Бахчисарайский мирный договор

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Бахчисарайский мирный договор 1681 года — соглашение о перемирии 13 (23) января 1681 году в Бахчисарае между Турцией, Крымским ханством и Россией по результатам войны 1676—1681 годов.





Переговоры

В декабре 1678 года в Константинополь был послан дворянин Даудов с предложением восстановить дружественные отношения. Гетман Самойлович, с которым снеслись по этому поводу, также сочувственно относился к мысли о заключении мира с Османской империей и Крымом. Сочувствовали миру и в самом Османском государстве.[1]

Осенью 1679 года Даудов вернулся назад с грамотой от великого визиря, который требовал для переговоров о заключении мира присылки особого посла и предлагал, со своей стороны, отправить посланника в Крым для ведения мирных переговоров.[1]

В конце 1679 года в Крым к хану Мураду Гирею были отправлены из Москвы Сухотин и дьяк Михайлов, но это посольство кончилось ничем, так как дьяк Михайлов своевольно оставил Сухотина и уехал в Москву.[1]Переговоры в Крыму затянулись, так как русские и казаки Самойловича пытались отстоять земли по нижнему и среднему Днепру.

В августе 1680 года[1] для заключения перемирия в Крым были направлены российские послы — резидент в Польше стольник и полковник В. М. Тяпкин, дьяк Никита Зотов и генеральный писарь Войска Запорожского Семён Ракович. [2]В декабре проект договора был отослан в Стамбул, и вскоре хан получил полномочия для подписания окончательного мира. По его условиям Россия сохраняла на правом берегу только Киев с округой. Требования русских оставить под верховной властью царя Запорожскую сечь были турками решительно отвергнуты. Предложение превратить правобережье от Буга до Днепра в нейтральную зону, где запрещалось бы строить поселения и крепости, также не прошло. Наоборот, османы начали активное освоение края. В 1681 Юрий Хмельницкий, в котором больше не было необходимости, был арестован и отправлен в Турцию. Правобережные земли были переданы под управление молдавского господаря Георгия Дуки, который начал их восстановление, переманивая население с левого берега Днепра[41].

Мирный договор, заключенный в Крыму, нуждался в утверждении турецким султаном. С этой целью в 1681 году в Константинополь отправился дьяк Возницын. В Турции не соглашались оставить в договоре пункт, по которому Запорожье считалось принадлежащим царю московскому. Возницын не хотел было признавать договора без этого пункта, но в конце концов, по совету патриарха константинопольского, признал, и в Москве были очень довольны этим мирным договором.[1]

Таким образом, Османская империя одержала победу в войнах с Польшей и Россией, но её успехи оказались непрочными. Хотя Подолия превратилась в турецкую провинцию, её земли раздавались тимариотам, население Каменца-Подольского под угрозой истребления или депортации было вынуждено принять ислам, а Правобережье объединялось с Молдовой, турецкие зверства лишили оккупационный режим всякой поддержки со стороны местного населения, а приобретенные земли были совершенно разорены войной.

Советские историки, писавшие с ультрапатриотических позиций, утверждали, что Россия выиграла войну (на том основании, что удалось сохранить Левобережье, которое турки и не пытались завоевать), однако Москва стремилась овладеть землями до самого Днестра, но в результате смогла лишь избежать крупного поражения и сохранить свои владения. Не удалось даже избавиться от унизительной выплаты дани крымскому хану, а потому Россия сразу же начала готовиться к реваншу. Посол В. Тяпкин по пути в Крым вел разведку местности, чтобы наметить маршрут будущего похода на полуостров. Задача реорганизации русской армии и превращения её в наступательную силу оказалась не по плечу правительствам царя Федора и Софьи, и была решена только при Петре I.

Итоги

Договор был заключен сроком на 20 лет и завершил войны 70-х годов XVII века между этими государствами за обладание правобережными землями Днепра.

По договору:

  • граница между Турцией и Россией устанавливается по Днепру, султан и хан обязались не помогать врагам России;
  • Россия присоединяет левобережные земли Днепра и Киев с округой. Запорожье формально становилось независимым. Россия согласилась на ежегодное предоставление хану «казны»;
  • казаки получают право на рыбную ловлю, добычу соли и свободного плавания по Днепру и его притокам до Чёрного моря;
  • крымцы и ногайцы имеют право кочевать и промышлять на обоих берегах Днепра

Бахчисарайский мирный договор в очередной раз перераспределил земли между соседними государствами. Также договор имел большое международное значение и обусловил подписание «Вечного мира» в 1686 году между Россией и Польшей.

