоятельства неизвестны и не могут быть определены, в котором сила деятелей войны еще менее может быть определена? Никто не мог и не может знать, в каком будет положении наша и неприятельская армия через день, и никто не может знать, какая сила этого или того отряда. Иногда, когда нет труса впереди, который закричит: „Мы отрезаны! – и побежит, а есть веселый, смелый человек впереди, который крикнет: «Ура! – отряд в пять тысяч стоит тридцати тысяч, как под Шепграбеном, а иногда пятьдесят тысяч бегут перед восемью, как под Аустерлицем. Какая же может быть наука в таком деле, в котором, как во всяком практическом деле, ничто не может быть определено и все зависит от бесчисленных условий, значение которых определяется в одну минуту, про которую никто не знает, когда она наступит. Армфельд говорит, что наша армия отрезана, а Паулучи говорит, что мы поставили французскую армию между двух огней; Мишо говорит, что негодность Дрисского лагеря состоит в том, что река позади, а Пфуль говорит, что в этом его сила. Толь предлагает один план, Армфельд предлагает другой; и все хороши, и все дурны, и выгоды всякого положения могут быть очевидны только в тот момент, когда совершится событие. И отчего все говорят: гений военный? Разве гений тот человек, который вовремя успеет велеть подвезти сухари и идти тому направо, тому налево? Оттого только, что военные люди облечены блеском и властью и массы подлецов льстят власти, придавая ей несвойственные качества гения, их называют гениями. Напротив, лучшие генералы, которых я знал, – глупые или рассеянные люди. Лучший Багратион, – сам Наполеон признал это. А сам Бонапарте! Я помню самодовольное и ограниченное его лицо на Аустерлицком поле. Не только гения и каких нибудь качеств особенных не нужно хорошему полководцу, но, напротив, ему нужно отсутствие самых лучших высших, человеческих качеств – любви, поэзии, нежности, философского пытливого сомнения. Он должен быть ограничен, твердо уверен в том, что то, что он делает, очень важно (иначе у него недостанет терпения), и тогда только он будет храбрый полководец. Избави бог, коли он человек, полюбит кого нибудь, пожалеет, подумает о том, что справедливо и что нет. Понятно, что исстари еще для них подделали теорию гениев, потому что они – власть. Заслуга в успехе военного дела зависит не от них, а от того человека, который в рядах закричит: пропали, или закричит: ура! И только в этих рядах можно служить с уверенностью, что ты полезен!“
| Барякина Эльвира Валерьевна | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Гражданство: | |
| Род деятельности: |
писатель |
| Годы творчества: |
с 1998 — по настоящее время |
| Жанр: | |
| Язык произведений: |
русский |
| [www.baryakina.com/ www.baryakina.com] | |
Эльви́ра Вале́рьевна Баря́кина (р. 1975, Нижний Новгород) — писатель-историк и преподаватель литературного мастерства
Содержание
Краткая биография
Родилась 9 ноября 1975 года в Нижнем Новгороде. Живёт в Лос-Анджелесе. Окончила юридический факультет ННГУ. Работала адвокатом и корпоративным юристом, параллельно сотрудничала с телевидением и писала статьи для газет и журналов.
Первое художественное произведение, «Рыба в чайнике», было написано в соавторстве с Анной Капрановой и вышло частями в 1998 году в газете «Сделай Сам». В 2001 году две их повести — «Гроб с музыкой» и «Нежное притяжение за уши» изданы в издательстве «Эксмо».
В 2006 году создала образовательный интернет-ресурс для русскоязычных писателей «Справочник писателя».
С 2006 по 2008 выступала как независимый литературный агент, специализирующийся на правах на переводы иностранных произведений на русский язык.
В 2010 г. в издательстве «Рипол-Классик» вышел роман «Белый Шанхай», повествующий о белогвардейской эмиграции в Китае. В октябре 2011 года был опубликован его приквел — роман «Аргентинец», в котором Гражданская война в России рассматривается с различных точек зрения — белых, красных, обывателей, эмигрантов, китайских наемников, британских добровольцев и пр. Заключительная часть трилогии — роман «Князь советский», повествующий об иностранных журналистах в Москве во времена НЭПа, вышел в 2016 году в издательстве "Эксмо".
В начале 2013 года в издательстве Glagoslav (Великобритания) вышел перевод романа "Белый Шанхай"[1].
На базе "Справочника писателя" Эльвира Барякина создала ряд курсов по литературному мастерству: "Успешный писатель" (структура романа), "Известный писатель" (нехудожественная литература), "Талантливый писатель: как научиться писать кратко, красиво и убедительно".
