Бахметев, Николай Иванович (1807)

Николай Иванович Бахметев
Основная информация
Дата рождения	10 (22) октября 1807(1807-10-22)
Место рождения	Пенза
Дата смерти	31 августа (12 сентября) 1891(1891-09-12) (83 года)
Место смерти	Санкт-Петербург
Награды	Иностранные

Никола́й Ива́нович Бахме́тев (иногда Бахме́тьев; 1807—1891) — русский композитор и скрипач; гофмейстер, действительный статский советник.

Биография

Из известного дворянского рода Бахметевых: отец — Иван Николаевич Бахметев (ок. 1765—1830), коллежский советник, помещик Саратовской губернии; мать — Александра Сергеевна Бахметева (урождённая Мачеварианова). В семье было ещё 5 дочерей: Александра (ок. 1802 — ?); Мария (ок. 1805 — ?), в замужестве — Наумова; Анна (ок. 1806—1841), в замужестве — Бутягина; Евдокия (ок. 1810—1893), в замужестве — Бекетова; Екатерина (ок. 1813 — ?), в замужестве — фон Гардер.

Довольно рано обнаружил музыкальные способности: на 12-м году, когда он был отдан в Москве в пансион Ивана Ивановича Вейденгаммера, где впоследствии воспитывался Иван Сергеевич Тургенев, Николай уже хорошо играл на скрипке, исполняя отчетливо и чисто сочинения Роде, Виотти и др. Его учителем на скрипке был известный скрипач Бём, а теории — Швейнке и Шрейнур. С 1823 года, в Саратове, с ним на дому занимался будущий директор Саратовской гимназии (в 1825—1831 и 1834—1837 гг.) Яков Александрович Миллер (с ним и с его товарищами, братьями Загоскиными, занимались также и другие профессора и учителя гимназии).

Николай Бахметев был с детства записан в Пажеский корпус, во внимание к отличной службе его родственника Андрея Аркадьевича Бахметева; в декабре 1825 года выдержал в Пажеском корпусе экзамен и 14 июня 1826 года был произведён в корнеты Павлоградского гусарского полка, с которым принимал участие в кампании 1827 года, состоя в армейском гусарском полку. В 1829 году состоял при посольстве князя А. Ф. Орлова в Константинополь, когда был заключён Адрианопольский мирный договор. В течение двух лет (до 20 января 1832 года) был адъютантом командира 1-й бригады гвардейской Кирасирской дивизии, генерала-адъютанта графа Орлова; затем, некоторое время, адъютантом Ф. П. Оффенберга.

С 1833 года Николай Иванович Бахметев служил в лейб-гвардии, в элитном Конном полку, квартировавшем тогда в Стрельне; в том же году был награждён, в числе прочих офицеров, орденом Белого Орла. В 1838 году, продолжая службу в том же полку и ведя вполне беспечную, свойственную офицерам гвардии того времени, жизнь, Бахметев из любопытства посетил концерт норвежского скрипача-виртуоза Оле Булля, игравшего на скрипке собственного изобретения, — и был буквально потрясён. Позже Бахметев писал:

Новизна стиля, качество звука, мощность, разнообразие смычков, между тем, легкость, с которою он все исполнял, — меня все это так поразило, что все вместе взятое вполне завладело мною, и я остался навеки его поклонником, и впоследствии так был одушевлен, что все мои после того сочинения носили отпечаток его стиля, исключая только то, что я не усвоил себе ни его грифа, ни подставки, ни смычка...

.

Первая пьеса, которую он, находясь под впечатлением от игры Булля, вскоре написал, была фантазия для скрипки на мотив из оперы Беллини «Норма»; Бахметев сыграл эту пьесу на вечере у жены флигель-адъютанта П. К. Александрова — Анны Александровны; среди гостей на этом вечере были и «несравненная» оперная певица Генриетта Зонтаг, и «царь виолончелистов» Франсуа Серве и Великий князь Михаил Павлович. — Бесспорный успех Бахметева на этом вечере послужил ему сильным толчком к дальнейшему сочинительству и авторскому исполнению.

