Батукаев, Гарун Махмудович

Гарун Махмудович Батукаев
Имя при рождении:	Харон-Аль-Рашид
Дата рождения:	23 сентября 1914(1914-09-23)
Место рождения:	Грозный, Чечня, Терская область, Российская империя
Дата смерти:	1999(1999)
Место смерти:	Троицкая, Сунженский район, Ингушетия, Россия
Профессия:	театральный режиссёр
Гражданство:	Российская империя Российская империя → СССР СССР → Россия Россия
Годы активности:	1936—1994
Театр:	Чеченский государственный драматический театр имени Х. Нурадилова; Чеченский государственный театр юного зрителя
Награды:	Народный артист Чечено-Ингушской АССР (1998)

Гару́н Махму́дович Батука́ев (23 сентября 1914 года, Старая Сунжа, Чечня, Терская область, Российская империя — 1999 год, Троицкая, Сунженский район, Ингушетия, Россия) — первый чеченский режиссёр, главный режиссёр Чечено-Ингушского драматического театра, создатель Русского областного драматического театра в городе Джамбул, народный артист Чечено-Ингушской АССР.

Биография

Родился 23 сентября 1914 года в Старой Сунже в семье купца. Окончил курсы учителей начальных классов, после чего работал в селе Шали сельским учителем.

Батукаев создал в школе драматический кружок. Дети из этого кружка постоянно побеждали во всевозможных конкурсах. Самодеятельного режиссёра заметили и пригласили в Грозный руководить клубом «Пролетбат». Он сам писал тексты и сценарии мероприятий, сам ставил их на сцене. Клуб стал пользоваться популярностью.

Заметив потенциал Батукаева, городское руководство направило его на учёбу в Москву. В 1936 году окончил режиссёрский факультет Московского государственного института театрального искусства.

Начало профессиональной карьеры

Вернувшись в Грозный, стал режиссёром Чеченского государственного драматического театра. Первая же его постановка — спектакль «Храбрый Кикила» — стала знаменательным событием в культурной жизни Чечено-Ингушетии. К работе над спектаклем были привлечены композитор Умар Димаев, поэт Арби Мамакаев, актёры Яраги Зубайраев, Абухаджи Туликов, Исмаил Ибрагимов, Асет Исаева, Мовжди Бадуев. Спектакль каждый раз проходил при полном аншлаге. Такого успеха чеченская сцена ещё не знала.

Вслед за спектаклем «Храбрый Кикила» был поставлен «Праздник колхозника» по одноименной пьесе Нурдина Музаева. Музыку к спектаклю написал Умар Димаев, а стихи — Арби Мамакаев. Некоторые песни, написанные специально для спектакля, стали популярны в народе и зажили самостоятельной жизнью. Этот спектакль также пользовался большим успехом у зрителей.

В 1937 году один из основоположников чеченской литературы Саид Бадуев принёс в театр пьесу «Петимат». Накануне премьеры, когда спектакль был уже готов, Бадуев был арестован. Был наложен запрет на все его произведения. Поскольку произведения Бадуева составляли основу репертуара Чечено-Ингушского театра, то жизнь театра была почти полностью парализована.

Пришлось обновлять репертуар театра. К новому театральному сезону 1938 года были подготовлены спектакли «Асет» по одноименной пьесе Нурдина Музаева, «Зайнап» по пьесе Билала Саидова, «Честь» грузинского драматурга Георгия Мдивани.

В 1939 году, к 125-летию М. Ю. Лермонтова, театр выбрал для постановки часть романа «Герой нашего времени» «Бэла». Батукаев очень тщательно готовил этот спектакль. К работе над ним были привлечены художник Э. Бернгард, композитор А. Александров. В этом спектакле сам Батукаев сыграл роль Азамата. Этот спектакль, как и предыдущие спектакли Батукаева, получил восторженные отзывы зрителей и критики.

Гарун Батукаев мечтал поставить спектакль об истории чеченского народа. Такой пьесы долго не было. Тогда он обратился за помощью к поэту Магомеду Гадаеву. После долгих раздумий была выбрана былина «Адин Сурхо». Но началась Великая Отечественная война.

