Батурин, Евгений Васильевич

Евгений Батурин
Имя при рождении:	Евгений Васильевич Батурин
Профессия:	актёр, театральный режиссёр
Годы активности:	1932—2007
Театр:	Русский драматический театр Литвы, Севастопольский театр для детей и молодёжи, Старооскольский театр для детей и молодёжи и др.

Евгений Васильевич Батурин (7 июня 1912 — 23 апреля 2013) — советский и украинский актёр театра и кино.

Биография

Родился 25 мая (7 июня) 1912 в Иркутске в семье служащего.

Детство прошло в Санкт-Петербурге. Мать умерла рано и основная забота была на бабушке, нежность и благодарность к которой сохранил на всю жизнь.

Отец, в то время, работал санитаром и многие детские игры юного Батурина прошли во дворе госпиталя при Адмиралтействе. В 1919 году отец получает консерваторское образование у М. М. Ипполитова-Иванова. Семья переезжает жить в Москву и отец устраивается служащим. Один из братьев отца был революционером на нелегальном положении. Другой брат — инженер, один из основоположников промышленной вентиляции в России.

В доме бывали музыканты, артисты, вспоминет, как играл Игумнов. Гуляли по Арбату с отцом, заходили в мастерскую к Корину.

В Москве поступает в школу — реальное училищее со строительным уклоном и одновременно учится живописи в студии русского художника Константина Юона, где уроки рисования давала ему дочь Льва Толстого — Татьяна Львовна Толстая. Но больше в то время, его привлекало строительство пионерами лодок на Москве-реке и живопись пришлось отложил на долгие годы. Увлечение так и осталось мечтой, хотя рисовал хорошо.

После школы поступил в театральный техникум при театре МГСПС (ныне театр имени Моссовета). Начал учиться со второго курса. Руководителем курса был Евсей Осипович Любимов-Ланской. Педагогом была Варвара Владимировна Залесская — режиссёр оперной студии им. К. С. Станиславского (ныне МАМТ им. К. С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко). В театральном техникуме также преподавали педагоги МХАТа, а одним из однокурсников был будущий народный артист СССР Владимир Зельдин (ныне артист Центрального академического театра Российской армии).

В 1936 году окончил техникум и был призван на армейскую службу в Смоленский теарт — Дом Красной Армии БВО. Покровительствовал театру командарм 1-го ранга Иероним Петрович Уборевич — легендарный военачальник того времени. Батурин, часто дежурил в фойе у парадной двери Дома Красной Армии, многократно видел Уборевича лично. Довелось ему увидеть и арест полководца в дни репрессий, осенью 1937 года.

В 1938 году вернулся в Москву и вместе с Владимиром Зельдиным устроился в свой первый театр — Центральный театр железнодорожного транспорта (ныне — Московский драматический театр имени Гоголя).

В 1941 году вместе с театром был на гастролях — выступал перед воинами Забайкальского военного округа. Война застала его на станции «Зима». Евгений Васильевич подал заявление на фронт, но все артисты получили бронь и были отправлены с театральной бригадой дальше на восток — в Монголию, на границу с Японией.

Весной 1943 года, вместе с театром вернулся в Москву. Застал практически разграбленную квартиру и отца-старика. В здании театра работал эвакуированный театр из Минска. Главным режиссёром в нём был первый учитель Батурина — Дмитрий Орлов. Он обрадовался встрече и пригласил работать к себе в театр, и вместе с труппой Батурин двинулся на Запад в Минск. Столица Белоруссии была почти полностью разрушена фашистами и здание театра было уничтожено. Труппа переехала Гродно. Выступала перед бойцами фронта, которым командовал Рокоссовский. Стояли, как говорят фронтовики, вторым эшелоном. Но если учесть, что штрафные ударные батальоны Рокоссовского шли впереди кадровых военных, то можно сказать, что были они в третьем эшелоне. Орлов оказался прозорлив, режиссёр из Батурина получился. Его даже пригласили в закрытый режимный город атомщиков Саров, хорошо известный теперь как Арзамас-16. Поручалась ему организация собственного городского театра. Евгений Васильевич на столь лестное предложение соблазнился. Одним из пунктов договора с атомщиками была стажировка у режиссёров МХАТа.

В 1948 году становится режиссёром нового драматического театра во вновь созданном атомном центре в городе Арзамас-16. Труппа театра создавалась два года из выпускников МХАТа.

В 1951 году в театр приехала молодая талантливая актриса Наталья Каминская, которая стала ведущей актрисой театра. С этих лет судьба связала Наталью Александровну и Евгения Васильевича на всю жизнь. Они не боялись многочисленных переездов и смены коллективов.

В 1955 году работал в Москве, в театре-студии киноактёра, поставил спектакль «Суровое поле».