В 1839—1841 годах он много играл в публичных концертах, иногда в один вечер в 2 залах; аккомпанировали ему Фольвейлер, Герне, Шрейцерн, Легран. На концертах присутствовали члены Императорской фамилии.

Летом 1841 года он встретился с Елизаветой Николаевной Муравьёвой, дочерью Н. Н. Муравьёва, которая в следующем году (12 июня 1842 года) стала его женой. Выйдя в отставку с чином полковника, он переехал в своё саратовское имение, где создал из крепостных хор и оркестр. Шесть лет, с осени 1848 года, состоял саратовским губернским предводителем дворянства. В имении давались оперы и концерты; в последних была, между прочим, исполнена 9-я симфония Бетховена — факт весьма любопытный для тогдашнего времени.

В 1861 году Н. И. Бахметев был назначен на место А. Ф. Львова директором Императорской певческой капеллы. При вступлении в должность, «во уважение к прежней службе губернским предводителем», он был награждён чином статского советника, — миновав полагавшийся по закону чин надворного советника.

В должности директора капеллы произошло у Бахметева анекдотическое недоразумение с П. И. Чайковским. Воспользовавшись правом цензуры, дарованным ещё императрицей Екатериной II лично Д. С. Бортнянскому, Бахметев запретил исполнять на богослужении новую литургию Чайковского, только что изданную. Запрет этот отменили через суд.

В 1864 году Н. И. Бахметев был произведён в действительные статские советники, в 1866 году пожалован званием камергера, через два года удостоен ордена Св. Станислава 1-й степени.

В 1872 году директор капеллы Н. И. Бахметев был пожалован чином гофмейстера Высочайшего двора, а в 1874 году получил орден св. Анны 1-й степени. В том же году награждён мекленбургским орденом Вендской короны со звездой (по случаю бракосочетания Великой Княгини Марии Павловны с Великим Князем Владимиром Александровичем). В 1879 году он получил орден Св. Владимира 2-й степени.

На композиторском поприще обнаружил большую плодовитость. Он написал 52 церковных сочинения, 47 светских (русские и французские романсы), квартет для струнных инструментов (D-dur), одну симфонию (G-moll), 13 сочинений для скрипки и 4 для фортепиано, всего до 120 сочинений. Из его романсов особенной популярностью пользовались в 1840-е и 1860-е годы:

• «Борода ль моя, бородушка»,
• «Ты душа ль моя» и
• «Песнь ямщика».

Из духовных произведений Бахметева более выделяются его эффектные «Херувимские», хоровое исполнение которых представляет немалые трудности.

В 1883 году покинул пост директора Императорской певческой капеллы.

В 1887 году Николай Иванович составил подобие мемуаров, озаглавленных «Записки и дневник Н. И. Бахметева»; рукопись этих «Записок» сохранилась в архивах и в 2003 году, после научной обработки, была впервые опубликована. Воспоминания композитора охватывают период с 20-х до 80-х годов XIX века и полны интересных подробностей о военной службе и светской жизни автора.

Семья

Жена — Елизавета Николаевна Муравьёва (1824—1868) Дети:

• Иван (12.3.1843— 1844)
• Александра (1845—1845)
• Мария (1849—1896), была в 1877 году пожалована во фрейлины к Императрице Марии Александровне; вышла замуж за Владимира Васильевича Оржевского.
• Николай (1852—?)

Литература

• [vivaldi.nlr.ru/ab000000650/view#page=956 Бахметев Николай Иванович] // Список гражданским чинам IV-го класса. Исправлен по 1-е ноября 1864 г.. — СПб.: Типография Правительствующего сената, 1864. — С. 916.
• [vivaldi.nlr.ru/ab000000663/view#page=193 Бахметев Николай Иванович] // Список гражданским чинам первых трех классов. Исправлен по 1-е февраля 1890 года. — СПб.: Типография Правительствующего сената, 1890. — С. 171.
• Бахметев // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Бахметев, Николай Иванович (1807) // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб., 1900. — Т. 2: Алексинский — Бестужев-Рюмин. — С. 603-604.

Отрывок, характеризующий Бахметев, Николай Иванович (1807)

Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.
– Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.
Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.
– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.

«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.



Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.