Батумский ботанический сад

Бату́мский ботани́ческий сад (груз. ბათუმის ბოტანიკური ბაღი) — один из крупнейших ботанических садов, расположен на площади 113 га в 9 км от Батуми близ железнодорожной станции Зелёный Мыс (в селе Мцване-Концхи). Являлся одним из крупнейших ботанических садов СССР.

Батумский ботанический сад был основан российским ботаником и географом Андреем Николаевичем Красновым, братом генерала П. Н. Краснова, в 1880 году и официально был открыт 3 ноября 1912 года. Главной задачей сада Краснов считал акклиматизацию хозяйственно ценных субтропических растений и введение их в культуру в южных районах России.

После установления в Грузии Советской власти ботанический сад продолжал развиваться. Постановлением Совнаркома СССР от 30 июля 1925 года Батумский ботанический сад признан основным научным учреждением СССР по развитию на Черноморском побережье Кавказа субтропических культур: чая, цитрусовых и др.

В начале XXI века состоял из девяти флористических отделов: влажных субтропиков Закавказья, новозеландского, австралийского, гималайского, восточноазиатского, североамериканского, южноамериканского, мексиканского и средиземноморского.

Коллекция живых растений насчитывает свыше 5 тысяч видов, разновидностей и форм, в том числе около 2 тысяч видов древесно-кустарниковых растений.

Работают пять научных отделов: интродукции растений, цветоводства и декоративного садоводства, селекции субтропических растений, физиологии и биохимии растений, ботаники.

Батумский ботанический сад управлялся Академией наук Грузии, но начиная с 2006 года стал независимым учреждением.

Ссылки

• Батумский ботанический сад // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
• [maja-mazurenko.livejournal.com/1331.html Жизнь, наполненная наукой и музыкой — 100 лет Батумскому ботаническому саду]
• [www.radiovan.am/th_sad/ Фоторепортаж]

Отрывок, характеризующий Батумский ботанический сад

11 го июля, в субботу, был получен манифест, но еще не напечатан; и Пьер, бывший у Ростовых, обещал на другой день, в воскресенье, приехать обедать и привезти манифест и воззвание, которые он достанет у графа Растопчина.
В это воскресенье Ростовы, по обыкновению, поехали к обедне в домовую церковь Разумовских. Был жаркий июльский день. Уже в десять часов, когда Ростовы выходили из кареты перед церковью, в жарком воздухе, в криках разносчиков, в ярких и светлых летних платьях толпы, в запыленных листьях дерев бульвара, в звуках музыки и белых панталонах прошедшего на развод батальона, в громе мостовой и ярком блеске жаркого солнца было то летнее томление, довольство и недовольство настоящим, которое особенно резко чувствуется в ясный жаркий день в городе. В церкви Разумовских была вся знать московская, все знакомые Ростовых (в этот год, как бы ожидая чего то, очень много богатых семей, обыкновенно разъезжающихся по деревням, остались в городе). Проходя позади ливрейного лакея, раздвигавшего толпу подле матери, Наташа услыхала голос молодого человека, слишком громким шепотом говорившего о ней:
– Это Ростова, та самая…
– Как похудела, а все таки хороша!
Она слышала, или ей показалось, что были упомянуты имена Курагина и Болконского. Впрочем, ей всегда это казалось. Ей всегда казалось, что все, глядя на нее, только и думают о том, что с ней случилось. Страдая и замирая в душе, как всегда в толпе, Наташа шла в своем лиловом шелковом с черными кружевами платье так, как умеют ходить женщины, – тем спокойнее и величавее, чем больнее и стыднее у ней было на душе. Она знала и не ошибалась, что она хороша, но это теперь не радовало ее, как прежде. Напротив, это мучило ее больше всего в последнее время и в особенности в этот яркий, жаркий летний день в городе. «Еще воскресенье, еще неделя, – говорила она себе, вспоминая, как она была тут в то воскресенье, – и все та же жизнь без жизни, и все те же условия, в которых так легко бывало жить прежде. Хороша, молода, и я знаю, что теперь добра, прежде я была дурная, а теперь я добра, я знаю, – думала она, – а так даром, ни для кого, проходят лучшие годы». Она стала подле матери и перекинулась с близко стоявшими знакомыми. Наташа по привычке рассмотрела туалеты дам, осудила tenue [манеру держаться] и неприличный способ креститься рукой на малом пространстве одной близко стоявшей дамы, опять с досадой подумала о том, что про нее судят, что и она судит, и вдруг, услыхав звуки службы, ужаснулась своей мерзости, ужаснулась тому, что прежняя чистота опять потеряна ею.
Благообразный, тихий старичок служил с той кроткой торжественностью, которая так величаво, успокоительно действует на души молящихся. Царские двери затворились, медленно задернулась завеса; таинственный тихий голос произнес что то оттуда. Непонятные для нее самой слезы стояли в груди Наташи, и радостное и томительное чувство волновало ее.
«Научи меня, что мне делать, как мне исправиться навсегда, навсегда, как мне быть с моей жизнью… – думала она.
Дьякон вышел на амвон, выправил, широко отставив большой палец, длинные волосы из под стихаря и, положив на груди крест, громко и торжественно стал читать слова молитвы: