Баташев, Алексей Николаевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Алексей Баташев
Полное имя

Алексей Николаевич Баташев

Дата рождения

7 сентября 1934(1934-09-07) (89 лет)

Место рождения

Горький, РСФСР, СССР

Страна

СССР СССР
Россия Россия

Профессии

писатель, историк, музыкант

Инструменты

кларнет, саксофон

Награды

Алексе́й Никола́евич Баташе́в (7 сентября 1934, Горький) — старейшина джазовой критики, историк и активный популяризатор джаза, автор первой монографии «Советский джаз» (М., Музыка, 1972), исследователь фамилии и рода Бо́ташевых-Баташо́вых-Бота́шевых-Баташевых («БАТАШ»). Член Союза писателей Москвы. Один из членов-основателей Международной джазовой федерации при ЮНЕСКО (в одной делегации с Уиллисом Коновером (Willis Conover) и Александром Цфасманом).

Заслуженный деятель искусств РФ. Автор различных технических изобретений.





Биография

Родился 7 сентября 1934 года в Нижнем Новгороде во внутренней тюрьме НКВД.

Закончил мужскую московскую школу № 69 (на Арбате, снесена при строительстве Калининского проспекта) (среди одноклассников — Валентин Никулин)

Окончил в 1957 году Московский физико-технический институт по специальности «химическая физика» и «радиотехника».

Студентом самостоятельно освоил кларнет и саксофон, основы гармонии, аранжировки и импровизации.

С 1954 по 1959 год играл в оркестрах и ансамблях Москвы (Эстрадный оркестр МИД Николая Артамонова, джаз-оркестр МИСИ Виктора Зельченко, Джаз-квинтет Геннадия Гладкова)[1]

Из воспоминаний Андрея Товмасяна:

У Баташе́ва был мощный, уверенный звук, похожий на американский.<…> очень хорошо играл на тенор-саксе, зря он бросил играть. Впоследствии, пройдя школу джаза как музыкант, он стал хорошим джазовым критиком, так как знает джаз на личном опыте.

В 1960 году разработал устав и организовал в Москве первый Клуб любителей джазовой музыки в ДК «Энергетик» на Раушской набережной, открыл его концертом гостившего у него «Нью-Йоркского джаз-квартета» и, став президентом клуба, объявил курс на создание отечественного направления в джазе, «соединяющего национальное музыкальное наследие и интернациональную джазовую технику».

В 1965-67 годах совместно с Леонидом Переверзевым провёл цикл лекций о джазе в рамках Общества «Знание» в Большой аудитории Политехнического музея.

А. Н. Баташе́в — организатор и ведущий фестивалей джаза в СССР и за рубежом: участвовал в организации и ведении фестивалей в Тарту и Таллине1959), в Москве (с 1962) и в Ленинграде1965), первых фестивалей в Донецке, Воронеже, Новосибирске, Казани, Куйбышеве, Днепропетровске, Одессе.

В 1970-80-х преподаёт в Джазовой студии ДК «Москворечье», где разработал несколько авторских курсов. Декан и лектор факультета джазовой музыки московского Университета культуры Общества слепых.

1972 — выход монографии «Советский джаз».

Его перу принадлежит первая серьёзная работа по истории советского джаза («Советский джаз», 1972), которая имела и серьёзный международный резонанс — именно по её мотивам Фредрик Старр впоследствии написал свою книгу «Red And Hot: The Fate of Jazz in Soviet Union», до сих пор остающуюся единственным серьёзным источником по истории советского джаза на английском языке (при всех недостатках «адаптации для американского читателя», которой Старр подверг первоисточник). Уровень работы, проведённой Алексеем Баташевым в период подготовки «Советского джаза», был таков, что эта книга, вышедшая 37 лет назад, до сих пор может быть рекомендована как основной источник по истории первых четырёх-пяти десятилетий советского джаза — за все уже почти четыре десятилетия, прошедшие с тех пор, не появилось ни одной монографии сравнимого уровня[2]

С 1973 года — постоянный член Консультативного совета Берлинского Джаз-Феста (по приглашению Иоахима Берендта и Георга Грунтца).

С 1983 года — член Совета Новоорлеанских джазовых архивов.

С 1985 года читал лекции и вёл семинары в колледжах и университетах США.

С 1960-х годов и до середины 1990-х — автор и ведущий популярных теле- и радиопрограмм: «Метроном» (Радио «Юность», совместно с Аркадием Петровым и Леонидом Переверзевым), «Джаз-курьер» (Московское ТВ), «Джаз с Алексеем Баташевым» (инициатива Дмитрия Диброва, Пятый канал, 1995, свыше ста передач за 8 месяцев в интерактивном прямом эфире), и других.

