Бахауддин Накшбанд

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Бахауддин Накшбанд
перс. بهاء الدين النقشبند‎, араб. بهاء الدين النقشبند

Дахма Бахауддина Накшбанда

пятый шейх Накшбандийского тариката
Предшественник:

Сайид Амир Кулаль

Преемник:

Алауддин Аттар


Личная информация
Имя при рождении:

Мухаммад ибн Бурхануддин аль-Бухари

Прозвище:

Накшбанд

Отец:

Бурхануддин  Мухаммад аль-Бухари

Мать:

Биби Орифа


Богословская деятельность
Оказал влияние:

Накшбандия

Редактирование Викиданных
Бахауддин НакшбандБахауддин Накшбанд

Бахауддин Мухамма́д ибн Бурхануддин Мухаммад аль-Бухари́ (перс. بهاءالدین نقش‌بند‎); или Бахауддини Балогардон родился в марте 1318,в Касри-Хиндуване (ныне в Каганском районе) близ Бухары, в Узбекистане — скончался в марте 1389,в Касри-Хиндуване (ныне в Каганском районе) близ Бухары, в Узбекистане;) великий религиозный деятель, известен также как суфийский учитель, считается основателем самого значительного суфийского ордена Накшбанди (фактически он является пятым шейхом ордена). Известен как Бахауддин Накшба́нд, Ходжаи Бузург и Шахи Накшбанд.





Биография

Бахауддин родился в марте 1318 года в семье ремесленника в деревне Касри-Арифон около Бухары (Узбекистан), умер и был похоронен также в родной деревне, которая потом превратилась в место паломничества. Практически всю свою жизнь он провёл в Бухаре или недалеко от неё. Дважды совершил хадж. Является прямым потомком Саййида Али Акбара — второго сына имама Хасан аль-Аскари[1][2][3]. По линии матери происходит от хазрата Абу Бакра Сиддика (р.а.)[4].

Его биография практически неизвестна, потому что он запретил ученикам записывать его деяния, и большинство сочинений появилось после его смерти. Трактат Анис ат-Таибин, который написал Салахаддин Мухаммад Бухари (ум. 1383), посвящён больше вопросам духовности и морали.

Прозвище Накшбанд означает «чеканщик». Интерес к суфизму получил от деда. Первым его учителем был шейх Мухаммад Баба Самаси, умерший в 1340. Он направил его к шейху Амиру Кулалю, который посвятил его в общество дервишей ходжаган. Духовную инициацию (руханийа) Бахауддин получил от Абдул-Халика Гидждувани, которого он увидел во сне и который собственно направил его к Кулалу.

Бахауддин Накшбанд скончался в марте 1389 года и был похоронен в родном селе Касри-Арифон.

После смерти Накшбанд был признан святым, а также покровителем Бухары, в окрестностях которой провёл всю свою жизнь. Над его могилой в 1544 был воздвигнут мавзолей, который стал местом паломничества среднеазиатских мусульман.

Письменных трудов Накшбанд не оставил.

Религиозная деятельность

На протяжении 7 месяцев Бахауддин Накшбанд учился практике «тихого зикра» у Арифа Диггарани. Затем он 2—3 месяца провёл в Нахшабе в сообществе шейха Касима из суфийского ордена Ясавия. После этого провел 12 лет у ясавийского шейха Халила ата. Вскоре он возвращается в родное село, где создаёт свою собственную суфийскую школу.

Он лишь трижды покидал родную Бухару: два раза, чтобы совершить хадж, и в третий раз, чтобы посетить Герат.

Бахауддин был сторонником простоты и непритязательности вплоть до аскетизма, и отвергал обряды и показную набожность. Он сформулировал 11 правил медитации (мушахида). Накшбанд распространил «тихий зикр» с определённой методикой дыхания. При этом он отрицательно относился к показным сорокадневным постам, бродяжничеству, публичным радениям (сама) с музыкой и танцами и громкому зикру, считал бесполезным принцип силсила ал-барака, когда благодать (баракат) передаётся шейхам персонально по линии передачи от основателя. По его представлению, баракат даруется непосредственно Богом, но не от шейха или патрона.

Его принципами были: духовная чистота, отказ от роскоши и стяжательства, непритязательность, отказ от контактов с властями, затворничество в обители и узком кругу. При этом суфий должен строго следовать Сунне и выполнять все предписания шариата.