Произведения
Издания на бумаге
ВНЕСЕРИЙНЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ
- 1998 — «Рыба в чайнике» (в соавторстве с А. Капрановой), чик-лит, газета «Сделай Сам»
- 2001 — «Гроб с музыкой» (в соавторстве с А. Капрановой), иронический детектив, издательство «Эксмо»
- 2001 — «Нежное притяжение за уши» (в соавторстве с А. Капрановой), иронический детектив, издательство «Эксмо»
- 2001 — «Русская Никита», психологический триллер, издательство «Эксмо»
- 2003 — «Фабрика гроз», политический детектив, Издательство «Олимп»
- 2007 — «Заговор молчания», исторический роман о временах Холодной войны, издательства «Олимп» и «АСТ»
СЕРИЯ «КОГДА Я СТАНУ ВЗРОСЛЫМ»
- 2007 — «Архитектор» (в соавторстве с О. Алексеевой), детская иллюстрированная книга, посвященная профессии архитектора. Издательство «Аркаим»
- 2007 — «Археолог», детская иллюстрированная книга, посвященная профессии археолога. Издательство «Аркаим»
- 2008 — «Геолог», детская иллюстрированная книга, посвященная профессии геолога. Издательство «Аркаим»
СЕРИЯ «АГЕНТ МАРДЖ»
- 2008 — «Женщина с большой буквы Ж», роман-дневник о жизни русского литературного агента в США. Издательства «Олимп» и «АСТ»
- 2008 — «Ж. замечательных людей», продолжение романа «Женщина с большой буквы Ж». Издательства «Олимп» и «АСТ»
ПРОФЕССИОНАЛЬНАЯ ЛИТЕРАТУРА
- 2008 — «Справочник писателя: как написать и издать успешную книгу», издательства «Университетская книга» и «Школа издательского бизнеса»
СЕРИЯ «ГРОЗОВАЯ ЭПОХА»
- 2010 — «Белый Шанхай», роман о белогвардейской эмиграции в Китае. Издательство «Рипол-классик»
- 2011 — «Аргентинец», роман о революции 1917 года и Гражданской войне в России. Издательство «Рипол-классик»
- 2016 — «Князь советский», роман об иностранных журналистах в сталинской Москве. Издательство «Эксмо»
Аудиокниги
- «Женщина с большой буквы Ж» (читает Ольга Салем)
- «Аргентинец» (читает Владимир Солдатов)
Детские интерактивные книги для iPad
- «Неоники и лисичка Наруке»
Напишите отзыв о статье "Барякина, Эльвира Валерьевна"
Ссылки
- [www.baryakina.com/ Официальный сайт Эльвиры Барякиной]
- [www.avtoram.com/ Справочник писателя: как написать и опубликовать успешную книгу]
- [www.facebook.com/elvira.baryakina/ Страница в Facebook]
- [web.archive.org/web/20100215044345/baryakina.com/Cos1110.pdf «Работы через край»: три интервью Рании Ибатуллиной] // Cosmopolitan, ноябрь 2009 г. — С. 254—257. (Проверено 24 ноября 2009)
- [interviewmg.ru/944/ Эльвира Барякина: Американская мечта. Интервью на сайте журнала «Интервью»]
Примечания
- ↑ [www.glagoslav.com/en/Book/45/White-Shanghai.html White Shanghai, Glagoslav Publications, 2013, ISBN 9781782670346]
|
Это заготовка статьи о писателе. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Барякина, Эльвира Валерьевна
– Все испортили, все спутали, все хотели знать лучше меня, а теперь пришли ко мне: как поправить? Нечего поправлять. Надо исполнять все в точности по основаниям, изложенным мною, – говорил он, стуча костлявыми пальцами по столу. – В чем затруднение? Вздор, Kinder spiel. [детские игрушки (нем.) ] – Он подошел к карте и стал быстро говорить, тыкая сухим пальцем по карте и доказывая, что никакая случайность не может изменить целесообразности Дрисского лагеря, что все предвидено и что ежели неприятель действительно пойдет в обход, то неприятель должен быть неминуемо уничтожен.Паулучи, не знавший по немецки, стал спрашивать его по французски. Вольцоген подошел на помощь своему принципалу, плохо говорившему по французски, и стал переводить его слова, едва поспевая за Пфулем, который быстро доказывал, что все, все, не только то, что случилось, но все, что только могло случиться, все было предвидено в его плане, и что ежели теперь были затруднения, то вся вина была только в том, что не в точности все исполнено. Он беспрестанно иронически смеялся, доказывал и, наконец, презрительно бросил доказывать, как бросает математик поверять различными способами раз доказанную верность задачи. Вольцоген заменил его, продолжая излагать по французски его мысли и изредка говоря Пфулю: «Nicht wahr, Exellenz?» [Не правда ли, ваше превосходительство? (нем.) ] Пфуль, как в бою разгоряченный человек бьет по своим, сердито кричал на Вольцогена:
– Nun ja, was soll denn da noch expliziert werden? [Ну да, что еще тут толковать? (нем.) ] – Паулучи и Мишо в два голоса нападали на Вольцогена по французски. Армфельд по немецки обращался к Пфулю. Толь по русски объяснял князю Волконскому. Князь Андрей молча слушал и наблюдал.
