Бахрушины

Бахрушины — династия московских предпринимателей и благотворителей, которые происходили из касимовских татар, принявших православие в XVI веке.

История династии

С конца XVI века два с лишним столетия Бахрушины жили в Зарайске — занимались торговлей скотом. В Москву они приехали в 1820-х годах: Алексей Фёдорович Бахрушин (1800—1848) вначале основал перчаточную фабрику в Заяузье, к 1831 году имел сафьянный завод, построил кожевенный завод в Кожевниках. В московское купечество занесён с 1835 года — купец 2-й гильдии. Его вдова, Наталия Ивановна, продолжила дело с тремя сыновьями — Петром, Александром и Василием Алексеевичами. Кроме кожевенного завода, появилась и суконная фабрика; в 1851 году они получили звание потомственных почётных граждан. Как отмечал Бурышкин, «разбогатели Бахрушины главным образом во время Русско-турецкой войны». В 1875 году было учреждено «Товарищество кожевенной и суконной мануфактур Алексея Бахрушина сыновей» (400 паев по 5 тысяч рублей каждый). Кожевенным заводом (после октябрьской революции — Московский фурнитурный завод) руководил Александр; суконно-ткацкой фабрикой (после 1917 года — «Красное веретено») управлял Пётр. Пётр (в 1870—1894 гг.) и Александр (в 1895—1916 гг.) были председателями церковно-приходского попечительства в приходе храма Св. Троицы в Кожевниках.

Братья были щедрыми жертвователями. К осени 1887 года на Сокольничьем поле была построена больница для страдающих неизлечимыми заболеваниями; в 1893 году при больнице был построен дом для призрения неизличимо больных; в 1895 году они выделили 600 тысяч рублей на строительство в Сокольничьей роще бесплатного детского приюта для бедных и сирот православного вероисповедания. В 1888 году на Софийской набережной был построен «дом бесплатных квартир» для нуждающихся вдов с детьми и учащихся девушек — при доме действовали два детских сада, начальное училище для детей, мужское ремесленное училище и профессиональная школа для девочек. В 1901 году был построен городской сиротский приют. Полмиллиона рублей были пожертвованы на приют-колонию для беспризорных детей в Тихвинском городском имении в Москве. В 1904 году Василий Алексеевич Бахрушин на Смоленском бульваре, рядом со своим особняком, построил четырёхэтажное здание городского училищного дома, а в 1906 году по его завещанию были учреждены 5 стипендий: в Московском университете, Московской духовной академии и духовной семинарии, Академии коммерческих наук и в одной мужской гимназии — по 8 тысяч рублей. В 1913 году крупная сумма денег была предоставлена Зарайскому городскому управлению на строительство больницы, родильного дома и амбулатории. В 1916 году московским властям с целью устройства детского приюта была отдана усадьба Ивановская. В 1901 году за благотворительную деятельность Александр и Василий Алексеевичи Бахрушины были удостоены званий почётных граждан Москвы.

Семья

1. Бахрушин, Алексей Фёдорович (1800—1848) — основатель московской династии Бахрушиных
   1. Бахрушин, Пётр Алексеевич (1819—1894); жена — Екатерина Ивановна, урождённая Митрофанова. Они имели 18 человек детей, из которых 9 умерли в раннем возрасте. Из остальных было пять дочерей и четыре сына:
      1. Бахрушин, Дмитрий Петрович (1844—1918)
      2. Бахрушин, Алексей Петрович (1853—1904) — коллекционер (русская старина, книги), автор книги о московских коллекционерах «Из записной книжки: Кто что собирает». Библиотеку оставил Румянцевскому музею, а фарфор и старинные вещи (почти 25 тыс. книг, картин, рисунков, миниатюр и т. д.) — Историческому, где были два зала его имени.
      3. Бахрушин, Николай Петрович
      4. Бахрушин, Константин Петрович (1856—1938); жена — Наталья Петровна, урождённая Смирнова. Как писал П. А. Бурышкин: «две его дочери были за двумя Михайловыми, а посему в некотором свойстве с моей сестрой, Ольгой Афанасьевной; младшие же, Нина и Пётр Константиновичи Бахрушины, бывали у нас в доме».
   2. Бахрушин, Александр Алексеевич (1823—1916) — владелец подмосковного имения Ивановское. Жена — Елена Михайловна Постникова — из семьи фабрикантов церковной утвари Постниковых. Имели трёх сыновей и трёх дочерей.
      1. Бахрушин, Владимир Александрович (1853—1910), почётный член Московского художественно-фотографического общества, один из основателей художественной фотографии. Жена — дочь главы чаеторговой фирмы С. В. Перлова, Елизавета Сергеевна.
         1. Бахрушин, Сергей Владимирович (1882—1950) — советский профессор, историк.
      2. Бахрушин, Сергей Александрович (1863—1922) — коллекционер (гравюры, табакерки и картины); имел большое количество картин Врубеля. Женат не был. В 1922 году разбор его коллекций был поручен И. Э. Грабарю, после чего собрание разделили между провинциальными музеями.
      3. Бахрушин, Алексей Александрович (1865—1929) — основатель театрального музея в Москве. Жена — дочь купца и фабриканта В. С. Носова, Вера Васильевна.
         1. Бахрушин, Юрий Алексеевич (1896—1973) — балетовед, критик, историк театра.
   3. Бахрушин, Василий Алексеевич (1832—1906) — гласный московской Городской Думы с 1887 по 1906 год.