Многие актёры ушли на фронт. Рвался на фронт и Батукаев, но руководство республики отказало ему в просьбе. Ему было поручено организовывать фронтовые концертные бригады. Тут и пригодился спектакль «Адин Сурхо». Этот спектакль стал важной частью программы, с которой артисты театра объездили все прифронтовые подмостки.

Годы депортации

23 февраля 1944 года чеченцы и ингуши были депортированы. Батукаев со своей семьёй оказался в Джамбульской области Казахской ССР. Чтобы прокормить семью, ему пришлось устроиться шахтёром на одну из шахт Лениногорска.

Батукаев разыскал артистов Чечено-Ингушского театра и в конце 1946 года поставил в Лениногорске оперетту «Аршин мал алан» на чеченском языке по одноимённой пьесе азербайджанского драматурга Узейра Гаджибекова. Ввиду недостатка артистов, каждый артист исполнял по нескольку ролей, в том числе и женские. Зрители снова и снова приходили на спектакль.

По просьбе городского руководства, узнавшего об успехе постановки, пьеса была поставлена на русском языке. И эта постановка пользовалась таким же успехом.

Тогда Батукаева попросили поставить этот же спектакль на казахском языке с самодеятельными казахскими артистами. Батукаев исполнил и это пожелание, и снова спектакль пользовался ажиотажным успехом.

Восторженные отзывы о чеченском режиссёре дошли до областного руководства. Из Джамбула к нему приехала целая делегация. Батукаеву предложили создать областной театр русской драмы. Он долго не соглашался, так как создавать театр — дело долгое и хлопотное. А он надеялся побыстрее вернуться домой. Но, в конце концов, уступил настойчивости руководства.

В начале 1950-х годов был назначен главным режиссёром несуществующего ещё театра. Театр был создан. Батукаев работал так увлечённо и плодотворно, что после реабилитации репрессированных народов не смог сразу вернуться домой, так как в это время он работал над очередным спектаклем.

После реабилитации

В 1958 году он, наконец, смог вернуться на родину. К тому времени Чечено-Ингушский театр поставил спектакль «Асланбек Шерипов» по одноименной пьесе Халида Ошаева. Батукаев приступил к восстановлению спектаклей «Храбрый Кикила» и «Петимат». Кроме того, началась работа над новыми спектаклями «Волны Терека» по пьесе Магомеда Мусаева, «Ахмар-Хаджи» по одноименной пьесе Халида Ошаева.

Чтобы не потерять зрителя и обойти идеологический прессинг партийных органов, он перешёл на сельскохозяйственную тематику. Так на сцене появился спектакль дагестанского драматурга Амира Курбанова «Свадьба Кайсара».

Кроме этого, были спектакли «Путь Султана», по одноимённой пьесе балкарского драматурга И. Баташова, «Самые дорогие», по одноимённой пьесе Нурдина Музаева и другие.

Была восстановлена комедия Нурдина Музаева и В. Вайнштейна «Мекхаш-Мирза», написанная ими ещё в довоенные годы.

Режиссёр спектакля Гарун Батукаев хорошо почувствовал стиль пьесы и проявил много творческой выдумки. Этим и объясняется, что зрители бурно реагируют на протяжении всего спектакля, часто прерывая его аплодисментами, громким смехом,

— писала газета «Грозненский рабочий» 1 апреля 1961 года.

Гарун Батукаев зачастую работал вместе с драматургом, доводя сырой драматургический материал до кондиции, делая из него добротную пьесу. Поэтому к нему шли драматурги, поэтому на годы жизни Батукаева приходится расцвет чеченской драматургии.

Таким был и спектакль «В одном ауле» по одноименной пьесе М. Мусаева. Батукаев прямо на сцене во время репетиции дорабатывал с артистами каждую роль и каждую мизанцсцену.

С середины 1960-х до начала 1990-х годов работал в республиканском кукольном театре. В годы первой чеченской войны в результате боевых действий сгорел дом, в котором он жил. Когда началась вторая чеченская война, он переехал в Ингушетию в станицу Троицкая, где и скончался в октябре 1999 года. Похоронен там же.

