Бастилия

Басти́лия (фр. la Bastille, историческое название la Bastille Saint-Antoine) — изначально крепость, построенная в 1370—1381 гг., и место заключения государственных преступников в Париже. В начале Великой французской революции 14 июля 1789 года крепость была взята революционно настроенным населением и через год разрушена, а на её месте Пьер-Франсуа Паллой (Pierre-François Palloy) (подрядчик работ по сносу) установил табличку с надписью «Здесь танцуют и всё будет хорошо» (ici l’on danse, ah ça ira, ah ça ira!). В настоящее время на месте снесённой крепости находится площадь Бастилии — место пересечения десятка улиц и бульваров с подземным узлом парижского метро из трёх линий и новой Парижской оперой.

История

Происхождение слова

Первоначальное значение слова Бастилия то же, что и «бастида», и действительно, ещё в первой половине XIV столетия Бастилия является только одной из многочисленных башен, окружавших Париж, и называется bastide или bastille Saint-Antoine. С этого времени и начинается история Бастилии.

В 1358 г. сторонниками дофина Карла здесь был убит парижский прево Этьен Марсель. Спустя некоторое время, уже при Карле V, Бастилия начинает достраиваться, расширяться и принимает наконец в 1382 г. вид, мало разнящийся от вида на момент разрушения в 1789 г. С этих же пор Бастилия получает характер укреплённого замка, где во время народных возмущений или междоусобиц спасаются короли и другие лица. Это территория богатого монастыря; летописцы того времени называют Бастилию «благочестивым Святым Антонием, королевским замком» (chaste Saint-Antoine, château royal) и причисляют её к лучшим парижским зданиям.

В 1471 г. Людовик XI предоставляет монастырским землям колоссальные привилегии, подписывая указ, что поселившиеся здесь ремесленники не будут подчиняться цеховым законам. Это начало расцвета и благополучия Сент-Антуанского предместья (faubourg Saint-Antoine). В 1700 г. здесь насчитывалось 500 столяров, 400 краснодеревщиков, ткацкие, фаянсовые и шпалерные мастерские. Более свободные, эти ремесленники взбунтуются первыми во Французскую революцию 1789 г. Именно взятие крепости 14 июля 1789 г. считается официальным началом революции.

Бастилия-тюрьма

Первым узником Бастилии был её зодчий Гуго Обрио. Его обвинили в связи с еврейкой и осквернении религиозных святынь. Он отсидел 4 года и был освобожден толпой во время народных волнений в 1381 году.

Следующим узником Бастилии был враг Людовика XI (1465—1481) епископ Верденский Гильом де Горакур. Его держали в железной клетке, в которой можно было только сидеть, в течение 10-ти лет.

Впервые местом заключения Бастилия делается в 1476 году, когда сюда был заключён Жак д’Арманьяк, герцог де Немур, обвинённый в составлении заговора против короля Людовика XI. Несчастный был посажен в железную клетку, откуда выходил только для истязаний, и наконец в 1477 году его обезглавили.

Железная маска

Вторым из более известных узников Бастилии является таинственный обладатель «железной маски», (homme au masque de fer) (около 1660-70 гг.), происхождение которого и до сих пор остаётся неразгаданным. Одно из наиболее вероятных предположений — мнение Вольтера, усматривавшего в нём незаконного сына Анны Австрийской, притязаний которого на престол Людовик XIV мог справедливо опасаться.

Своим названием этот узник обязан «верной» (от слова «ver» — шелкопряд), шёлковой маске, которую он никогда не снимал; он пользовался преимуществами в сравнении с другими заключёнными, имел право гулять по тюремным дворам, но при условии молчания. И действительно, до самой смерти таинственного заключённого в 1703 г. никто из окружающих не видел его лица и не слышал его голоса.

Узники

После Людовика XIV и в продолжении всего XVIII века в Бастилии побывали почти все знаменитости века, философы, публицисты и даже книготорговцы, — вообще все лучшие умы того времени. Среди них:

• Вольтер:
  • в 1717 году за сатиру в адрес герцогини де Берри,
  • в 1726 году из-за истории с шевалье де Роганом (Louis de Rohan);
• Мармонтель;
• Ла-Бомелль (1753 и 1757);
• энциклопедист аббат Морелле (1760);
• памфлетисты Ленге (1780—1782) и Бриссо (1784);
• Алессандро Калиостро;
• маркиз де Сад;
• графиня Де Ламотт;
• кардинал де Роган
• Фуке и многие другие.

Даже некоторые книги удостоились чести заключения в Бастилию, как, например, французская «Энциклопедия».

В день взятия Бастилии 14 июля 1789 года в крепости находилось всего семь узников — четверо фальшивомонетчиков, двое психически больных и один убийца.

Крепость

Бастилия представляла собою длинное массивное четырёхугольное здание, обращенное одной стороной к городу, а другой к предместью, с 8 башнями, обширным внутренним двором, и окруженное широким и глубоким рвом, через который был перекинут висячий мост. Все это вместе было ещё окружено стеной, имевшей одни только ворота со стороны Сент-Антуанского предместья. Каждая башня имела помещения трех видов: в самом низу — темный и мрачный погреб, где содержались неспокойные арестанты или пойманные при попытке к бегству; срок пребывания здесь зависел от коменданта крепости. Следующий этаж состоял из одной комнаты с тройною дверью и окошком с тремя решетками. Кроме кровати в комнате были ещё стол и два стула. В самом верху башни было ещё одно помещение под крышей (calotte), также служившее местом наказания для узников. Дом коменданта и казармы солдат находились во втором, наружном дворе.

Заточение без суда и следствия

Порядки, господствовавшие в Бастилии, по единогласному свидетельству современников, были гораздо строже, чем в других тюрьмах; многое зависело, конечно, и от личности коменданта, и несомненно, что одной из причин падения Бастилии в 1789 г. была крайняя суровость последнего её губернатора Лонэ. Заключение в тюрьму производилось обыкновенно на основании королевской записки о заточении без суда и следствия (lettre de cachet), подписанной королём, примерно такой:

Господин граф де Жюмиляк, пишу вам, чтобы сообщить о помещении в мой замок Бастилию ниженазванного […] и его содержания там до моего нового приказа. На сем прошу Господа Бога, чтобы вас, господин граф де Жюмиляк, свято хранил. Писано в Компьене июля 20-го, году 1765. — Людовик

ФЕЛИППО.

[с другой стороны листа:] господину графу де Жюмиляку, управляющему моего Бастильского замка

Оригинальный текст (фр.)  

Monsieur le comte de Jumilhac, je vous fais cette lettre pour vous dire de recevoir dans mon château de la Bastille le nommé […] et de l’y retenir jusqu'à nouvel ordre de ma part. Sur ce, je prie Dieu qu’il vous ait, monsieur le comte de Jumilhac, en sa sainte garde. Écrit à Compiègne le 20 juillet 1765. — Louis

PHELIPPEAUX.

[с другой стороны листа:] à monsieur le comte de Jumilhac, gouverneur de mon château de la Bastille

Ненависть народа к Бастилии, как выражению королевского абсолютизма, достигла ко времени революции своего пика.

Планы сноса

Ещё в 1784 году был предложен план сноса обветшавшей за четыреста лет существования крепости и переобустройства квартала. Проект, представленный городским архитектором Корбе (Corbet), предусматривал очередную парижскую королевскую площадь, — на этот раз площади Людовика XVI (place de Louis XVI), — на занятом тогда ещё Бастилией месте.

Революционные события

12 июля 1789 г. Камиль Демулен произнёс в Пале-Рояле свою речь, 13 июля был разграблен Арсенал), Дом Инвалидов и городская мэрия, а 14-го вооруженная многочисленная толпа подступила к Бастилии. Начальниками наступления были избраны Гюлен и Эли, оба офицеры королевских войск. Восставших главным образом интересовал арсенал Бастилии, которым можно было вооружить добровольцев.

Делегация горожан предложила коменданту Бастилии маркизу де Лонэ добровольно сдать крепость и открыть арсеналы, на что тот ответил отказом. После этого примерно с часу дня завязалась перестрелка между защитниками крепости и восставшими. Лонэ, отлично зная, что рассчитывать на помощь из Версаля нечего, и что ему долго не устоять против этой осады, решился взорвать Бастилию. Но в то самое время, когда он с зажженным фитилем в руках хотел спуститься в пороховой погреб, два унтер-офицера Беккар и Ферран бросились на него, и, отняв фитиль, заставили созвать военный совет. Почти единогласно было решено сдаться. Был поднят белый флаг, и спустя несколько минут по опущенному подъемному мосту Гюлен и Эли, а за ними огромная толпа, проникли во внутренний двор Бастилии.

Дело не обошлось без зверств, и несколько офицеров и солдат были тут же повешены. Семь узников Бастилии были выпущены на волю, среди них был граф де Лорж (Lorges), который содержался здесь в заключении более сорока лет (впрочем, реальность существования этого узника вызывает сомнения, а его история, вероятно, плод фантазии революционно настроенного журналиста Жан-Луи Kappá). Крайне интересный архив Бастилии подвергся разграблению, и только часть его сохранилась до наших времён.

