Бахметев, Николай Николаевич

Николай Николаевич Бахметев 1-й
Дата рождения	1772(1772)
Место рождения	Курская губерния
Дата смерти	1831(1831)
Место смерти	Курск
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	пехота
Годы службы	1790—1813 (с перерывом)
Звание	Генерал-лейтенант
Часть	4-й пехотный корпус Западная армия
Командовал	11-я пехотная дивизия
Сражения/войны	Отечественная война 1812 года: Бой под Островно Смоленское сражение Бородинское сражение
Награды и премии	Наградное оружие Золотая шпага «за храбрость» с алмазами

Николай Николаевич Бахметев (1772—1831), Бахметев 1-й (1812) — генерал-лейтенант русской императорской армии (1798), военный губернатор Оренбургской, Смоленской и Волынской губерний, участник Отечественной войны 1812 года. Брат А. Н. Бахметева.

Биография

Родился в 1772 году в семье старинного дворянского рода Курской губернии Бахметева. В семье был старшим сыном. Родители: Николай Иванович Бахметева и Наталья Ивановна, урожденная Масловой. Военную службу начал в лейб-гвардии Преображенском полку с 1789 года, куда был записан сержантом. В течение короткого времени прошел обер-офицерские чины в Измайловском лейб-гвардии полку. Принимал участие в боях со шведами, за что получил чин прапорщика в 1790 году. В звание полковника произведен в 1797 году. Во время царствования императора Павла I получил чин генерал-майора в 30 мая 1798 году и назначен шефом Рыльского мушкетерского полка и с получением ордена Св. Иоанна Иерусалимского.

Сам Николай Николаевич в представлениях на имя императора Павла I, а затем и Александра I, указывал свой полный титул следующим образом:

Генерал-майор, Оренбургский военный губернатор, управляющий гражданской частью по сей губернии, начальствующий Оренбургским пограничным краем, инспектор Оренбургской инспекции по инфантерии, шеф Рыльского мушкетёрского полка, орденов Российского Св. Анны I степени кавалер и Мальтийского Святого Иоанна Иерусалимского командор Бахметев

Николай Николаевич 30 сентября 1798 года назначен Оренбургским военным губернатором. В 1801 году открыл Оренбургское дворянское военное училище. В декабре 1803 года уволен в отставку, а 20 мая 1811 года вновь принят на службу и 28 августа того же года назначен смоленским военным губернатором.

Во время Отечественной войны 1812 года назначен командиром сводной гренадерской дивизии 1-й Западной армии, затем 22 апреля 1812 года назначен командиром 11-й пехотной дивизии 4-го пехотного корпуса Западной армии. Сражался при Островне, Смоленске и под Бородино. В бою был тяжело ранен в ногу и оставил сражение. После излечения перешёл на гражданскую службу. Уволен в отставку 24 апреля 1813 года.

С 1815 года был назначен Волынским губернатором.

Семья

Супруга — Екатерина Александровна Нарышкина (1791—1821), дочь бригадира Александра Александровича Нарышкина от брака с княжной Варварой Ивановной Белосельской (1768—1825); племянница И. А. Нарышкина. Детей в браке не было.

Литература

• В. Г. Семенов, В. П. Семенова. Губернаторы Оренбургского края. — Оренбург: Оренбургское книжное издательство, 1999. — С. 146–154. — 400 с.
• [www.museum.ru/museum/1812/Persons/slovar/sl_b16.html Словарь русских генералов, участников боевых действий против армии Наполеона Бонапарта в 1812—1815 гг.] // Российский архив : Сб. — М., студия «ТРИТЭ» Н. Михалкова, 1996. — Т. VII. — С. 311.
• Бахметев, Николай Николаевич // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб., 1900. — Т. 2: Алексинский — Бестужев-Рюмин. — С. 604.

Ссылки

• [kraeved.opck.org/lichnosti/orenburgskie_voennie_gubernatori/bahmetev.php История Оренбуржья]

Отрывок, характеризующий Бахметев, Николай Николаевич

– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.