Литература

• [dlib.rsl.ru/viewer/01003695286#?page=12 Описание построения храма св. Василия Исповедника в Москве, за Рогожской заставой, в Новой деревне] / [храмоздатель В. А. Бахрушин]. — М.: Тип. т-ва И. Д. Сытина, 1901. — 48 с. — С. 6—9.
• Н. А. Филаткина [www.pravenc.ru/text/77714.html Бахрушины] // Православная энциклопедия. Том IV. — М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2002. — С. 396—398. — 752 с. — 39 000 экз. — ISBN 5-89572-009-9
• Бурышкин П. А. Москва купеческая. — М., Захаров, 2002. — 304 с., тираж 3 000. — ISBN 5-8159-0197-0

Ссылки

• [moskvoved.narod.ru/bahrushiny.htm Бахрушины]
• [dic.academic.ru/dic.nsf/sie/1772/БАХРУШИНЫ Бахрушины]
• [www.russianfamily.ru/b/bahrushin.html Бахрушины купцы. История русских родов]
• [mosenc.ru/encyclopedia?task=core.view&id=621 Бахрушины, предприниматели, п. п. граждане, поч. граждане М., благотворители, коллекционеры]
• [dlib.rsl.ru/viewer/01004563671#?page=1 Уставы благотворительных учреждений братьев П., А. и В. Бахрушиных.] — М.: Городская тип., 1903. — 51 с.

