Султан Валад

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Баха аль-Дин Мухаммад-и Валад»)
Перейти к: навигация, поиск
Баха ад-Дин Мухаммад-и Валад
بها الدین محمد ولد
Род деятельности:

поэтсуфий

Дата рождения:

24 апреля 1226(1226-04-24)

Место рождения:

Караман, Турция

Дата смерти:

11 ноября 1312(1312-11-11) (86 лет)

Место смерти:

Конья, Турция

Отец:

Джалаладдин Руми

Мать:

Гавхархатун

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Баха ад-Дин Мухаммад-и Валад (перс. بها الدین محمد ولد24 апреля 1226, Караман — 11 ноября 1312, Конья) более известен как Султан Валад (перс. سلطان ولد‎, тур. Sultan Veled) старший сын Джалаладдина Руми, выдающийся персидский поэт[1]-суфий, а также основатель суфийского ордена Мевлеви (перс. مولویه‎)[2]





Биография

Родился 24 апреля 1226 года в городе Лоринде Малой Азии (современная Турция) в семье Джалаладдина Руми от его жены Гавхархатун — дочери хорасанского эмигранта Шарафуддина Лоло Самарканди.

Первоначальное образование в детстве Султанвалад получил у своего отца. Затем был учеником Шамса Табрези и обучился у него основам суфизма. Несколько позже он стал учеником шейха Салахуддина Заркуба. В его воспитании велик также вклад Хисамуддина Чалаби. В дальнейшем в течение 7 лет сын Руми был учеником Шейха Каримуддина (ум. ноябрь 1292) — сына Бектемура. Но сведений об этом ученичестве Султанвалада в источниках сохранились очень мало. По некоторой информации его отношения с шейхом Каримом были подобны отношениям Шамса и Руми, и поэтому, опасаясь своего окружения, Султанвалад держал эти отношения в тайне, и чтобы не повторилась судьба Шамса, он не познакомил Карима со своими друзьями. Причиной неизвестности имени шейха связывают именно с этим фактом.

Султанвалад некоторое время также учился в Шаме (Сирия) — в городе Халабе (Алеппо). Султанвалад до последних дней жизни своего отца был его единомышленником, поддерживал его идеи и сопровождал его в путешествиях. Даже в ночи смерти отца он был над его кроватью и не спал. Последнее стихотворение Руми (Рав сар бинењ ба болин, танњо маро рањо кун — Иди, ложись спать, только оставь меня наедине) (1), по сведениям Афлаки, является обращением мыслителя к сыну.

Трудовой путь

После смерти отца в 1273 г. некоторые друзья Руми попросили Султанвалада занять его место, однако, из-за того, что быть главой Джалаледдин завещал своему другу Хисамуддину Чалаби, он отверг это предложение. Только после смерти Хисамуддина 25 октября 1284 г. Султанвалад стал главой круга учеников своего отца. Султанвалад как глава круга Джалаледдина Руми организовал из их числа суфийский орден мавлавия. Целью создания ордена была сохранение в определенных рамках идей, обычаев и ритуалов, основанных Руми. Для распространения ордена в других регионах Султанвалад начал назначать своих халифов. Отношения сына Руми с сельджукидскими правителями, как и у его отца, были очень хорошими, поэтому Аламуддин Кайсар оказал ему материальную помощь в строительстве гробницы Джалаледдина. По этой причине Султанвалад восхвалял этого сельджукского султана в своих стихотворениях. Кроме того, Хисамуддин ибн Ойинадор, который позже собрал диван стихов Султанвалада, а также нижеследующие правители и знаменитые личности этой эпохи были восхвалены им: Гурджихатун и Мазхабуддин (жена и отец Му’инуддина Парвоны), Сахиб Фахруддин Ата и Сахиб А’зам Таджуддин Хусайн (сельджукский везир и его сын), Сельджукхатун, Фатимахатун и Кумаджхатун (дочери и жена Килич Арслана 1У), Хамза, Ахи Амир Хаджи, Хисамуддин Афсах, Шарафуддин ибн Хатируддин, Ибн Хатир, Акмалуддин Ан-Нахчувани, Акмалуддин Табиб, Мадждуддин Али ибн Ахмад и т. д. Султанвалад вохвалял также сельджукского султана Мас’уда и просил у него помощи. Он имел хорошие отношения также с потомками монгольских правителей — Самакарнавидами и восхвалял их в своих произведениях. Кроме того, примечательно, что мыслитель очень любил свой город, где он родился и такие местности Малой Азии как Анталия, Конье, Аксара, Кутахия и т. д., и описывал и восхвалял их в своей поэзии. Султанвалад умер 11 ноября 1312 г.

Труды

Научное и литературное наследие Султанвалада имеет большую ценность. Он оставил в наследие следующие произведения:

1. Диван (араб. ديوان‎, перс. ديوان‎), который состоит из газелей, касида, тарджеъбанд, китъа и рубайат в объеме 12719 бейтов — двустиший. Большинство из этих стихов представляет собой подражание стихам отца, по этой причине всех их в сборе иногда упоминают под названием «Китоби мунозираи Мавлоно бо Султонвалад» («Книга диспутов Руми с Султанваладом»). Абсолютное большинство стихов дивана написано на таджикском (персидском) языке, кроме 10 газелей, которые сочинены на турецком и несколько бейтов, написанных, как и Джалаледдином Руми, на греческом языке.

