Бау, Иосиф

Иосиф Бау
יוסף באו, Josef Bau
Дата рождения:	3 июня 1920(1920-06-03)
Место рождения:	Краков
Дата смерти:	26 мая 2002(2002-05-26) (81 год)
Место смерти:	Тель-Авив

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Иосиф Бау (יוסף באו, Josef Bau, 3 июня 1920 года, Краков, Польша — 26 мая 2002 года, Тель-Авив, Израиль) — израильский художник, фотограф, поэт и прозаик, писавший на польском языке. Бывший узник концентрационного лагеря Плашов, написавший воспоминания об этом лагере.

Биография

Иосиф Бау родился 3 июня 1920 года в Кракове в еврейской семье Абрахама и Цили Бау. С 1938 года стал обучаться в Краковской школе пластических искусств. В декабре 1939 года был исключён после того, как был выпущен указ губернатора Краковского дистрикта о запрещении обучения евреев в государственных учебных заведениях. Проживая вместе с братом Марселем в краковском районе Ольша, Иосиф Бау избежал выселения в Краковское гетто. Весной 1941 года он нелегально проник в гетто, чтобы соединиться со своей семьёй. Проживал без документов в здании на площади Згоды, 1. Зарабатывал оформлением визиток, после работал художником для немецких учреждений, находящихся в гетто. Будучи членом Еврейской боевой организации, Иосиф Бау изготавливал поддельные печати и документы. По указу немецкого чиновника Вильгельма Кунде занимался составлением карты Краковского гетто, после чего был отправлен на фабрику «Optima». В 1942 году Иосиф Бау был отправлен в концентрационный лагерь Плашов, где работал в канцелярии лагеря художником. В лагере он написал сборник своих стихотворений, проиллюстрировав его своими рисунками. Здесь же он подпольно женился на Ребекке Танненбаум. Их свадьба была изображена в фильме «Список Шиндлера». Позднее он был отправлен в концентрационный лагерь Гросс-Розен, откуда был избавлен благодаря Списку Шиндлера и вывезен на территорию Чехословакии в город Брюннлиц, где он вместе с другими спасёнными Шиндлером дождался освобождения в мае 1945 года.

После окончания войны вместе с женой возвратился в Краков, где закончил прерванную войной учёбу в Краковской школе пластических искусств. Во время учёбы работал графиком и иллюстратором в периодической прессе: «Przekrój», «Żołnierz Polski» и «Szpilki».

В 1948 году опубликовал свои первые стихи на польском языке в издании «Echo Krakowa».

В 1950 году вместе с семьёй эмигрировал в Израиль. Работал художником в Институте Брандвайн в Хайфе. В 1956 году основал собственную студию в Тель-Авиве. Иосиф Бау оформил титулы почти всех израильских анимационных фильмов, выходивших в 60-е и 70-е годы XX столетия.

Был членом израильских Обществ художников и скульпторов, телевизионных и кинематографических режиссёров и Союза писателей, пишущих на польском языке.

Иосиф Бау был снят в заключительной сцене фильма «Список Шиндлера», где он кладёт камень на могилу Шиндлера.

Творчество

• Cień przechodnia (1949);
• Zimne pozdrowienie (1971);
• Okrągły trójkąt (1976);
• Czas zbezczeszczenia (1976);
• Przymierze słów (1987).

Память

• В Тель-Авиве находится Музей Иосифа Бау.

Источник

• Lesław Marian Bartelski: Polscy pisarze współcześni, 1939—1991: Leksykon. Warszawa: Wydawnictwo Naukowe PWN, 1995. ISBN 83-01-11593-9.

Ссылки

• [www.josephbau.com/ Сайт, посвящённый Иосифу Бау]  (англ.)
• [www.dekadaliteracka.pl/index.php?id=772 Józef Bau. Czas zbezczeszczenia (III). «Dekada Literacka». 16, 1991]  (польск.)

Отрывок, характеризующий Бау, Иосиф

После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.