В 1991 году началось сотрудничество с «Эхом Москвы».

Телепередача «Клуб Алексея Баташева», шедшая по московскому кабельному телевидению, номинировалась в 2001 году на ТЭФИ.

19982002 — автор и ведущий абонемента «Джаз для всех» Московской филармонии.

Принимал участие в разработке Федерального закона «О творческих работниках и творческих союзах».

Труды

  • Алексей Баташев. Советский джаз. — М.: Музыка, 1972. — 175 с., илл.
  • Алексей Баташев. БАТАШ (Большой евразийский pоман, или Опыт художественно-исторического исследования pода за пятьдесят пять веков). — М.: Магистериум, 2001. — 447с., илл. — ISBN 5-85374-008-3, ББК 84 (2Рос=Рус) 6-44[3]

а также — более 700 статей в различных изданиях, как российских, так и зарубежных, в том числе:

  • Египетский поворот (о судьбе Валентина Парнаха). Повесть. // Театр. — 1991. — 10.[4]
  • Советский джаз. Проблемы. События. Мастера. — Сборник статей. — М.: Сов. композитор, 1987. — 592 с., илл. (ББК 85.31)
  • «Хорош был старик Варламов…». — JazzArt, № 2. (К 100-летию Александра Варламова)
  • Аннотации более, чем к 100 грампластинкам фирмы «Мелодия» и CD.
  • Разработанные курсы: «История джаза», «Джазовая стилистика», «Теоретическая эстетика», «Гармоническое ориентирование» (джазовое сольфеджио и слуховой анализ), «Всемирная история музыкальной импровизации». Изданы небольшим тиражом в период занятий в Джазовой студии ДК «Москворечье» (1970-80 гг).

«А. Н. Баташев — талантливейший, смелый, упорный пропагандист джаза и организатор. Ему больше, чем какому-либо другому музыковеду обязаны мы тем, что джаз в нашей стране не угас в годы гонения на него, а развился в искусство, находящееся на мировом уровне» (Валентина Джозефовна Конен) [5].

По инициативе А. Баташева многие отечественные джазмены впервые попали в крупнейшие российские и международные энциклопедические и справочные издания. В том числе:

Звания и награды

Участие в документальных и художественных фильмах

Семья

Источники

  • [www.jazz.ru/PAGES/batashev/default.htm Биография] (недоступная ссылка с 05-09-2013 (3857 дней) — историякопия) на сайте ДЖАЗ.РУ. ([www.jazz.ru/eng/pages/batashev/ англ. версия])

Напишите отзыв о статье "Баташев, Алексей Николаевич"

Примечания

  1. [www.jazz.ru/mag/tovmasian/tovmasian8.htm П О Л Н Ы Й Д Ж А З # 22 Андрей Товмасян. Воспоминания (8)]
  2. [www.jazz.ru/mag/431/default.htm#ns П О Л Н Ы Й Д Ж А З — Выпуск # 14 (431) — 7 сентября 2009 г]
  3. [www.jazz.ru/PAGES/batashev/batash.htm Алексей Баташев. БАТАШ] (недоступная ссылка с 05-09-2013 (3857 дней) — историякопия)
  4. [nashenasledie.livejournal.com/252475.html фрагмент из книги «Египетский поворот»]
  5. [www.jazz.ru/PAGES/batashev/default.htm Алексей Баташев] (недоступная ссылка с 05-09-2013 (3857 дней) — историякопия)
  6. Баташев, Алексей Николаевич — статья из Большой олимпийской энциклопедии (М., 2006)

Ссылки

  • [info-jazz.ru/community/jazzmen/?action=show&id=127 Алексей Баташев в интерактивной энциклопедии джаза]
  • Игорь Шевелёв — [www.god.dvoinik.ru/genkat/710.htm История как джаз.]
  • Илья Кукулин — [www.ng.ru/exlibris/2001-09-06/9_sving.html Свинг, самовары и племена.]
  • Светлана Аккиева — [botasheff.narod.ru/business5.html О книге «БАТАШ».]
  • Юлия Санкович — [2002.novayagazeta.ru/nomer/2002/75n/n75n-s24.shtml Музыка астрологической совместимости.]
  • Антон Елин, Ольга Бородина — [www.vmdaily.ru/article.php?aid=20214 $1 000 000.]
  • [zyalt.livejournal.com/155690.html#cutid1 Празднование 75-летия, фоторепортаж]


Отрывок, характеризующий Баташев, Алексей Николаевич



Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.


Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
В ночь 11 го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.
– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.


Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.