Его 11 правил включают 8 от Гидждувани и 3 дополнительных, на которых основан теперь орден Накшбандийа:

  1. Вукуфи замани — пауза для самоконтроля. Постоянный самоконтроль за своим временем: если праведно, должен благодарить Аллаха, а если неправедно, должен просить прощения.
  2. Вукуфи адади — пауза для счёта. Повторять индивидуальный зикр отправлялся в строгом соответствии с установленным числом повторов и установленным ритуалом.
  3. Вукуфи калби — пауза для сердца. Мысленное представление сердца с именем Аллаха, чтобы ощущать, что в сердце нет ничего, кроме Аллаха.

Общество Накшбандийа изначально опиралось на городское население, но впоследствии распространилось и среди кочевников, деятельность общества привела к распространению ислама по всей Средней Азии. Постепенно общество распространило свою деятельность на османскую Турцию, Индию, а потом и мусульманское Поволжье.

Эмблемой общества является сердце с вписанным в него словом «Аллах».

Родословное древо

В своей книге «Pain and Grace: Исследование двух мистических писателей ХVIII века мусульманской Индии» (1976, стр. 32) учёный Аннамария Шиммель пишет: "Мир семье Хаджа Дарда, как и многие дворяне из Бухары, они привели свою родословную обратно к Бахауддину Накшбанду, после которого как Накшбанд был назван сеййидом, и в действительности являлся потомком, в 11-м поколении 11-го шиитского имама аль-Хасан аль-Аскари. "Родословное Баха-уд-дина Накшбанда описывается так: Сайид Бахауддин Накшбанд, сын Сейид Мухаммад Бухари, сын Сейида Джалал-уд-дина, сын Сейида Бурхан-уд-дин, сын Сейида Абдулла, сын Сейида Зайн аль-абидин, сын Сейида Касим, сын Сейида Шаабан, сын Сейида Булаки, сын Сейида Таки Суфи Хилвати, сын Сейида Фахр-уд-дин, сын Сейида Али Акбар, сын имама Хасана аль-Аскари, сын имама Али аль-Хади, сын имама Мухаммада аль-Таки, сын имама Али ар-Рида, сын имама Муса аль-Казим, сына имама Джафара ас-Садик, сын имама Мухаммада аль-Бакир, сын имама Зайн аль-Абидин, сын имама Хусайн, сын имама Али ибн Абу Талиба[5]. Хотя шиитские историки, как правило, отвергают об отцовстве Хасан аль-Аскари, кроме его сына Мухаммада аль-Махди, шиитской хадис написанное в книге «Усул аль-Кафи» Баба Маулида Абу Джафара Мухаммада, подтверждает утверждение суфийских ученых, «что у Хасана аль-Аскари было больше одной жены, рабыни с которыми он имел отношения». В этой шиитской книге «Усул аль-Kaфи» приводится о том что: «Когда Халиф получил известие о болезни имама Хасана аль-Аскари, он поручил своим агентам шпионам вести постоянное наблюдение над домом имама …. он послал некоторых из этих женщин акушерок изучить рабынь девушек имама, чтобы определить их беременность, если девушка была беременной она была задержана и заключена в тюрьму»[6][7][8].[5][9]

Известные адепты ордена Накшбанди

Тарикат Накшбанди получил широчайшее распространение в Средней Азии, на территории бывшего Османского халифата (турецкой Оттоманской империи) и в Индии (главным образом на территории нынешнего Пакистана).

  • Алишер Навои — знаменитый поэт.
  • Джами — знаменитый поэт.
  • Имам Шамиль — основатель кавказского мюридизма, создатель государства-имамата кавказских горцев, боровшихся с местной родоплеменной знатью и войсками царской России при поддержке султанской Турции.
  • Имам Раббани — Обновитель Второго Тысячелетия.
  • Ибни Абидин — великий муфтий Османского халифата.
  • Султан турок-османов Мехмед II Завоеватель (Фатих), захвативший в 1453 г, Константинополь-Царьград (по-турецки: Стамбул, точнее — Истанбул) и тем самым положивший конец существованию Восточной Римской (Ромейской, Греческой, Византийской) империи. Адепты ордена Накшбанди считают, что именно о Мехмеде (получившем также прозвище Гази, что означает «Воитель за веру») пророк Мухаммед изрек в свое время знаменитое пророчество: «Константинополь обязательно будет завоеван, и насколько прекрасен тот амир, и насколько прекрасно то войско, что завоюет его».
  • Шейх Акшамсуддин — духовный наставник султана Мехмеда II Фатиха.
  • Султаны Оттоманской империи (почти все из них являлись халифами Османского халифата, то есть не только светскими, но и духовными владыками всех правоверных мусульман), были «представителями Накшбандийского пути», то есть адептами ордена Накшбанди.[11]
  • Таджуддин Баба «Тадж Баба»  — знаменитый суфийский мастер из Нагпурa Индия, который является прямым потомком Ходжа Бахауддина Накшбанда.
  • Марджани, Шигабутдин - самый известный татарский богослов [12]. Последователями данного тариката была почти все богословская элита татарского народа, например, Курсави, Утыз Имяни, Баруди, Расули, Рамзи и многие другие

