Баттель, Альберт

Альберт Баттель
Награды и премии:

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Альберт Баттель (нем. Albert Battel; 21 января 1891 — 1952, Франкфурт-на-Майне) — немецкий юрист, в годы Второй мировой войны был офицером вермахта. Знаменит тем, что защитил многих евреев г. Пшемысля от уничтожения. В 1981 году посмертно удостоен звания «праведник народов мира».

Альберт Баттель родился в Провинции Силезии в католической семье. В годы Первой мировой войны был солдатом. После войны изучал экономику и юриспруденцию в Мюнхенском и Вроцлавском университете, стал доктором наук. C 1925 г. работал нотариусом и адвокатом во Вроцлаве. В мае 1933 г. вступил в нацистскую партию, а именно в её отделение, известное как Союз национал-социалистических немецких юристов (нем. Bund Nationalsozialistischer Deutscher Juristen). Однако, уже в том году он помог своему еврейскому родственнику бежать в Швейцарию. А в 1936 г. был судим партийным трибуналом, после того, как выразил сочувствие к бесправному положению евреев. Баттель неоднократно защищал еврейских коллег, а также преследуемых по политическим мотивам.

В 1942 году в звании старшего лейтенанта резерва в возрасте 51 лет был направлен в польский Пшемысль на должность заместителя военного коменданта. Комендантом был майор Макс Лидтке (нем.  Max Liedtke).

Действия Баттеля в 1942 г

В 1942 г. еврейские гетто Польши интенсивно ликвидировались, а их жители отправлялись в концентрационные лагеря. Поэтому, когда 15 июля 1942 года подразделения СС закрыли гетто Пшемысля, Баттель понимал, что это означает. Нескольким евреям удалось вырваться из блокированного гетто. Они пришли к Баттелю и попросили о помощи. Баттелю удалось убедить Макса Лидке, что, по крайней мере евреев, работающих на военных производствах, необходимо спасти. 26 июля 1942 г. Баттель разместил 90 еврейских рабочих прямо во дворе комендатуры.

Далее, по указанию Лидке солдаты комендатуры заблокировали единственный мост, ведущий в гетто. Когда к полудню 26 июля к нему приблизилась колонна машин СС, подразделения комендатуры остановили её, а видя настойчивость, пригрозили открыть огонь, если они двинутся дальше. Колонне пришлось встать неподалёку. Всё это происходило на глазах изумлённых местных жителей.

Тем временем Баттель, взяв закрытые армейские грузовики, поехал в гетто. Здесь он снова вступил в конфликт с офицерами CC, вовсе не желающими никого выпускать. Тогда Баттель открыто пригрозил вызвать взвод солдат вермахта и прорваться силой. Только после этого ворота открыли.

Совершив пять рейсов, Альберт Баттель вывез из гетто ещё около 100 рабочих и их семьи. Спасённые, общим числом около 500 человек, были размещены в военных казармах под охраной комендатуры.

Остальные евреи гетто г. Пшемысля были вывезены частями CC и уничтожены в концентрационном лагере Белжец.

Наказание и расследование

Сам Баттель свои действия оправдывал необходимостью продолжения военного производства. В результате от Вермахта он отделался лишь дисциплинарными взысканиями: домашним арестом, отменой награды (Железного креста, полученного в Первой мировой войне), и переводом на другое место службы. Причина такого лояльного отношения и в том, что приказа об «обязательном бескомпромиссном отношении» офицеров вермахта к евреям ещё не было (он появился лишь в октябре 1942 г.).

Другое дело — СС, с которой Альберт Баттель вступил в открытый конфликт. Её органами было начато закрытое расследование. В ходе него выяснилось, что Баттель и раньше отличался симпатией к евреям.

Расследованием заинтересовался сам руководитель СС Генрих Гиммлер, пославший копию материалов расследования Мартину Борману. В сопроводительной записке Гиммлер написал, что распорядился арестовать Альберта Баттеля сразу после войны.

Последующая жизнь

И подробности расследования, и содержание записки Гиммлера, не были известны даже самому Баттелю. В 1944 г. из-за болезни сердца он был отправлен в отставку и поехал в родной город Вроцлав. Когда город заняли советские войска, он некоторое время пробыл в советском плену. После освобождения Баттель пытался вновь работать адвокатом, однако ему было отказано судом денацификации. Баттель умер во Франкфурте в 1952 г. от сердечного приступа.