В 1956 году ставит спектакли в Вильнюсском русском драматическом театре и потом многие годы снова возвращается в этот замечательный коллектив.

В последние десятилетия работал в Старооскольском театре для детей и молодёжи под руководством Семёна Михайловича Лосева.

В 2012 году отметил 100 летний юбилей.

Умер в апреле 2013 года в Севастополе на Украине.

Творчество

Русский драматический театр Литвы

• «Улица трех соловьев»
• «Когда цветёт акация»
• «Один в поле воин»
• «В поисках радости»

Севастопольский театр для детей и молодёжи на Большой Морской (ТБМ)

• «Знать бы прикуп» (В. Витин) — Пенсионер
• «Волшебная хлопушка» (И., Я. Златопольские) — Баба Холодина
• «Ромео и Джульетта» (В. Шекспир) — Аптекарь
• «Жаворонок» (Ж. Ануй) — Кошон
• «Старомодные чудеса» (Л. Устинов) — Кикимора
• «Про Иванушку дурачка» (М. Бартенев) — Разбойник
• «Овод» (Э. Л. Войнич) — Карди
• «Стойкий оловянный солдатик» (Г. Х. Андерсен) — Сказочник
• «Рассказы. Том 1. Спектакль 1» (А. П. Чехов) — Больва, Карп, Епископ
• «Власть тьмы» (Л. Толстой) — Аким
• «Зайка Зазнайка» (С. Михалков) — Охотник
• «Емеля» (В. Магар) — Староста
• «Каменный гость» (А. Пушкин) — Гость Лауры
• «Теремок» (С. Маршак) — Злой дед
• «Четыре близнеца» (П. Панчев) — Дедушка

Старооскольский театр для детей и молодёжи (СТДМ)

• «Замарашка» (Я. Гловатский) — Осветитель
• «Ганс мой Ёж» (В. Витин) — Старый рыцарь
• «Рассказы. Том 1. Спектакль 2» (А. П. Чехов) — Макар Балдастов
• «Тяжёлые дни» (А. Островский) — Перцов
• «Жизнь А. Пушкина. Детство» — Карамзин, Дмитриев
• «ТБМ-ШОУ»
• «Вешние Воды» (И. Тургенев) — Слуга
• «Жизнь А. Пушкина. Лицей» — Державин

Фильмография

1. 1980 — «Мерседес» уходит от погони — деревенский старик
2. 2006 — Дикари — сторож Петрович

Ссылки

• [oskol-teatr.ru/actors/baturin.html СТДМ — Актёры — Батурин Евгений Васильевич]

Отрывок, характеризующий Батурин, Евгений Васильевич

Пьер не ел целый день, и запах картофеля показался ему необыкновенно приятным. Он поблагодарил солдата и стал есть.
– Что ж, так то? – улыбаясь, сказал солдат и взял одну из картошек. – А ты вот как. – Он достал опять складной ножик, разрезал на своей ладони картошку на равные две половины, посыпал соли из тряпки и поднес Пьеру.
– Картошки важнеющие, – повторил он. – Ты покушай вот так то.
Пьеру казалось, что он никогда не ел кушанья вкуснее этого.
– Нет, мне все ничего, – сказал Пьер, – но за что они расстреляли этих несчастных!.. Последний лет двадцати.
– Тц, тц… – сказал маленький человек. – Греха то, греха то… – быстро прибавил он, и, как будто слова его всегда были готовы во рту его и нечаянно вылетали из него, он продолжал: – Что ж это, барин, вы так в Москве то остались?
– Я не думал, что они так скоро придут. Я нечаянно остался, – сказал Пьер.
– Да как же они взяли тебя, соколик, из дома твоего?
– Нет, я пошел на пожар, и тут они схватили меня, судили за поджигателя.
– Где суд, там и неправда, – вставил маленький человек.
– А ты давно здесь? – спросил Пьер, дожевывая последнюю картошку.
– Я то? В то воскресенье меня взяли из гошпиталя в Москве.
– Ты кто же, солдат?
– Солдаты Апшеронского полка. От лихорадки умирал. Нам и не сказали ничего. Наших человек двадцать лежало. И не думали, не гадали.
– Что ж, тебе скучно здесь? – спросил Пьер.
– Как не скучно, соколик. Меня Платоном звать; Каратаевы прозвище, – прибавил он, видимо, с тем, чтобы облегчить Пьеру обращение к нему. – Соколиком на службе прозвали. Как не скучать, соколик! Москва, она городам мать. Как не скучать на это смотреть. Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае: так то старички говаривали, – прибавил он быстро.
– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.
– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.
Помолчав несколько времени, Платон встал.
– Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая:
– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.
– Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер.
– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.


В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.