Из всех этих лиц более всех возбуждал участие в князе Андрее озлобленный, решительный и бестолково самоуверенный Пфуль. Он один из всех здесь присутствовавших лиц, очевидно, ничего не желал для себя, ни к кому не питал вражды, а желал только одного – приведения в действие плана, составленного по теории, выведенной им годами трудов. Он был смешон, был неприятен своей ироничностью, но вместе с тем он внушал невольное уважение своей беспредельной преданностью идее. Кроме того, во всех речах всех говоривших была, за исключением Пфуля, одна общая черта, которой не было на военном совете в 1805 м году, – это был теперь хотя и скрываемый, но панический страх перед гением Наполеона, страх, который высказывался в каждом возражении. Предполагали для Наполеона всё возможным, ждали его со всех сторон и его страшным именем разрушали предположения один другого. Один Пфуль, казалось, и его, Наполеона, считал таким же варваром, как и всех оппонентов своей теории. Но, кроме чувства уважения, Пфуль внушал князю Андрею и чувство жалости. По тому тону, с которым с ним обращались придворные, по тому, что позволил себе сказать Паулучи императору, но главное по некоторой отчаянности выражении самого Пфуля, видно было, что другие знали и он сам чувствовал, что падение его близко. И, несмотря на свою самоуверенность и немецкую ворчливую ироничность, он был жалок с своими приглаженными волосами на височках и торчавшими на затылке кисточками. Он, видимо, хотя и скрывал это под видом раздражения и презрения, он был в отчаянии оттого, что единственный теперь случай проверить на огромном опыте и доказать всему миру верность своей теории ускользал от него.
Прения продолжались долго, и чем дольше они продолжались, тем больше разгорались споры, доходившие до криков и личностей, и тем менее было возможно вывести какое нибудь общее заключение из всего сказанного. Князь Андрей, слушая этот разноязычный говор и эти предположения, планы и опровержения и крики, только удивлялся тому, что они все говорили. Те, давно и часто приходившие ему во время его военной деятельности, мысли, что нет и не может быть никакой военной науки и поэтому не может быть никакого так называемого военного гения, теперь получили для него совершенную очевидность истины. «Какая же могла быть теория и наука в деле, которого условия и обстоятельства неизвестны и не могут быть определены, в котором сила деятелей войны еще менее может быть определена? Никто не мог и не может знать, в каком будет положении наша и неприятельская армия через день, и никто не может знать, какая сила этого или того отряда. Иногда, когда нет труса впереди, который закричит: „Мы отрезаны! – и побежит, а есть веселый, смелый человек впереди, который крикнет: «Ура! – отряд в пять тысяч стоит тридцати тысяч, как под Шепграбеном, а иногда пятьдесят тысяч бегут перед восемью, как под Аустерлицем. Какая же может быть наука в таком деле, в котором, как во всяком практическом деле, ничто не может быть определено и все зависит от бесчисленных условий, значение которых определяется в одну минуту, про которую никто не знает, когда она наступит. Армфельд говорит, что наша армия отрезана, а Паулучи говорит, что мы поставили французскую армию между двух огней; Мишо говорит, что негодность Дрисского лагеря состоит в том, что река позади, а Пфуль говорит, что в этом его сила. Толь предлагает один план, Армфельд предлагает другой; и все хороши, и все дурны, и выгоды всякого положения могут быть очевидны только в тот момент, когда совершится событие. И отчего все говорят: гений военный? Разве гений тот человек, который вовремя успеет велеть подвезти сухари и идти тому направо, тому налево? Оттого только, что военные люди облечены блеском и властью и массы подлецов льстят власти, придавая ей несвойственные качества гения, их называют гениями. Напротив, лучшие генералы, которых я знал, – глупые или рассеянные люди. Лучший Багратион, – сам Наполеон признал это. А сам Бонапарте! Я помню самодовольное и ограниченное его лицо на Аустерлицком поле. Не только гения и каких нибудь качеств особенных не нужно хорошему полководцу, но, напротив, ему нужно отсутствие самых лучших высших, человеческих качеств – любви, поэзии, нежности, философского пытливого сомнения. Он должен быть ограничен, твердо уверен в том, что то, что он делает, очень важно (иначе у него недостанет терпения), и тогда только он будет храбрый полководец. Избави бог, коли он человек, полюбит кого нибудь, пожалеет, подумает о том, что справедливо и что нет. Понятно, что исстари еще для них подделали теорию гениев, потому что они – власть. Заслуга в успехе военного дела зависит не от них, а от того человека, который в рядах закричит: пропали, или закричит: ура! И только в этих рядах можно служить с уверенностью, что ты полезен!“
