Баскский национализм

Баскский национализм — собирательное название нескольких национально-политических движений, которые выступают за защиту и сохранение баскского языка, расширение автономии басков в рамках современных государств Испания и Франция, а в более экстремальных случаях также ратуют за создание басками своего, полностью независимого государства. Поскольку баски являются разделённым народом, их национализм имеет черты ирредентизма, так-как баскские националисты стремятся к политическому объединению всех баскоязычных регионов (автономные сообщества Страна Басков и Наварра в Испании и историческая область Северная страна басков во Франции).

Предпосылки

Баскский национализм имеет глубокие исторические корни и связан с этнокультурным своеобразием населённых басками территорий, простирающихся вдоль Бискайского залива и охватывающих территорию по обе стороны Пиренеев. Во времена классической античности баски, как один из самых древних народов Европы, стали объектом романизации и со временем превратились в языковой остров внутри обширного романоязычного ареала. В средние века процесс постепенной эрозии баскского языка соседними романскими языками носил мирный характер языкового замещения.

С XIII века автономия баскских сообществ фиксировалась форальными правами (от понятия «фуэрос» — совокупность льгот и привилегий, во многом определявших взаимоотношения между центром и провинциями). На протяжении столетий фуэрос являлись для басков воплощением их старинных традиций и обычаев, символом национальной самобытности. В Новое время местные историки и хронисты описывали басков как предшественников испанцев на Пиренейском полуострове, «богоизбранный народ», земли которого с древних времен отличаются демократическим устройством и всеобщим равенством. На протяжении столетий баски с малых лет впитывали идею собственной исключительности.

Катализатором роста национального самосознания стало распространение идей карлизма в Испании ХIХ века. Истоки баскского национализма коренятся в карлистских войнах, что уничтожили традиционную систему отношений между баскскими провинциями и испанской монархией. В этот период реакционное движение фуэристов встало на защиту системы региональных хартий (фуэрос) и территориальной автономии от централизаторских устремлений либерального или же консервативного правительств в Мадриде. Центральное правительство стало на путь насильственной кастильянизации северных провинций. Стремясь к централизации Испании, мадридские власти после второй карлистской войны пошли на отмену региональной системы фуэрос, заменив их «экономическими соглашениями» (conciertos económicos), что, вкупе с усилившимся расслоением регионов по показателям социально-экономического развития, привело к пробуждению баскских и каталонских национальных чувств.

Таким образом, войны, принесшие новые свободы большей части испанских провинций, имели прямо противоположный результат для басков. С другой стороны, перенос таможенных постов с южных рубежей Страны Басков на испано-французскую границу, наряду с вхождением баскских провинций Испании в испанский рынок, способствовал развитию местной экономики. Экономический аспект стал играть важную роль в мотивации баскского национализма, поскольку индустриализация в северных регионах Испании, в том числе в баскоязычных, носила более интенсивный характер, чем по Испании в целом. Однако в социально-культурной сфере баскское общество до последней четверти ХIХ-го века сохраняло аграрный, консервативно-традиционалистский характер и отличалось высокой степенью религиозности (баски долгое время считались одним из самых религиозных народов в Европе).

Зарождение и развитие

В это же время начался бурный, но запоздалый процесс индустриализации Испанского Королевства, в котором Страна Басков сыграла весьма заметную роль. Во второй половине XIX века начался экспорт высококачественной железной руды из западной Бискайи, до этого использовавшейся лишь в небольших сталелитейных производствах на западе Страны Басков, в Великобританию. Затем развернулось строительству доменных печей в самой Бискайе, которые превратили Страну Басков в центр испанской тяжелой промышленности. Большое количество рабочей силы первоначально формировали жители сельских районов Страны Басков, крестьяне из Кастилии и Риохи, но вскоре сюда хлынули потоки трудовых мигрантов из отдалённых бедных регионов, в том числе из Галисии и Андалусии.