Ссылки

• Аза Газиева. [checheninfo.ru/15051-garun-batukaev-neprevzoydennyy-master-komedii.html Гарун Батукаев. Непревзойдённый мастер комедии. 2012-11-16]. Информационное агентство «Чечен-Инфо» (16 ноября 2012). Проверено 24 декабря 2014.
• Абдулла Гапаев. [www.gr-rema.ru/publ/kultura_i_jazykoznanie/kultura/abdulla_gapaev_i_rodilsja_teatr_chast_ii/38-1-0-540 …И родился театр. Часть II.]. Проверено 24 декабря 2014.
• Аза Газиева. [www.grozny-inform.ru/main.mhtml?Part=14&PubID=45773 Непревзойдённый мастер комедии]. Информационное агентство «Чечен-Информ» (27 сентября 2013). Проверено 24 декабря 2014.

Театр   Чечня   Персоналии

Отрывок, характеризующий Батукаев, Гарун Махмудович

– Я вам расскажу когда нибудь, как это всё случилось. Но вы знаете, что всё это кончено и навсегда.
– Навсегда? – сказал князь Андрей. – Навсегда ничего не бывает.
– Но вы знаете, как это всё кончилось? Слышали про дуэль?
– Да, ты прошел и через это.
– Одно, за что я благодарю Бога, это за то, что я не убил этого человека, – сказал Пьер.
– Отчего же? – сказал князь Андрей. – Убить злую собаку даже очень хорошо.
– Нет, убить человека не хорошо, несправедливо…
– Отчего же несправедливо? – повторил князь Андрей; то, что справедливо и несправедливо – не дано судить людям. Люди вечно заблуждались и будут заблуждаться, и ни в чем больше, как в том, что они считают справедливым и несправедливым.
– Несправедливо то, что есть зло для другого человека, – сказал Пьер, с удовольствием чувствуя, что в первый раз со времени его приезда князь Андрей оживлялся и начинал говорить и хотел высказать всё то, что сделало его таким, каким он был теперь.
– А кто тебе сказал, что такое зло для другого человека? – спросил он.
– Зло? Зло? – сказал Пьер, – мы все знаем, что такое зло для себя.
– Да мы знаем, но то зло, которое я знаю для себя, я не могу сделать другому человеку, – всё более и более оживляясь говорил князь Андрей, видимо желая высказать Пьеру свой новый взгляд на вещи. Он говорил по французски. Je ne connais l dans la vie que deux maux bien reels: c'est le remord et la maladie. II n'est de bien que l'absence de ces maux. [Я знаю в жизни только два настоящих несчастья: это угрызение совести и болезнь. И единственное благо есть отсутствие этих зол.] Жить для себя, избегая только этих двух зол: вот вся моя мудрость теперь.
– А любовь к ближнему, а самопожертвование? – заговорил Пьер. – Нет, я с вами не могу согласиться! Жить только так, чтобы не делать зла, чтоб не раскаиваться? этого мало. Я жил так, я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял всё счастие жизни. Нет я не соглашусь с вами, да и вы не думаете того, что вы говорите.
Князь Андрей молча глядел на Пьера и насмешливо улыбался.
– Вот увидишь сестру, княжну Марью. С ней вы сойдетесь, – сказал он. – Может быть, ты прав для себя, – продолжал он, помолчав немного; – но каждый живет по своему: ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для них что нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя.
– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь спросил Пьер. – А сын, а сестра, а отец?
– Да это всё тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin [Ближний] это те, твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
– Вы шутите, – всё более и более оживляясь говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг?… – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.
– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.
– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
– Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить 10 ть лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал – как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом,что за воображенье, что медицина кого нибудь и когда нибудь вылечивала! Убивать так! – сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера. Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.
– Ах это ужасно, ужасно! – сказал Пьер. – Я не понимаю только – как можно жить с такими мыслями. На меня находили такие же минуты, это недавно было, в Москве и дорогой, но тогда я опускаюсь до такой степени, что я не живу, всё мне гадко… главное, я сам. Тогда я не ем, не умываюсь… ну, как же вы?…
– Отчего же не умываться, это не чисто, – сказал князь Андрей; – напротив, надо стараться сделать свою жизнь как можно более приятной. Я живу и в этом не виноват, стало быть надо как нибудь получше, никому не мешая, дожить до смерти.
– Но что же вас побуждает жить с такими мыслями? Будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая…
– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.
– Отчего вы не служите в армии?
– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3 го округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.
– Стало быть вы служите?
– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.
– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.