Барятинский, Владимир Владимирович

Владимир Владимирович Барятинский
Рисунок Ильи Репина (1909)
Род деятельности:	публицист, драматург, переводчик
Годы творчества:	1896 - 1941
Направление:	сатира
Жанр:	комедия, драма

Князь Владимир Владимирович Барятинский (1874—1941) — русский публицист, драматург и писатель.

Биография

Происходил из дворянского рода Барятинских. Внук генерал-лейтенанта, генерал-адъютанта князя Анатолия Ивановича Барятинского (1821—1881), двоюродный внук наместника Кавказа генерал-фельдмаршала князя Александра Ивановича Барятинского (1815—1879), сын генерала от инфантерии, генерал-адъютанта, состоявшего при Императрице Марии Фёдоровне князя Владимира Анатольевича Барятинского (1843—1914).

Окончив Морской кадетский корпус (1893), Барятинский несколько лет служил в Гвардейском экипаже, вышел в отставку в чине лейтенанта в 1904 году. Литературную деятельность начал в 1896 году в «Санкт-Петербургских ведомостях» князя Ухтомского, где печатал статьи о театре и рассказы. Затем стал помещать в «Новом Времени», под псевдонимом «Барон On dit», сатирические очерки великосветской жизни, вышедшие отдельным изданием под заглавием «Потомки» (1897, 2-е изд. 1899) и «Лоло и Лала» (1899). В 1896—1897 поставил на сцене литературного художественного кружка стихотворные переводы пьес Армана Сильвестра «Изеиль» и «Гризельда».

В 1899 написал историческую пьесу «Во дни Петра». Тогда же начал издавать имевшую большой успех, но вскоре (в декабре 1899 года) закрытую «за вредное направление» газету «Северный Курьер», где, между прочим, помещал публицистические статьи под названием «Мысли и Заметки» (отд. изд. 1901).

В 1901 вместе со своей женой, артисткой Л. Б. Яворской стал во главе «Нового Театра», на сцене которого поставил комедии «Перекаты», «Карьера Наблоцкого» (1901), «Последний Иванов» (1902), «Пляска жизни» (1903), историческую драму «Светлый Царь» (1904), стихотворный перевод шекспировской «Бури» (1901).

Выдающийся успех выпал на долю проникнутых демократическою тенденцией «Перекатов» и «Карьеры Наблоцкого». «Пляска Жизни» в течение 4 месяцев шла больше 100 раз. В «Nouvelle Revue» и других сборниках Барятинский поместил ряд переводов из русских поэтов на французский язык.

После Октябрьской революции в эмиграции в Берлине, затем в Париже. Печатался в эмигрантских изданиях, наиболее активно в парижской газете «Последние новости» (свыше 100 рассказов и очерков из русской и французской истории и мемуары «Догоревшие огни», вышедшие также отдельным изданием — Париж, 1934).

Умер в Париже 7 марта 1941 года, похоронен на кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа.

Семья

Был женат с 1894 по 1916 год на известной актрисе Лидии Борисовне Яворской (1871—1921). Их бракоразводное дело в 1916 году сопровождалось взаимными обвинениями в прелюбодеянии, а в 1917 году привело к следствию против бывшего обер-прокурора Синода Раева. Вторым браком был женат на Ольге Алексеевне Берестовской (1896—1974), их сыновья Михаил (1919—?) и Владимир (1921—1975).

Источники

• Барятинский, Владимир Владимирович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Русские писатели. 1800—1917. Биографичсеский словарь. Т. 1. А—Г. — М., 1992. — С. 169—170.
• Незабытые могилы. Российское зарубежье: некрологи 1917—1997 в шести томах. Составитель В. Н. Чуваков. Т. 1. А—В. — М., 1999. — С. 221—222.

Отрывок, характеризующий Барятинский, Владимир Владимирович

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.