Тяжелые условия жизни и труда привели к росту популярности социалистических и анархистских учений и появлению радикальных движений. Расценив индустриализацию и её последствия (массовый наплыв рабочих из других областей Испании, распространение социалистических идей, ослабление влияния религии, возрастание социальной конфликтности) как угрозу утраты национально-культурной идентичности, значительная часть баскского общества поддержала националистическое движение. В 1895-м году была основана Баскская националистическая партия. Среди её целей было создание независимого и самоуправляющегося государства басков, а в идеологии принципы христианско-демократического учения сочетались с нетерпимостью к испанским эмигрантам, которые, по мнению партийного руководства, несли угрозу самобытной культуре и целостности их этноса, а также были проводниками учений левого толка.

В формировании баскского националистического движения важную роль играло движение карлистов, при этом значительное влияние оказывало романтизированное отношение к национализму в Европе XIX века. Основатель PNV Сабино Арана, создал, при опоре на анти-либеральный католический интегризм, в значительной мере ксенофобную идеологию, придавая большое значение расовой чистоте басков и говоря об их превосходстве над другими жителями Испании (сродни Limpieza de sangre в Золотой век Испании). В основу его доктрины легла форальная мифология, поэтому баскский этнический национализм возник не в традиционной лингвистической разновидности, когда решающим критерием нации является язык, а в расовом варианте. Он распространял ненависть ко всему испанскому, поскольку Испания, по его мнению, закабалила Эускади, превратила её, по-сути, в свою колонию. Это, в свою очередь, угрожает существованию исключительной баскской расы.

Однако не стоит упрекать Арану в беспочвенных выпадах в сторону Испании: формирование баскского национализма происходило на фоне запоздалого развития капиталистических отношений в Испании, одним из основных стимулов которого стал колониальный вопрос. Основным ингибитором этих процессов послужил тот факт, что до этого у испанских элит, избалованных притоком богатств из Латинской Америки, не было особой нужды интенсифицировать индустриализацию метрополии, равно как и развитие капитализма. Утрата последних колоний в Испано-американской войне больно ударила по экономическим интересам и самолюбию испанской буржуазии.

Следует также заметить, что политические идеи Сабино Араны менялись, и к моменту смерти его взгляды на эти проблемы были значительно смягчены (исследователи обычно говорят о «испанистской эволюции» взглядов Араны). Первоначально партийные ряды объединяли представителей буржуазии крупнейшего промышленного центра региона — Бильбао, на первых порах ограничиваясь территорией провинции Бискайя. Источником межнациональных противоречий выступил этносоциальный барьер между баскской промышленной элитой и преимущественно небаскским пролетариатом. В начале ХХ века идеи баскского национализма нашли поддержку среди широких слоёв населения с карлистскими взглядами в Бискайе и Гипускоа.

Арана озаботился, чтобы его партия сформировала социальную базу с опорой на «бацоки» (баск. batzoki, «место для собраний») — социальные центры баскских националистов, служившие своего рода их локальными представительствами. Внутри таких бацоки между его участниками существовали правила демократичного функционирования, которые ограничивались кругом принятых в центр, для чего необходимо было доказать чистокровное баскское происхождение. В 1895 первый бацоки был создан в Бильбао, а на сегодняшний день их количество исчисляется почти двумястами.

В эпоху диктаторского правления Мигеля Примо де Риверы националистическое движение существовало под вывесками культурных и спортивных обществ. Движения баскского национализма использовали Карлизм для поддержки католической церкви в качестве барьера против левого антиклерикализма в большинстве баскских провинций.

До настоящего времени для баскоязычных регионов характерна самая низкая безработица во всей Испании. На протяжении 1920-х и 1930-х годов первые баскские националистические организации часто маскировались под спортивные клубы или фольклорные организации, что помогло им остаться незамеченными в период, когда страной фактически руководил генерал Примо де Ривера. 1960-е годы стали периодом национального негодования. Во время правления Франко баскский язык был практически полностью запрещён (за исключением церквей и домов культуры). Кроме того, в более развитые баскоязычные регионы для работы на промпредприятиях хлынул поток испанских крестьях из бедных аграрных регионов юга Испании.

Во Франции

Для сравнения, в аграрных баско- и провансалоязычных регионах на юге Франции индустриализационные процессы существенно отставали от общефранцузских, поэтому националистические идеи до сих пор не находят здесь той широкой поддержки, которая характерна для басков и каталонцев в Испании.

