Батюк, Яков Петрович

Яков Петрович Батюк
Дата рождения:	12 мая 1918(1918-05-12)
Место рождения:	с. Рыжаны (ныне Хорошевский район (Украина) Житомирской области)
Дата смерти:	7 сентября 1943(1943-09-07) (25 лет)
Награды и премии:

Яков Петрович Батюк (12 мая 1918, с. Рыжаны, ныне Хорошевского района Житомирской области — 7 сентября 1943) — руководитель комсомольского подполья в г. Нежине (Черниговской области) во время Великой Отечественной войны.

Биография

Родился 12 мая 1918 года в селе Рожаны ныне Владимир-Волынского района Житомирской области (Украина) в крестьянской семье. Украинец. Член ЛКСМУ. В раннем детстве, в результате несчастного случая, полностью утратил зрение, но не стал рабом своего недуга, а напротив — рос, стараясь ни в чём не отставать от своих сверстников. Успешно окончив среднюю школу, поступил на юридический факультет Киевского университета. Диплом юриста получил в 1940 году и был направлен в Черниговскую область Украинской ССР — адвокатом Нежинской городской коллегии адвокатов. За короткое время заслужил авторитет, как у коллег, так и у жителей города Нежина.

Когда 22 июня 1941 года началась Великая Отечественная война, и фронт стал приближаться к Нежину, райком комсомола рекомендовал привлечь адвоката Я. П. Батюка к подпольной работе. 13 сентября 1941 года город Нежин был оккупирован немецко-фашистскими захватчиками, но в этих условиях Я. П. Батюк создаёт подпольную организацию: устроившись в начале 1942 года директором артели по производству канатов, он внимательно изучает работающих, находит единомышленников-патриотов, приглашает их домой послушать патефон. Так им была создана группа для проведения диверсий. Принимая от оккупационных властей заказы на конскую упряжь, подпольщики пропитывали готовые верёвочные изделия специальным химическим раствором, подготовленным самим Я. П. Батюком. Когда обработанная раствором упряжь промокала от дождя или пота, химические вещества оказывали раздражающее воздействие на кожу лошадей, и они выбывали из строя. Такой упряжи было изготовлено около 9 тысяч комплектов.

Вскоре немецкая администрация решила присоединить артель к другим предприятиям, чтобы таким образом лишить её самостоятельности. Это помешало бы подпольщикам продолжать диверсионные акции. Поэтому Я. П. Батюк организовал протест рабочих, но его после этого освободили от должности. В ответ на это он еще с большей настойчивостью взялся за создание подпольной организации. С помощью своего отца, Петра Ивановича Батюка, ему удалось раздобыть печатную машинку и оборудование для изготовления листовок. Вместе с младшей сестрой Евгенией он создал явочную квартиру для встреч с надёжными друзьями. Знакомый железнодорожник Николай Конопатов принес радиоприемник. К подпольщикам присоединились Виктор Нелеп, Ефросинья Мотылёва, Иван Могильный, Николай Шуст, Михаил Ткачёв. Была создана первая группа патриотов из семнадцати юношей и девушек.

Узнав о существовании в нежинских лесах партизанского отряда, Я. П. Батюк в марте 1942 года сумел пробраться к нему, встретился с его командиром, секретарём Носовского подпольного райкома партии Стратилатом. Они наметили чёткий план действий, на основе которого подпольщики развернули агитационно-пропагандистскую работу среди населения. Я. П. Батюк диктовал воззвания: одни к жителям Нежина и другие — к полицаям, и эти листовки в печатном и рукописном вариантах развешивались в публичных местах. В них были сводки Совинформбюро о событиях на фронтах, рассказывалось об издевательствах фашистов над мирными жителями. Кроме этого, члены подпольной организации Батюка распространяли среди населения газеты и листовки, которые сбрасывали советские самолеты на территорию расположения партизанского отряда «За Родину!», выявляли места дислокации фашистских воинских подразделений, маршруты их передвижения, наличие и количество вооружения. Все эти данные передавались партизанам.

Подпольная организация направила в ряды народных мстителей почти 60 человек, в частности 15 военнопленных, работавших в немецком госпитале. Подпольщики передали партизанскому отряду около 150 винтовок, тысячи патронов, гранаты, даже несколько авиабомб. Медикаменты партизаны получали от членов подпольной организации — заведующего аптекой Александра Богдана, работницы госпиталя Веры Смолянчук, врача Афанасия Афонина. Часть лекарств удалось раздобыть в Киеве, Кривом Роге, куда Я. П. Батюк посылал своих людей с поддельными документами. Приобретя опыт, занялись и диверсиями. Уничтожили телеграфно-телефонную линию связи Нежин — Бахмач, пустили под откос грузовой поезд.

Гестапо через своего агента-провокатора, который втёрся в доверие к подпольщикам, удалось выйти на след нежинских патриотов, и 25 августа 1943 года большинство членов комсомольско-молодежной организации во главе с Я. П. Батюком была арестована. Только небольшая группа сумела выбраться из города и присоединиться к партизанскому отряду.

Более 10 дней молодых патриотов и их руководителя Я. П. Батюка пытали в гестаповской тюрьме, но фашисты так и не смогли сломить их боевой дух. В ночь с 6 на 7 сентября 1943 года двумя грузовыми машинами все 26 арестованных подпольщика были вывезены к железнодорожной станции, где у разрушенной водокачки они были расстреляны… А через восемь дней, 15 сентября 1943 года город Нежин приветствовал своих освободителей.

Тела патриотов были перезахоронены в братской могиле на Центральном (Троицком) кладбище в Нежине.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 8 мая 1965 года Батюку Якову Петровичу присвоено звание Героя Советского Союза (посмертно).

Память

Именем Я. П. Батюка названы улица в городе Нежине и Киевский дом культуры Украинского общества слепых. В городе Нежине установлены бюст Героя; на доме, в котором располагался штаб подпольщиков — мемориальная доска; на месте расстрела подпольщиков — памятный знак. Скульптурный портрет Я. П. Батюка выполнен на мемориальном знаке в честь погибших в годы войны преподавателей, сотрудников, студентов Киевского Национального Университета имени Т. Г. Шевченко. Имя Героя было присвоено пионерской дружине Черниговской школы-интерната для слабовидящих детей, на здании школы установлена мемориальная доска.

Литература

• Украинская советская энциклопедия, 2-е изд., (УСЭ), 1978

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=1104 Батюк, Яков Петрович]. Сайт «Герои Страны».

Отрывок, характеризующий Батюк, Яков Петрович

– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.