Признание

О противостоянии Альберта Баттеля убийцам из СС стало известно благодаря усилиям израильского исследователя доктора Зива Гошена. 22 января 1981 г. Яд ва-Шем посмертно присвоил Баттелю звание Праведника народов мира.

Альберт Баттель упоминается в документально-художественном фильме BBC «Освенцим. Фабрика смерти» (оригинальное название: BBC: Auschwitz: The Nazis and the «Final Solution»).

Литература

• Norbert Haase: Oberleutnant Dr. Albert Battel und Major Max Liedtke — Konfrontation mit der SS im polnischen Przemyśl im Juli 1942. In: Wolfram Wette (Hrsg.): Retter in Uniform. Frankfurt am Main 2002, ISBN 3-596-15221-6, S. 181—208.
• Seev Goshen: Albert Battels Widerstand gegen die Judenvernichtung in Przemyśl. In: Vierteljahrshefte für Zeitgeschichte (VfZ) 33, Heft 3, 1985, S. 478—488 ([www.ifz-muenchen.de/heftarchiv/1985_3.pdf online], PDF, 7,6 MB)

Ссылки

• [www.imdb.com/title/tt0446610/ Auschwitz: The Nazis and the 'Final Solution']
• [db.yadvashem.org/righteous/family.html?language=en&itemId=4042973 Battel Albert (1891 - 1952)] (англ.). =Yad Vashem. Проверено 30 мая 2015.

Отрывок, характеризующий Баттель, Альберт

Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.
– Сдают город, уезжайте, уезжайте, – сказал ему заметивший его фигуру офицер и тут же обратился с криком к солдатам:
– Я вам дам по дворам бегать! – крикнул он.
Алпатыч вернулся в избу и, кликнув кучера, велел ему выезжать. Вслед за Алпатычем и за кучером вышли и все домочадцы Ферапонтова. Увидав дым и даже огни пожаров, видневшиеся теперь в начинавшихся сумерках, бабы, до тех пор молчавшие, вдруг заголосили, глядя на пожары. Как бы вторя им, послышались такие же плачи на других концах улицы. Алпатыч с кучером трясущимися руками расправлял запутавшиеся вожжи и постромки лошадей под навесом.
Когда Алпатыч выезжал из ворот, он увидал, как в отпертой лавке Ферапонтова человек десять солдат с громким говором насыпали мешки и ранцы пшеничной мукой и подсолнухами. В то же время, возвращаясь с улицы в лавку, вошел Ферапонтов. Увидав солдат, он хотел крикнуть что то, но вдруг остановился и, схватившись за волоса, захохотал рыдающим хохотом.
– Тащи всё, ребята! Не доставайся дьяволам! – закричал он, сам хватая мешки и выкидывая их на улицу. Некоторые солдаты, испугавшись, выбежали, некоторые продолжали насыпать. Увидав Алпатыча, Ферапонтов обратился к нему.
– Решилась! Расея! – крикнул он. – Алпатыч! решилась! Сам запалю. Решилась… – Ферапонтов побежал на двор.
По улице, запружая ее всю, непрерывно шли солдаты, так что Алпатыч не мог проехать и должен был дожидаться. Хозяйка Ферапонтова с детьми сидела также на телеге, ожидая того, чтобы можно было выехать.
Была уже совсем ночь. На небе были звезды и светился изредка застилаемый дымом молодой месяц. На спуске к Днепру повозки Алпатыча и хозяйки, медленно двигавшиеся в рядах солдат и других экипажей, должны были остановиться. Недалеко от перекрестка, у которого остановились повозки, в переулке, горели дом и лавки. Пожар уже догорал. Пламя то замирало и терялось в черном дыме, то вдруг вспыхивало ярко, до странности отчетливо освещая лица столпившихся людей, стоявших на перекрестке. Перед пожаром мелькали черные фигуры людей, и из за неумолкаемого треска огня слышались говор и крики. Алпатыч, слезший с повозки, видя, что повозку его еще не скоро пропустят, повернулся в переулок посмотреть пожар. Солдаты шныряли беспрестанно взад и вперед мимо пожара, и Алпатыч видел, как два солдата и с ними какой то человек во фризовой шинели тащили из пожара через улицу на соседний двор горевшие бревна; другие несли охапки сена.