Образец газелья:

چون ز عشق رخ او نیست مرا هیچ قرار

آمدم باز که بینم رخ آن خوب عذار

می عشقش چو بنوشید دلم از کف جان

مست گشتم که نداندم سر خود از دستار

بدویدم بدر یار و بگفتم ای ماه

که برون آی ز پرده بنما آن رخسار

بنمود او رخ خود را که بمن بنگر لیک

طمع و طلم زنهار توهش دار و مدار

گفتم ای جان نظری کهن سوی این خسته دلم

که ز بدر رخ تو همچو هلالست نزار

غیر تو هیچ کسی نیست بعالم دیگر

از سر لطف بدان دست سر بنده بخار

گفت بگذار مرا رو غم خود خور یارا

تا نگردی تو هلاک و نشوم من افکار

عاشقان رخ من خونی و رندند و دلیر

تیغ بر روت کشند از سر غیرت ناچار

گفتم ای بت غم عشقت نه چنانست که آن

برود از سر من گر بکشندم بردار

چاره خود نیست مرا از دو یکی کار اکنون

یا بوصلت برسم یا که شوم کشتهء زار

از برای تو اگر کشت شوم باکی نیست

مرگ باشد پی آن شخص که باشد بیمار

فد من گشت خمیده مثل چنگ ز غم

بنوازش نفسی گرنه شد از عشق چو تار

گر بخوانی تو بر خویش مرا وررانی

کز غم عشق تو من هیچ نگردم بیزار

تا منم زنده فغانست نصیبم بجهان

گه کنم شوی بکوی تو گهی در بازار

تاج و تختست ولد را غم عشقت صنما

فخر آرد زغلامیت و ندارد او عار

(1959).

2. «Ибтидонама» (перс. ابتدانامه‎, «Книга начала»), которая представляет собой жанр маснави, и назван самим Султанваладом «Маснавии валади» (или «Валаднама» — «Маснави сына» или «Книга сына»), однако по первому слову этой книги её обычно называют «Ибтидонама». Это маснави состоит из 9435 бейтов и полностью (кроме несколько его бейтов на турецком) написано на таджикском (персидском) языке. Он написан в подражание «Маснавии ма’нави» в 1291 г. и охватывает рассказы об его отце, о самом авторе, о Бурхануддине Мухаккике, Шамсе Табрези, Хисамуддине Чалаби, Салахуддине Заркубе и других.

3. «Рубабнама» (перс. رباب نامه‎, «Книга о рубабе»), которая по жанру представляет собой маснави на таджикском (персидском) языке и состоит из 8091 бейтов. Эта книга также написана автором в подражание «Маснавии ма’нави» в 1301 г.

4. «Интихонама» (перс. انتها نامه‎, «Книга конца»), которая также по жанру является маснави на таджикском (персидском) языке и написана в подражание «Маснави» отца её автора. Произведение состоит из 8313 бейтов.

5. «Маариф» (перс. معارف ولدی‎, «Познание»), который является прозаическим произведением на таджикском (персидском) языке и написан в подражание «Маариф» деда автора — Бахауддина Валада и «Фихи ма фихи» его отца — Джалаледдина Руми. Эта книга мало, чем отличается от его произведений в жанре маснави, и в ней даже повторяются некоторые их рассказы. В книге содержаться и некоторые исторические сведения.

Кроме того, Султанваладу приписываются такие произведения как «Ишкнама» («Книга о любви»), «Рисолаи э’тикод» («Трактат о веровании») и «Тарошнама» («Трактат о бритье»), что, по справедливому замечанию Ф. Льюиса, является абсолютно беспочвенным предположением (2).

Напишите отзыв о статье "Султан Валад"

Примечания

  1. Franklin D. Lewis, Rumi: Past and Present, East and West: The Life, Teaching, and Poetry of Jalâl al-Din Rumi, rev. ed. (2008). pg 240: "Sultan Valad does not always display technical control of the meter ofhis verse, but he is a generally competent Persian poet  (англ.)
  2. Schubert, Gudrun. «Sulṭān Walad , Bahāʾ al-Dīn Muḥammad-i Walad.» Encyclopaedia of Islam. Edited by: P. Bearman , Th. Bianquis , C.E. Bosworth , E. van Donzel and W.P. Heinrichs. Brill, 2007

Ссылки

  1. Афлоки Ахмад. Манокиб-ул-орифин. Тегеран, 1896 — С. 353.
  2. Lewis D.F. Rumi. Past & Present, East & West. The Life, Teaching & Poetry of Jalal al-Din Rumi. Oxford, 2000 — С. 241.

Литература

  1. Зиёев Х. М. Суфийский орден мавлавия. Душанбе,2007.
  2. Lewis D.F. Rumi. Past & Present, East & West. The Life, Teaching & Poetry of Jalal al-Din Rumi.- Oxford, 2000.
  3. Гулпинорли А. Мавлавия ба’д аз Мавлоно (Мавлавия после Мавлоно).- Тегеран, 1366 х.(на перс. яз.).


Отрывок, характеризующий Султан Валад

– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.