Батыршин, Сирин Ханифович
| Сайрин Ханифович Батыршин | |
| тат. Сирин Хәниф улы Батыршин | |
| Псевдонимы: |
Сирин |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Гражданство: |
Российская империя, СССР |
| Род деятельности: | |
| Годы творчества: |
1920-е – 1930-е |
Сайрин Ханифович Батыршин (14 декабря 1896, дер. Каракашлы[1] Самарской губернии — 23 ноября 1969) — татарский поэт.
Родился в семье Мухамметханифа Батыршина. Для своего времени Сирин (это литературный псевдоним поэта) получил очень хорошее образование: вначале обучался у сельского священнослужителя, потом был принят в Байракинское медресе, одно из самых больших, прославленных татарских учебных заведений того периода. Учёба в известном своими традициями медресе оказала благотворное влияние: у Сайрина появилось желание творить; свои первые стихи Сайрин читал на тайных студенческих вечерах.
Окончив медресе в 1915 году, начал учительствовать в Каракашлинской школе, затем — в Асеево, Азнакаево. Одновременно активно занимался общественными делами, организовывал вечера для молодёжи.
С 1918 года учился на трёхгодичных курсы учителей и воспитателей. Одновременно работал в одной из комиссий татаро-башкирской секции молодых коммунистов: участвовал в организации театра, способствует открытию библиотек в Альметьевске, Азнакаево, Сипеево, читал свои стихи, наполненные революционной романтикой. Фатих Махиянов, учившийся на курсах одновременно с Сирином, позже вспоминал: «Сирин уже тогда среди нас считался известным поэтом».
В 1923 поступил на татарский рабфак в Казани, после его окончания — на историко-филологический факультет восточного отделения педагогического института.
Конец 1920-х — начало 1930-х годов — период расцвета творчества Сирина, когда он прославился как автор сильных, трибунных произведений. Становятся популярными песни на его слова, публикуются сборники стихов, он получает признание как один из самых талантливых молодых поэтов. Неизданная поэма «Ана» посвящена насильственной коллективизации. Её герой, молодой коммунист, видя страдания своих близких, односельчан, матери, бросает партбилет. Горечью пронизаны его последние слова: «Эх, Совет, почему это так?».
Сирин Батыршин арестован 23 августа 1935 г. в составе «группы литературных работников» (Айдаров Асгат, Ризванов Габдулла, Кулеев Ибрагим и арестованные чуть позже Хакимов Исмагил и Якубов Ахмет). В предварительных материалах оперативного характера они обвинялись в ведении антисоветской пропаганды, сочинении и распространении антисоветских и порнографических произведений.[2] Осужден Особым совещанием НКВД СССР 31 января 1936 г. по ст. 58-10 УК РСФСР ч.1, 58-11. Приговорен к 5 годам лишения свободы. Реабилитирован 13 июня 1957 года.[3] Освобождён перед началом войны.
Участник Великой Отечественной войны, был неоднократно ранен.
В послевоенные годы писал редко, в жанре басни.
Умер после долгой и продолжительной болезни; похоронен на Бавлинском кладбище.
Память
В 1986, в годовщину 90-летия, по инициативе администрации района на могиле поэта установлена плита с барельефом Сирина.
Напишите отзыв о статье "Батыршин, Сирин Ханифович"
Примечания
- ↑ ныне Ютазинский район Татарстана
- ↑ [www.bavly-cbs.ru/jce/bavly-kray-rodnoy/bavly-v-litsakh/batyrshin-sirin-khanifovich-batyrshin-sirin-kh-nifovich Султанбеков Б. Сирин: Прерванный взлет //Республика Татарстан. 1995. 28 окт. С.6.]
- ↑ [www.memo.ru/memory/kazan/kaza37.htm Книги памяти — Татарстан]
|
Это заготовка статьи о писателе. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
Отрывок, характеризующий Батыршин, Сирин Ханифович
Войска были те же, генералы те же, те же были приготовления, та же диспозиция, та же proclamation courte et energique [прокламация короткая и энергическая], он сам был тот же, он это знал, он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее теперь, чем он был прежде, даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно бессильно.Все те прежние приемы, бывало, неизменно увенчиваемые успехом: и сосредоточение батарей на один пункт, и атака резервов для прорвания линии, и атака кавалерии des hommes de fer [железных людей], – все эти приемы уже были употреблены, и не только не было победы, но со всех сторон приходили одни и те же известия об убитых и раненых генералах, о необходимости подкреплений, о невозможности сбить русских и о расстройстве войск.
Прежде после двух трех распоряжений, двух трех фраз скакали с поздравлениями и веселыми лицами маршалы и адъютанты, объявляя трофеями корпуса пленных, des faisceaux de drapeaux et d'aigles ennemis, [пуки неприятельских орлов и знамен,] и пушки, и обозы, и Мюрат просил только позволения пускать кавалерию для забрания обозов. Так было под Лоди, Маренго, Арколем, Иеной, Аустерлицем, Ваграмом и так далее, и так далее. Теперь же что то странное происходило с его войсками.
Несмотря на известие о взятии флешей, Наполеон видел, что это было не то, совсем не то, что было во всех его прежних сражениях. Он видел, что то же чувство, которое испытывал он, испытывали и все его окружающие люди, опытные в деле сражений. Все лица были печальны, все глаза избегали друг друга. Только один Боссе не мог понимать значения того, что совершалось. Наполеон же после своего долгого опыта войны знал хорошо, что значило в продолжение восьми часов, после всех употрсбленных усилий, невыигранное атакующим сражение. Он знал, что это было почти проигранное сражение и что малейшая случайность могла теперь – на той натянутой точке колебания, на которой стояло сражение, – погубить его и его войска.
Когда он перебирал в воображении всю эту странную русскую кампанию, в которой не было выиграно ни одного сраженья, в которой в два месяца не взято ни знамен, ни пушек, ни корпусов войск, когда глядел на скрытно печальные лица окружающих и слушал донесения о том, что русские всё стоят, – страшное чувство, подобное чувству, испытываемому в сновидениях, охватывало его, и ему приходили в голову все несчастные случайности, могущие погубить его. Русские могли напасть на его левое крыло, могли разорвать его середину, шальное ядро могло убить его самого. Все это было возможно. В прежних сражениях своих он обдумывал только случайности успеха, теперь же бесчисленное количество несчастных случайностей представлялось ему, и он ожидал их всех. Да, это было как во сне, когда человеку представляется наступающий на него злодей, и человек во сне размахнулся и ударил своего злодея с тем страшным усилием, которое, он знает, должно уничтожить его, и чувствует, что рука его, бессильная и мягкая, падает, как тряпка, и ужас неотразимой погибели обхватывает беспомощного человека.
Известие о том, что русские атакуют левый фланг французской армии, возбудило в Наполеоне этот ужас. Он молча сидел под курганом на складном стуле, опустив голову и положив локти на колена. Бертье подошел к нему и предложил проехаться по линии, чтобы убедиться, в каком положении находилось дело.
– Что? Что вы говорите? – сказал Наполеон. – Да, велите подать мне лошадь.
Он сел верхом и поехал к Семеновскому.
В медленно расходившемся пороховом дыме по всему тому пространству, по которому ехал Наполеон, – в лужах крови лежали лошади и люди, поодиночке и кучами. Подобного ужаса, такого количества убитых на таком малом пространстве никогда не видал еще и Наполеон, и никто из его генералов. Гул орудий, не перестававший десять часов сряду и измучивший ухо, придавал особенную значительность зрелищу (как музыка при живых картинах). Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь дым увидал ряды людей в мундирах цветов, непривычных для его глаз. Это были русские.
