Батт, Арчибальд

Арчибальд Батт
Archibald Butt
Имя при рождении:	Арчибальд Уиллингем Батт
Дата рождения:	26 сентября 1865(1865-09-26)
Место рождения:	Огаста (штат Джорджия, США)
Дата смерти:	15 апреля 1912(1912-04-15) (46 лет)
Место смерти:	Атлантический океан, лайнер «Титаник»
Гражданство:	США США
Род деятельности:	Военный помощник президентов Рузвельта и Тафта
Награды:	jpg

Майор Арчибальд Уиллингем Батт (англ. Archibald Willingham Butt, 26 сентября 1865 — 15 апреля 1912) — влиятельный военный помощник президентов США Теодора Рузвельта и Уильяма Говарда Тафта. Перед тем, как стать помощником Рузвельта, Батт начинал свою карьеру в журналистике и участвовал в испано-американской войне. Погиб при крушении «Титаника».

Биография

Арчибальд Уиллингем Батт родился в Огасте, штат Джорджия в семье Джоша Уиллингема Батта и Памелы Робертсон Боггс. Он был племянником генерала Уилльяма Робертсона Боггса, служившего в Армии Конфедеративных Штатов Америки. Семья Баттов была известна в Огасте, но пострадала в финансовом отношении во время Гражданской войны в США. Когда Арчибальду было 14 лет его отец умер и ему пришлось идти работать, чтобы прокормить мать, сестру и младшего брата. Благодаря взносам пастора церкви и матери, устроившейся туда библиотекарем, Арчибальд смог пойти учится в Южный университет Севани, Теннесси, который окончил в 1888 году. В студенческие годы Батт был членом клуба «Delta Tau Delta». Свою карьеру журналиста Батт начал, работая в газете «The Courier-Journal», а затем стал репортёром в Вашингтоне для южных газет «The Atlanta Journal-Constitution» и «Nashville Banner». Хотя Батт работал в Вашингтоне, он был первым секретарём посольства США в Мексике при бывшем сенаторе Метте Рансоме.

Военная служба

В 1898 году во время испано-американской войны Батт присоединился к армии как лейтенант. В 1900—1904 годах он служил на Филиппинах. Во время службы на Филиппинах Батт участвовал в создании «Военного ордена Карабао». В 1904 году в Вашингтоне он встретился с тогдашним президентом Теодором Рузвельтом. В 1906 году был отправлен на Кубу для умиротворения насилия. В 1908 году, теперь уже капитан, Батт был отозван в Вашингтон в качестве главного военного помощника президента Теодора Рузвельта. Когда новым президентом США стал Уильям Говард Тафт Батт остался в прежней должности. В 1911 году Батт был повышен до майора.

К 1912 году, когда первый срок Тафта подходил к концу, здоровье Батта начало ухудшаться. Его друг, живописец Френсис Дэвис Миллет, попросил президента Тафта дать Батту отпуск, чтобы восстановиться до президентских выборов. Тафт согласился и приказал Арчибальду уйти в отпуск.

Во время службы у двух президентов Батт писал письма своей невесте Кларе в Огасту. Эти письма ценятся современными исследователями как основной источник информации о частной жизни двух президентов, а также неоценимый вклад в понимание характеров Рузвельта и Тафта.

Сопровождение президента Тафта во время броска им бейсбольного мяча

В 1910 году Тафт открыл главную бейсбольную лигу в клубе Миннесота Твинс. Со своего места он бросил мяч. В 1911 году Тафт сыграл в бейсбол с Арчибальдом Баттом. Следующий раз они сыграли вместе в бейсбол в 1912 году, за четыре дня до отплытия Батта на «Титанике».

На борту «Титаника»

В начале весны 1912 года здоровье Батта ухудшилось. Президент Тафт дал ему шестинедельный отпуск в Европу. Также Батт должен был лично доставить послание Папе римскому Пию X. В отпуске его сопровождал Фрэнсис Дэвис Миллет. 10 апреля 1912 года Батт сел на «Титаник» для возвращения в США, Миллет сел на корабль в Шербуре в тот же день. В ночь с 14 на 15 апреля, когда Титаник столкнулся с айсбергом, Батт играл в карты в курительном салоне 1 класса. Корабль затонул в 2:20 ночи.