См. также

Напишите отзыв о статье "Бахауддин Накшбанд"

Примечания

  1. [fr-fr.facebook.com/DaroodEPakKiFazeelat/posts/374599002647160 Darood E Pak Ki Fazeelat]
  2. [webcache.googleusercontent.com/search?q=cache:nia7sTjirh0J:baabeamoor.com/major-aulia-e-karam/hazrat-bahaauddin-naqshbandi-r-a/%2BBahauddin+Naqshband+syed+bulaq&newwindow=1&hl=ru&gbv=2&ct=clnk Baha-ud-Din Naqshband (R.A)]
  3. [Frederic P. Miller, Agnes F. Vandome, John McBrewster «Baha-ud-Din Naqshband Bukhari» 2011, ISBN 978-6-1341-5642-4]
  4. [studopedia.ru/14_23283_rod-bahauddina-nakshbanda-po-linii-materi-proishodit-ot-hazrata-abu-bakra-siddika-ra.html Род Бахауддина Накшбанда]
  5. 1 2 Tazkare Khwanadane Hazrat Eshan(genealogy of the family of Hazrat Eshan)(by author and investigator:Muhammad Yasin Qasvari Naqshbandi company:Edara Talimat Naqshbandiyya Lahore)p. 63
  6. [al-Kafi, by Muhammad Ya’qub Kulayni. Translated by Muhammad Sarwar. Chap. 124, Birth of Abi Muhammad al-Hasan ibn 'Ali, p.705]
  7. [www.liquisearch.com/baha-ud-din_naqshband_bukhari/biography/lineage Baha-ud-Din Naqshband Bukhari — Lineage]
  8. Dr.Annemarie Schimmels book «Pain and Grace: A Study of Two Mystical Writers of Eighteenth-Century Muslim India» BRILL, 1976, p.32
  9. [www.ziaislamic.com/interface/Gulzar_auliya/5.html ZiaIslamic «Gulzar auliya»]
  10. [studopedia.ru/14_23282_imena-i-tituli.html Хазрата хаджи Бахауддина Накшбанд «ИМЕНА И ТИТУЛЫ»]
  11. [www.dagestanpost.ru/blogs/6855-baxauddin-nakshband-osnovatel-ordena-nakshbandija Бахауддин Накшбанд основатель ордена Накшбандия]
  12. [dumrt.ru/ru/articles/theology/analytics_1073.html Шигабутдин Марджани как суфий / Богословие / Статьи | Духовное Управление Мусульман Республики Татарстан]

Литература

  • [referenceworks.brillonline.com/entries/encyclopaedia-of-islam-2/nak-s-h-band-SIM_5781 Naḳs̲h̲band] / Algar, Hamid // Encyclopaedia of Islam. 2 ed. — Leiden : E. J. Brill, 1960—2005.</span> (платн.)
  • [www.philosophy.ru/library/asiatica/arabica/idris_shah2.html Идрис Шах. Путь Суфиев]
  • [www.uga.edu/islam/11Naqsprin.html Eleven Principles Of The Naqshbandi Sufi Order]
  • The Rules or Secrets of the Naqshbandi Order by Omar Ali-Shah (1992) ISBN 2-909347-09-5
  • [sufism.ru/webmag/public_html/article.php3?mode=print&story=20010504155650644 Накшбанд.] — Sufism.Ru

Отрывок, характеризующий Бахауддин Накшбанд

– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.


1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.
Между тем в задах свиты императора происходило шепотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста, что все уехали и ушли из нее. Лица совещавшихся были бледны и взволнованны. Не то, что Москва была оставлена жителями (как ни важно казалось это событие), пугало их, но их пугало то, каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule [смешным] положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше. Одни говорили, что надо было во что бы то ни стало собрать хоть какую нибудь депутацию, другие оспаривали это мнение и утверждали, что надо, осторожно и умно приготовив императора, объявить ему правду.
– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.
– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.