Отрывок, характеризующий Баскский национализм

– Нет, я только удивляюсь, как ты из полка приехал. – «Dans un moment je suis a vous», [Сию минуту я к твоим услугам,] – обратился он на голос звавшего его.
– Я вижу, что я не во время, – повторил Ростов.
Выражение досады уже исчезло на лице Бориса; видимо обдумав и решив, что ему делать, он с особенным спокойствием взял его за обе руки и повел в соседнюю комнату. Глаза Бориса, спокойно и твердо глядевшие на Ростова, были как будто застланы чем то, как будто какая то заслонка – синие очки общежития – были надеты на них. Так казалось Ростову.
– Ах полно, пожалуйста, можешь ли ты быть не во время, – сказал Борис. – Борис ввел его в комнату, где был накрыт ужин, познакомил с гостями, назвав его и объяснив, что он был не статский, но гусарский офицер, его старый приятель. – Граф Жилинский, le comte N.N., le capitaine S.S., [граф Н.Н., капитан С.С.] – называл он гостей. Ростов нахмуренно глядел на французов, неохотно раскланивался и молчал.
Жилинский, видимо, не радостно принял это новое русское лицо в свой кружок и ничего не сказал Ростову. Борис, казалось, не замечал происшедшего стеснения от нового лица и с тем же приятным спокойствием и застланностью в глазах, с которыми он встретил Ростова, старался оживить разговор. Один из французов обратился с обыкновенной французской учтивостью к упорно молчавшему Ростову и сказал ему, что вероятно для того, чтобы увидать императора, он приехал в Тильзит.
– Нет, у меня есть дело, – коротко ответил Ростов.
Ростов сделался не в духе тотчас же после того, как он заметил неудовольствие на лице Бориса, и, как всегда бывает с людьми, которые не в духе, ему казалось, что все неприязненно смотрят на него и что всем он мешает. И действительно он мешал всем и один оставался вне вновь завязавшегося общего разговора. «И зачем он сидит тут?» говорили взгляды, которые бросали на него гости. Он встал и подошел к Борису.
– Однако я тебя стесняю, – сказал он ему тихо, – пойдем, поговорим о деле, и я уйду.
– Да нет, нисколько, сказал Борис. А ежели ты устал, пойдем в мою комнатку и ложись отдохни.
– И в самом деле…
Они вошли в маленькую комнатку, где спал Борис. Ростов, не садясь, тотчас же с раздраженьем – как будто Борис был в чем нибудь виноват перед ним – начал ему рассказывать дело Денисова, спрашивая, хочет ли и может ли он просить о Денисове через своего генерала у государя и через него передать письмо. Когда они остались вдвоем, Ростов в первый раз убедился, что ему неловко было смотреть в глаза Борису. Борис заложив ногу на ногу и поглаживая левой рукой тонкие пальцы правой руки, слушал Ростова, как слушает генерал доклад подчиненного, то глядя в сторону, то с тою же застланностию во взгляде прямо глядя в глаза Ростову. Ростову всякий раз при этом становилось неловко и он опускал глаза.
– Я слыхал про такого рода дела и знаю, что Государь очень строг в этих случаях. Я думаю, надо бы не доводить до Его Величества. По моему, лучше бы прямо просить корпусного командира… Но вообще я думаю…
– Так ты ничего не хочешь сделать, так и скажи! – закричал почти Ростов, не глядя в глаза Борису.
Борис улыбнулся: – Напротив, я сделаю, что могу, только я думал…
В это время в двери послышался голос Жилинского, звавший Бориса.
– Ну иди, иди, иди… – сказал Ростов и отказавшись от ужина, и оставшись один в маленькой комнатке, он долго ходил в ней взад и вперед, и слушал веселый французский говор из соседней комнаты.


Ростов приехал в Тильзит в день, менее всего удобный для ходатайства за Денисова. Самому ему нельзя было итти к дежурному генералу, так как он был во фраке и без разрешения начальства приехал в Тильзит, а Борис, ежели даже и хотел, не мог сделать этого на другой день после приезда Ростова. В этот день, 27 го июня, были подписаны первые условия мира. Императоры поменялись орденами: Александр получил Почетного легиона, а Наполеон Андрея 1 й степени, и в этот день был назначен обед Преображенскому батальону, который давал ему батальон французской гвардии. Государи должны были присутствовать на этом банкете.
Ростову было так неловко и неприятно с Борисом, что, когда после ужина Борис заглянул к нему, он притворился спящим и на другой день рано утром, стараясь не видеть его, ушел из дома. Во фраке и круглой шляпе Николай бродил по городу, разглядывая французов и их мундиры, разглядывая улицы и дома, где жили русский и французский императоры. На площади он видел расставляемые столы и приготовления к обеду, на улицах видел перекинутые драпировки с знаменами русских и французских цветов и огромные вензеля А. и N. В окнах домов были тоже знамена и вензеля.
«Борис не хочет помочь мне, да и я не хочу обращаться к нему. Это дело решенное – думал Николай – между нами всё кончено, но я не уеду отсюда, не сделав всё, что могу для Денисова и главное не передав письма государю. Государю?!… Он тут!» думал Ростов, подходя невольно опять к дому, занимаемому Александром.
У дома этого стояли верховые лошади и съезжалась свита, видимо приготовляясь к выезду государя.
«Всякую минуту я могу увидать его, – думал Ростов. Если бы только я мог прямо передать ему письмо и сказать всё, неужели меня бы арестовали за фрак? Не может быть! Он бы понял, на чьей стороне справедливость. Он всё понимает, всё знает. Кто же может быть справедливее и великодушнее его? Ну, да ежели бы меня и арестовали бы за то, что я здесь, что ж за беда?» думал он, глядя на офицера, всходившего в дом, занимаемый государем. «Ведь вот всходят же. – Э! всё вздор. Пойду и подам сам письмо государю: тем хуже будет для Друбецкого, который довел меня до этого». И вдруг, с решительностью, которой он сам не ждал от себя, Ростов, ощупав письмо в кармане, пошел прямо к дому, занимаемому государем.
«Нет, теперь уже не упущу случая, как после Аустерлица, думал он, ожидая всякую секунду встретить государя и чувствуя прилив крови к сердцу при этой мысли. Упаду в ноги и буду просить его. Он поднимет, выслушает и еще поблагодарит меня». «Я счастлив, когда могу сделать добро, но исправить несправедливость есть величайшее счастье», воображал Ростов слова, которые скажет ему государь. И он пошел мимо любопытно смотревших на него, на крыльцо занимаемого государем дома.
С крыльца широкая лестница вела прямо наверх; направо видна была затворенная дверь. Внизу под лестницей была дверь в нижний этаж.
– Кого вам? – спросил кто то.
– Подать письмо, просьбу его величеству, – сказал Николай с дрожанием голоса.
– Просьба – к дежурному, пожалуйте сюда (ему указали на дверь внизу). Только не примут.
Услыхав этот равнодушный голос, Ростов испугался того, что он делал; мысль встретить всякую минуту государя так соблазнительна и оттого так страшна была для него, что он готов был бежать, но камер фурьер, встретивший его, отворил ему дверь в дежурную и Ростов вошел.
Невысокий полный человек лет 30, в белых панталонах, ботфортах и в одной, видно только что надетой, батистовой рубашке, стоял в этой комнате; камердинер застегивал ему сзади шитые шелком прекрасные новые помочи, которые почему то заметил Ростов. Человек этот разговаривал с кем то бывшим в другой комнате.
– Bien faite et la beaute du diable, [Хорошо сложена и красота молодости,] – говорил этот человек и увидав Ростова перестал говорить и нахмурился.
– Что вам угодно? Просьба?…
– Qu'est ce que c'est? [Что это?] – спросил кто то из другой комнаты.
– Encore un petitionnaire, [Еще один проситель,] – отвечал человек в помочах.
– Скажите ему, что после. Сейчас выйдет, надо ехать.
– После, после, завтра. Поздно…