Действия Батта в ту ночь точно не известны. По некоторым данным, капитан Эдвард Джон Смит сообщил ему, что корабль обречён, а шлюпок недостаточно. Батт сразу же начал действовать в качестве ещё одного офицера, помогая женщинам и детям. Один офицер рассказывал, что майор помогал отчаявшимся женщинам подняться на палубу. Уолтер Лорд в книге «A Night to Remember» не согласился, что Батт действовал как должностное лицо, утверждая, что он просто наблюдал за эвакуацией. Батт погиб во время крушения корабля; тело найдено не было.

Панихида

Так как тело Батта найдено не было, в 3 секции Арлингтонского национального кладбища был возведён кенотаф. 2 мая 1912 года на панихиду в фамильный дом Баттов пришло 1500 человек, включая президента Тафта. Он сказал:

Если бы Арчи только мог выбрать время смерти, но Бог сделал это за него. Вся его жизнь прошла в самопожертвовании, служении другим. Его вера в себя стала частью его натуры. Все, кто знает его, называют его Арчи. Я попытался продумать речь заранее, но не смог. Он всегда был рядом со мной. Он был верен мистеру Рузвельту, сделавшему его военным помощником. Он мне был как сын или брат

.

В 1913 году в президентском парке у Белого дома был сооружён мемориальный фонтан Батта-Миллета. В Огасте в 1914 году Тафт освятил мемориальный мост Батта.

В Вашингтонском кафедральном соборе открыта большая мемориальная доска, посвящённая майору Арчибальду Батту. Её также можно найти в музее «Store».

В литературе

Батт играет важную роль в романе писателя Джека Финнея «Меж трёх времён». В нём президент США направляет Батта в Европу для секретных встреч с европейскими лидерами. После этого Батт отправляется на "Титаник"е в США с адресованными президенту документами, обеспечивающими предотвращение мировой войны. Во время крушения корабля Батту предлагают место в шлюпке, но он отказывается и погибает вместе с кораблём.

Примечания

• Hustak, Alan, Hermann Söldner, Craig Stringer and Geoff Whitfield. [www.encyclopedia-titanica.org/biography/46/ Major Archibald Willingham Butt]. Encyclopedia Titanica. Проверено 7 августа 2005. [www.webcitation.org/67XGsoU6q Архивировано из первоисточника 9 мая 2012].

Ссылки

• [www.titanic-titanic.com/titanic_memorial-archibald_butt.shtml Major Archibald Butt’s Memorial on Titanic-Titanic.com]
• [www.washingtonpost.com/wp-dyn/content/article/2007/04/01/AR2007040101262_2.html Washington Post article]
• A collection of Archibald Willingham Butt papers is housed at the [www.sos.ga.gov/archives/ Georgia Archives].

Дополнительная литература

• [www.law.uga.edu/profile/donald-e-wilkes-jr Donald E. Wilkes, Jr.], [www.law.uga.edu/dwilkes_more/his21_titanic.html Georgians on the Titanic] & [www.law.uga.edu/dwilkes_more/his22_archie.html On the Titanic: Archie Butt] (1994).

Отрывок, характеризующий Батт, Арчибальд

В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит.
Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.


Получив от Николая известие о том, что брат ее находится с Ростовыми, в Ярославле, княжна Марья, несмотря на отговариванья тетки, тотчас же собралась ехать, и не только одна, но с племянником. Трудно ли, нетрудно, возможно или невозможно это было, она не спрашивала и не хотела знать: ее обязанность была не только самой быть подле, может быть, умирающего брата, но и сделать все возможное для того, чтобы привезти ему сына, и она поднялась ехать. Если князь Андрей сам не уведомлял ее, то княжна Марья объясняла ото или тем, что он был слишком слаб, чтобы писать, или тем, что он считал для нее и для своего сына этот длинный переезд слишком трудным и опасным.
В несколько дней княжна Марья собралась в дорогу. Экипажи ее состояли из огромной княжеской кареты, в которой она приехала в Воронеж, брички и повозки. С ней ехали m lle Bourienne, Николушка с гувернером, старая няня, три девушки, Тихон, молодой лакей и гайдук, которого тетка отпустила с нею.
Ехать обыкновенным путем на Москву нельзя было и думать, и потому окольный путь, который должна была сделать княжна Марья: на Липецк, Рязань, Владимир, Шую, был очень длинен, по неимению везде почтовых лошадей, очень труден и около Рязани, где, как говорили, показывались французы, даже опасен.