Разрушение и создание площади

На следующий день было официально постановлено разрушить и снести Бастилию, и тут же приступили к работам, которые продолжались до 16 мая 1791 года. Из битого камня крепости делали миниатюрные изображения Бастилии и продавали как сувениры. Большая часть каменных блоков послужила строительству моста Конкорд. Маркиз Лафайет отослал один ключ от Бастилии Джорджу Вашингтону, одному из главных участников американской революции и первому президенту Соединённых Штатов. Сегодня ключ можно увидеть в бывшей резиденции президента Маунт-Вернон (Mount Vernon), превращенной в музей.

Образовалась обширная пустая площадь; были предложения украсить её каким-нибудь памятником, например, статуей Наполеона, но Бонапарт, тогда ещё генерал, предложил построить на этом месте фонтан в виде колоссального слона с башней, и некоторое время здесь действительно стояла деревянная модель этого памятника, увековеченная Виктором Гюго в романе «Отверженные» .

Наконец, после июльской революции 1830 г., постановлением от 13 декабря было решено построить здесь так называемую июльскую колонну, поначалу известную в народе как иудейскую. Открытие памятника последовало 28 июля 1840 г. Колонна из бронзы высотой почти 80 метров имеет на вершине гения свободы работы Дюнона, а у основания — барельефы Бари.

Начиная с 1880 года годовщина взятия Бастилии празднуется французами как национальный праздник.

Знаменитые узники Бастилии

Средние века

• Антуан де Шабанн
• Жак д’Арманьяк
• Луи де Люксембург

Эпоха религиозных войн

• Ашиль де Арле
• Франсуа де Монморанси
• Мишель де Монтень
• Бернар Палисси

Великий век

• Генрих II Конде
• Франсуа де Бассомпьер
• Железная маска
• Николя Фуке
• Франсуа де Монморанси-Бутвиль
• Луи Франсуа де Ришелье
• Жан-Франсуа Мармонтель
• Вольтер
• Бомарше
• кардинал де Роган
• Маркиз де Сад
• Аббат Фариа

Знаменитые коменданты Бастилии

Наиболее известен Франсуа де Монлезен де Безмо, бригадный генерал, приближённый кардинала Джулио Мазарини

См. также

• Площадь Бастилии — площадь в центре Парижа.
• День взятия Бастилии — принятое в России название главного национального праздника Франции, 14 июля.
• Bastille — музыкальная группа, названная в честь Дня взятия Бастиллии

Литература

• Бастилия // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• «Histoire de la Bastille, avec un appendice contenant entre autres choses une discussion sur ie prisonnier au masque de fer» (Лонд., 1793);
• «La Bastille devoile, remarques et anecdotes sur le chateau de la Bastille» (3 т. 1789);
• «Memoires de Linguet sur la Bastille» (1788);
• «Memoires de H. M. de Latude, prisonnier pendant 35 années a la Bastille» (1793);
• Delort, «Histoire de la detention des philosophes et des gens de lettres a la Bastille» (1829);
• Cr. Lecocq, «La prise de la Bastille et ses anniversaires» (1881)

Ссылки

• Багрицкий Э., [LaRevolution.ru/Poetry/Bagr.html «Бастилия»]

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Бастилия

– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.
– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей , есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.