Ростов повернулся и хотел выйти, но человек в помочах остановил его.
– От кого? Вы кто?
– От майора Денисова, – отвечал Ростов.
– Вы кто? офицер?
– Поручик, граф Ростов.
– Какая смелость! По команде подайте. А сами идите, идите… – И он стал надевать подаваемый камердинером мундир.
Ростов вышел опять в сени и заметил, что на крыльце было уже много офицеров и генералов в полной парадной форме, мимо которых ему надо было пройти.
Проклиная свою смелость, замирая от мысли, что всякую минуту он может встретить государя и при нем быть осрамлен и выслан под арест, понимая вполне всю неприличность своего поступка и раскаиваясь в нем, Ростов, опустив глаза, пробирался вон из дома, окруженного толпой блестящей свиты, когда чей то знакомый голос окликнул его и чья то рука остановила его.
– Вы, батюшка, что тут делаете во фраке? – спросил его басистый голос.
Это был кавалерийский генерал, в эту кампанию заслуживший особенную милость государя, бывший начальник дивизии, в которой служил Ростов.
Ростов испуганно начал оправдываться, но увидав добродушно шутливое лицо генерала, отойдя к стороне, взволнованным голосом передал ему всё дело, прося заступиться за известного генералу Денисова. Генерал выслушав Ростова серьезно покачал головой.
– Жалко, жалко молодца; давай письмо.
Едва Ростов успел передать письмо и рассказать всё дело Денисова, как с лестницы застучали быстрые шаги со шпорами и генерал, отойдя от него, подвинулся к крыльцу. Господа свиты государя сбежали с лестницы и пошли к лошадям. Берейтор Эне, тот самый, который был в Аустерлице, подвел лошадь государя, и на лестнице послышался легкий скрип шагов, которые сейчас узнал Ростов. Забыв опасность быть узнанным, Ростов подвинулся с несколькими любопытными из жителей к самому крыльцу и опять, после двух лет, он увидал те же обожаемые им черты, то же лицо, тот же взгляд, ту же походку, то же соединение величия и кротости… И чувство восторга и любви к государю с прежнею силою воскресло в душе Ростова. Государь в Преображенском мундире, в белых лосинах и высоких ботфортах, с звездой, которую не знал Ростов (это была legion d'honneur) [звезда почетного легиона] вышел на крыльцо, держа шляпу под рукой и надевая перчатку. Он остановился, оглядываясь и всё освещая вокруг себя своим взглядом. Кое кому из генералов он сказал несколько слов. Он узнал тоже бывшего начальника дивизии Ростова, улыбнулся ему и подозвал его к себе.
Вся свита отступила, и Ростов видел, как генерал этот что то довольно долго говорил государю.
Государь сказал ему несколько слов и сделал шаг, чтобы подойти к лошади. Опять толпа свиты и толпа улицы, в которой был Ростов, придвинулись к государю. Остановившись у лошади и взявшись рукою за седло, государь обратился к кавалерийскому генералу и сказал громко, очевидно с желанием, чтобы все слышали его.
– Не могу, генерал, и потому не могу, что закон сильнее меня, – сказал государь и занес ногу в стремя. Генерал почтительно наклонил голову, государь сел и поехал галопом по улице. Ростов, не помня себя от восторга, с толпою побежал за ним.


На площади куда поехал государь, стояли лицом к лицу справа батальон преображенцев, слева батальон французской гвардии в медвежьих шапках.
В то время как государь подъезжал к одному флангу баталионов, сделавших на караул, к противоположному флангу подскакивала другая толпа всадников и впереди их Ростов узнал Наполеона. Это не мог быть никто другой. Он ехал галопом в маленькой шляпе, с Андреевской лентой через плечо, в раскрытом над белым камзолом синем мундире, на необыкновенно породистой арабской серой лошади, на малиновом, золотом шитом, чепраке. Подъехав к Александру, он приподнял шляпу и при этом движении кавалерийский глаз Ростова не мог не заметить, что Наполеон дурно и не твердо сидел на лошади. Батальоны закричали: Ура и Vive l'Empereur! [Да здравствует Император!] Наполеон что то сказал Александру. Оба императора слезли с лошадей и взяли друг друга за руки. На лице Наполеона была неприятно притворная улыбка. Александр с ласковым выражением что то говорил ему.