Батумский договор
| Батумский договор | |
|---|---|
| Дата подписания | 4 июня 1918 |
| — место | Батум, Грузия |
| Подписали |  Османская империя
|
Батумский договор — договор между Османской империей и Республикой Армении, подписанный 4 июня 1918 года. Это был первый международный договор, подписанный Республикой Армения.
Содержание
Предпосылки
5 декабря 1917 года было подписано Эрзинджанское перемирие между Советской Россией и Османской империей. Это перемирие завершило боевые действия между русскими и турецкими войсками на Кавказе и в Персии в рамках Первой мировой войны[1]. 3 марта 1918 года Советская Россия подписала Брестский мирный договор со странами Центрального блока, что означало выход России из Первой мировой войны.
В марте — апреле 1918 года в Трабзоне прошла мирная конференция делегаций Османской империи и Закавказского сейма. В ходе конференции Энвер-паша заявил о том, что во время выработки договора на Кавказе необходимо следовать Брестскому договору[2]. 5 апреля лидер делегации Закавказского сейма Акакий Чхенкели принял требования турецкой стороны[3]. Однако армяне отказались от дальнейших переговоров и объявили о состоянии войны с Турцией[3]. После этого боевые действия возобновились и османские войска продолжили наступление на восток.
Договор
11 мая открылась новая мирная конференция в Батуме[2]. В ходе переговоров турецкая сторона выдвинула требования включить в состав Османской империи не только Тифлис, но и Александрополь и Эчмиадзин. Помимо этого турки планировали построить железную дорогу, связывающую Карс и Джульфу с Баку. Армянское государство, по территории которого проходил этот транспортный коридор, было обязано обеспечить строительство.
Тем временем части османской армии заняли Александраполь и тремья клиньями глубоко вклинились на армянские территории, входившие в состав Российской империи. 21 мая турки заняли стратегически важную ж/д станцию Сардарапат примерно в 40 км от Еревана. Это вторжение привело к битвам при Сардарапате, Каракилиссе и Баш-Апаране. Под Сардарапатом турки были разгромлены и с 27 мая 1918 года начали беспорядочное отступление, под Баш-Апараном противник был отброшен, под Каракилисой турки были остановлены с большими потерями.
После того как османская армия после понесенных потерь была в состоянии вести только оборонительные бои и отступала в общем направлении на Александраполь, армянская делегация не имея достоверных данных о последних событиях на фронте 4 июня 1918 года подписала мирный договор с Турцией на основе последних предложений турецкой делегации. На территориях, которые отходили Османской империи, проживало около 1 250 000 армян[4].
Последствия
Генерал Андраник Озанян отказался признать Батумский договор. Его вооружённые формирования продолжили сопротивления турецким войскам с целью создать новое армянское государство — Республику Горная Армения.
Напишите отзыв о статье "Батумский договор"
Примечания
- ↑ Tadeusz Swietochowski. Russian Azerbaijan, 1905-1920: The Shaping of a National Identity in a Muslim Community. — Cambridge University Press, 1985. — P. 119. — ISBN 978-0521263108. (англ.)
- ↑ 1 2 Ezel Kural Shaw. Reform, revolution and republic : the rise of modern Turkey (1808-1975). — Cambridge University Press, 1977. — P. 119. (англ.)
- ↑ 1 2 Richard G. Hovannisian. [books.google.com/books?id=p37O_KtaUKsC The Armenian People from Ancient to Modern Times]. — Palgrave Macmillan, 1997. — Vol. II. Foreign Dominion to Statehood: The Fifteenth Century to the Twentieth Century. — P. 292—293. — 493 p. — ISBN 0312101686, ISBN 9780312101688.
- ↑ Richard G. Hovannisian. [books.google.com/books?id=p37O_KtaUKsC The Armenian People from Ancient to Modern Times]. — Palgrave Macmillan, 1997. — Vol. II. Foreign Dominion to Statehood: The Fifteenth Century to the Twentieth Century. — P. 301. — 493 p. — ISBN 0312101686, ISBN 9780312101688.
| ||||||
Отрывок, характеризующий Батумский договор
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.
Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