Отрывок, характеризующий Бахрушины

Граф Илья Андреич, сладко улыбаясь, одобрительно кивал головой.
– И что же, разве наши ополченцы составили пользу для государства? Никакой! только разорили наши хозяйства. Лучше еще набор… а то вернется к вам ни солдат, ни мужик, и только один разврат. Дворяне не жалеют своего живота, мы сами поголовно пойдем, возьмем еще рекрут, и всем нам только клич кликни гусай (он так выговаривал государь), мы все умрем за него, – прибавил оратор одушевляясь.
Илья Андреич проглатывал слюни от удовольствия и толкал Пьера, но Пьеру захотелось также говорить. Он выдвинулся вперед, чувствуя себя одушевленным, сам не зная еще чем и сам не зная еще, что он скажет. Он только что открыл рот, чтобы говорить, как один сенатор, совершенно без зубов, с умным и сердитым лицом, стоявший близко от оратора, перебил Пьера. С видимой привычкой вести прения и держать вопросы, он заговорил тихо, но слышно:
– Я полагаю, милостивый государь, – шамкая беззубым ртом, сказал сенатор, – что мы призваны сюда не для того, чтобы обсуждать, что удобнее для государства в настоящую минуту – набор или ополчение. Мы призваны для того, чтобы отвечать на то воззвание, которым нас удостоил государь император. А судить о том, что удобнее – набор или ополчение, мы предоставим судить высшей власти…
Пьер вдруг нашел исход своему одушевлению. Он ожесточился против сенатора, вносящего эту правильность и узкость воззрений в предстоящие занятия дворянства. Пьер выступил вперед и остановил его. Он сам не знал, что он будет говорить, но начал оживленно, изредка прорываясь французскими словами и книжно выражаясь по русски.
– Извините меня, ваше превосходительство, – начал он (Пьер был хорошо знаком с этим сенатором, но считал здесь необходимым обращаться к нему официально), – хотя я не согласен с господином… (Пьер запнулся. Ему хотелось сказать mon tres honorable preopinant), [мой многоуважаемый оппонент,] – с господином… que je n'ai pas L'honneur de connaitre; [которого я не имею чести знать] но я полагаю, что сословие дворянства, кроме выражения своего сочувствия и восторга, призвано также для того, чтобы и обсудить те меры, которыми мы можем помочь отечеству. Я полагаю, – говорил он, воодушевляясь, – что государь был бы сам недоволен, ежели бы он нашел в нас только владельцев мужиков, которых мы отдаем ему, и… chair a canon [мясо для пушек], которую мы из себя делаем, но не нашел бы в нас со… со… совета.
Многие поотошли от кружка, заметив презрительную улыбку сенатора и то, что Пьер говорит вольно; только Илья Андреич был доволен речью Пьера, как он был доволен речью моряка, сенатора и вообще всегда тою речью, которую он последнею слышал.
– Я полагаю, что прежде чем обсуждать эти вопросы, – продолжал Пьер, – мы должны спросить у государя, почтительнейше просить его величество коммюникировать нам, сколько у нас войска, в каком положении находятся наши войска и армии, и тогда…
Но Пьер не успел договорить этих слов, как с трех сторон вдруг напали на него. Сильнее всех напал на него давно знакомый ему, всегда хорошо расположенный к нему игрок в бостон, Степан Степанович Апраксин. Степан Степанович был в мундире, и, от мундира ли, или от других причин, Пьер увидал перед собой совсем другого человека. Степан Степанович, с вдруг проявившейся старческой злобой на лице, закричал на Пьера:
– Во первых, доложу вам, что мы не имеем права спрашивать об этом государя, а во вторых, ежели было бы такое право у российского дворянства, то государь не может нам ответить. Войска движутся сообразно с движениями неприятеля – войска убывают и прибывают…
Другой голос человека, среднего роста, лет сорока, которого Пьер в прежние времена видал у цыган и знал за нехорошего игрока в карты и который, тоже измененный в мундире, придвинулся к Пьеру, перебил Апраксина.
– Да и не время рассуждать, – говорил голос этого дворянина, – а нужно действовать: война в России. Враг наш идет, чтобы погубить Россию, чтобы поругать могилы наших отцов, чтоб увезти жен, детей. – Дворянин ударил себя в грудь. – Мы все встанем, все поголовно пойдем, все за царя батюшку! – кричал он, выкатывая кровью налившиеся глаза. Несколько одобряющих голосов послышалось из толпы. – Мы русские и не пожалеем крови своей для защиты веры, престола и отечества. А бредни надо оставить, ежели мы сыны отечества. Мы покажем Европе, как Россия восстает за Россию, – кричал дворянин.
Пьер хотел возражать, но не мог сказать ни слова. Он чувствовал, что звук его слов, независимо от того, какую они заключали мысль, был менее слышен, чем звук слов оживленного дворянина.
Илья Андреич одобривал сзади кружка; некоторые бойко поворачивались плечом к оратору при конце фразы и говорили:
– Вот так, так! Это так!
Пьер хотел сказать, что он не прочь ни от пожертвований ни деньгами, ни мужиками, ни собой, но что надо бы знать состояние дел, чтобы помогать ему, но он не мог говорить. Много голосов кричало и говорило вместе, так что Илья Андреич не успевал кивать всем; и группа увеличивалась, распадалась, опять сходилась и двинулась вся, гудя говором, в большую залу, к большому столу. Пьеру не только не удавалось говорить, но его грубо перебивали, отталкивали, отворачивались от него, как от общего врага. Это не оттого происходило, что недовольны были смыслом его речи, – ее и забыли после большого количества речей, последовавших за ней, – но для одушевления толпы нужно было иметь ощутительный предмет любви и ощутительный предмет ненависти. Пьер сделался последним. Много ораторов говорило после оживленного дворянина, и все говорили в том же тоне. Многие говорили прекрасно и оригинально.
Издатель Русского вестника Глинка, которого узнали («писатель, писатель! – послышалось в толпе), сказал, что ад должно отражать адом, что он видел ребенка, улыбающегося при блеске молнии и при раскатах грома, но что мы не будем этим ребенком.
– Да, да, при раскатах грома! – повторяли одобрительно в задних рядах.
Толпа подошла к большому столу, у которого, в мундирах, в лентах, седые, плешивые, сидели семидесятилетние вельможи старики, которых почти всех, по домам с шутами и в клубах за бостоном, видал Пьер. Толпа подошла к столу, не переставая гудеть. Один за другим, и иногда два вместе, прижатые сзади к высоким спинкам стульев налегающею толпой, говорили ораторы. Стоявшие сзади замечали, чего не досказал говоривший оратор, и торопились сказать это пропущенное. Другие, в этой жаре и тесноте, шарили в своей голове, не найдется ли какая мысль, и торопились говорить ее. Знакомые Пьеру старички вельможи сидели и оглядывались то на того, то на другого, и выражение большей части из них говорило только, что им очень жарко. Пьер, однако, чувствовал себя взволнованным, и общее чувство желания показать, что нам всё нипочем, выражавшееся больше в звуках и выражениях лиц, чем в смысле речей, сообщалось и ему. Он не отрекся от своих мыслей, но чувствовал себя в чем то виноватым и желал оправдаться.