12 го ноября кутузовская боевая армия, стоявшая лагерем около Ольмюца, готовилась к следующему дню на смотр двух императоров – русского и австрийского. Гвардия, только что подошедшая из России, ночевала в 15 ти верстах от Ольмюца и на другой день прямо на смотр, к 10 ти часам утра, вступала на ольмюцкое поле.
Николай Ростов в этот день получил от Бориса записку, извещавшую его, что Измайловский полк ночует в 15 ти верстах не доходя Ольмюца, и что он ждет его, чтобы передать письмо и деньги. Деньги были особенно нужны Ростову теперь, когда, вернувшись из похода, войска остановились под Ольмюцом, и хорошо снабженные маркитанты и австрийские жиды, предлагая всякого рода соблазны, наполняли лагерь. У павлоградцев шли пиры за пирами, празднования полученных за поход наград и поездки в Ольмюц к вновь прибывшей туда Каролине Венгерке, открывшей там трактир с женской прислугой. Ростов недавно отпраздновал свое вышедшее производство в корнеты, купил Бедуина, лошадь Денисова, и был кругом должен товарищам и маркитантам. Получив записку Бориса, Ростов с товарищем поехал до Ольмюца, там пообедал, выпил бутылку вина и один поехал в гвардейский лагерь отыскивать своего товарища детства. Ростов еще не успел обмундироваться. На нем была затасканная юнкерская куртка с солдатским крестом, такие же, подбитые затертой кожей, рейтузы и офицерская с темляком сабля; лошадь, на которой он ехал, была донская, купленная походом у казака; гусарская измятая шапочка была ухарски надета назад и набок. Подъезжая к лагерю Измайловского полка, он думал о том, как он поразит Бориса и всех его товарищей гвардейцев своим обстреленным боевым гусарским видом.
Гвардия весь поход прошла, как на гуляньи, щеголяя своей чистотой и дисциплиной. Переходы были малые, ранцы везли на подводах, офицерам австрийское начальство готовило на всех переходах прекрасные обеды. Полки вступали и выступали из городов с музыкой, и весь поход (чем гордились гвардейцы), по приказанию великого князя, люди шли в ногу, а офицеры пешком на своих местах. Борис всё время похода шел и стоял с Бергом, теперь уже ротным командиром. Берг, во время похода получив роту, успел своей исполнительностью и аккуратностью заслужить доверие начальства и устроил весьма выгодно свои экономические дела; Борис во время похода сделал много знакомств с людьми, которые могли быть ему полезными, и через рекомендательное письмо, привезенное им от Пьера, познакомился с князем Андреем Болконским, через которого он надеялся получить место в штабе главнокомандующего. Берг и Борис, чисто и аккуратно одетые, отдохнув после последнего дневного перехода, сидели в чистой отведенной им квартире перед круглым столом и играли в шахматы. Берг держал между колен курящуюся трубочку. Борис, с свойственной ему аккуратностью, белыми тонкими руками пирамидкой уставлял шашки, ожидая хода Берга, и глядел на лицо своего партнера, видимо думая об игре, как он и всегда думал только о том, чем он был занят.
– Ну ка, как вы из этого выйдете? – сказал он.
– Будем стараться, – отвечал Берг, дотрогиваясь до пешки и опять опуская руку.
В это время дверь отворилась.
– Вот он, наконец, – закричал Ростов. – И Берг тут! Ах ты, петизанфан, але куше дормир , [Дети, идите ложиться спать,] – закричал он, повторяя слова няньки, над которыми они смеивались когда то вместе с Борисом.
– Батюшки! как ты переменился! – Борис встал навстречу Ростову, но, вставая, не забыл поддержать и поставить на место падавшие шахматы и хотел обнять своего друга, но Николай отсторонился от него. С тем особенным чувством молодости, которая боится битых дорог, хочет, не подражая другим, по новому, по своему выражать свои чувства, только бы не так, как выражают это, часто притворно, старшие, Николай хотел что нибудь особенное сделать при свидании с другом: он хотел как нибудь ущипнуть, толкнуть Бориса, но только никак не поцеловаться, как это делали все. Борис же, напротив, спокойно и дружелюбно обнял и три раза поцеловал Ростова.
Они полгода не видались почти; и в том возрасте, когда молодые люди делают первые шаги на пути жизни, оба нашли друг в друге огромные перемены, совершенно новые отражения тех обществ, в которых они сделали свои первые шаги жизни. Оба много переменились с своего последнего свидания и оба хотели поскорее выказать друг другу происшедшие в них перемены.
– Ах вы, полотеры проклятые! Чистенькие, свеженькие, точно с гулянья, не то, что мы грешные, армейщина, – говорил Ростов с новыми для Бориса баритонными звуками в голосе и армейскими ухватками, указывая на свои забрызганные грязью рейтузы.
Хозяйка немка высунулась из двери на громкий голос Ростова.
– Что, хорошенькая? – сказал он, подмигнув.
– Что ты так кричишь! Ты их напугаешь, – сказал Борис. – А я тебя не ждал нынче, – прибавил он. – Я вчера, только отдал тебе записку через одного знакомого адъютанта Кутузовского – Болконского. Я не думал, что он так скоро тебе доставит… Ну, что ты, как? Уже обстрелен? – спросил Борис.
Ростов, не отвечая, тряхнул по солдатскому Георгиевскому кресту, висевшему на снурках мундира, и, указывая на свою подвязанную руку, улыбаясь, взглянул на Берга.
– Как видишь, – сказал он.
– Вот как, да, да! – улыбаясь, сказал Борис, – а мы тоже славный поход сделали. Ведь ты знаешь, его высочество постоянно ехал при нашем полку, так что у нас были все удобства и все выгоды. В Польше что за приемы были, что за обеды, балы – я не могу тебе рассказать. И цесаревич очень милостив был ко всем нашим офицерам.
И оба приятеля рассказывали друг другу – один о своих гусарских кутежах и боевой жизни, другой о приятности и выгодах службы под командою высокопоставленных лиц и т. п.
– О гвардия! – сказал Ростов. – А вот что, пошли ка за вином.
Борис поморщился.