См. также

Напишите отзыв о статье "Бахчисарайский мирный договор"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 Турецкие войны России // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  2. Бахчисарайский мирный договор 1681 года // Советская историческая энциклопедия — М.: Советская энциклопедия . Под ред. Е. М. Жукова. 1973—1982

Литература

Ссылки

  • Зотов Н.М. [runivers.ru/lib/detail.php?ID=230924 Статейный список 1680-81 годов стольника Тяпкина и дьяка Зотова] сайт «Руниверс»
  • [www.encyclopediaofukraine.com/display.asp?linkpath=pages\B\A\BakhchesaraiTreatyof.htm Treaty of Bakhchisarai] - Article in the [www.encyclopediaofukraine.com/ Encyclopedia of Ukraine]  (англ.)


Отрывок, характеризующий Бахчисарайский мирный договор

– Нет, вели подать, голубчик, сюда столик, я тут посмотрю, – сказал он. – Ты не уходи, – прибавил он, обращаясь к князю Андрею. Князь Андрей остался на крыльце, слушая дежурного генерала.
Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептанье и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он замечал за дверью, в розовом платье и лиловом шелковом платке на голове, полную, румяную и красивую женщину с блюдом, которая, очевидно, ожидала входа влавввквмандующего. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб соль его светлости. Муж ее встретил светлейшего с крестом в церкви, она дома… «Очень хорошенькая», – прибавил адъютант с улыбкой. Кутузов оглянулся на эти слова. Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве Займище) так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал семь лет тому назад прения Аустерлицкого военного совета. Он, очевидно, слушал только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед все, что ему скажут, и слушал все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что то другое, что должно было решить дело, – что то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением лица главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, любопытства к тому, что такое означал женский шепот за дверью, и желание соблюсти приличие. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но презирал не умом, не чувством, не знанием (потому что он и не старался выказывать их), а он презирал их чем то другим. Он презирал их своей старостью, своею опытностью жизни. Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад сделал Кутузов, откосилось до мародерства русских войск. Дежурный редерал в конце доклада представил светлейшему к подписи бумагу о взысканий с армейских начальников по прошению помещика за скошенный зеленый овес.
Кутузов зачмокал губами и закачал головой, выслушав это дело.
– В печку… в огонь! И раз навсегда тебе говорю, голубчик, – сказал он, – все эти дела в огонь. Пуская косят хлеба и жгут дрова на здоровье. Я этого не приказываю и не позволяю, но и взыскивать не могу. Без этого нельзя. Дрова рубят – щепки летят. – Он взглянул еще раз на бумагу. – О, аккуратность немецкая! – проговорил он, качая головой.


– Ну, теперь все, – сказал Кутузов, подписывая последнюю бумагу, и, тяжело поднявшись и расправляя складки своей белой пухлой шеи, с повеселевшим лицом направился к двери.
Попадья, с бросившеюся кровью в лицо, схватилась за блюдо, которое, несмотря на то, что она так долго приготовлялась, она все таки не успела подать вовремя. И с низким поклоном она поднесла его Кутузову.
Глаза Кутузова прищурились; он улыбнулся, взял рукой ее за подбородок и сказал:
– И красавица какая! Спасибо, голубушка!
Он достал из кармана шаровар несколько золотых и положил ей на блюдо.
– Ну что, как живешь? – сказал Кутузов, направляясь к отведенной для него комнате. Попадья, улыбаясь ямочками на румяном лице, прошла за ним в горницу. Адъютант вышел к князю Андрею на крыльцо и приглашал его завтракать; через полчаса князя Андрея позвали опять к Кутузову. Кутузов лежал на кресле в том же расстегнутом сюртуке. Он держал в руке французскую книгу и при входе князя Андрея, заложив ее ножом, свернул. Это был «Les chevaliers du Cygne», сочинение madame de Genlis [«Рыцари Лебедя», мадам де Жанлис], как увидал князь Андрей по обертке.
– Ну садись, садись тут, поговорим, – сказал Кутузов. – Грустно, очень грустно. Но помни, дружок, что я тебе отец, другой отец… – Князь Андрей рассказал Кутузову все, что он знал о кончине своего отца, и о том, что он видел в Лысых Горах, проезжая через них.
– До чего… до чего довели! – проговорил вдруг Кутузов взволнованным голосом, очевидно, ясно представив себе, из рассказа князя Андрея, положение, в котором находилась Россия. – Дай срок, дай срок, – прибавил он с злобным выражением лица и, очевидно, не желая продолжать этого волновавшего его разговора, сказал: – Я тебя вызвал, чтоб оставить при себе.
– Благодарю вашу светлость, – отвечал князь Андрей, – но я боюсь, что не гожусь больше для штабов, – сказал он с улыбкой, которую Кутузов заметил. Кутузов вопросительно посмотрел на него. – А главное, – прибавил князь Андрей, – я привык к полку, полюбил офицеров, и люди меня, кажется, полюбили. Мне бы жалко было оставить полк. Ежели я отказываюсь от чести быть при вас, то поверьте…
Умное, доброе и вместе с тем тонко насмешливое выражение светилось на пухлом лице Кутузова. Он перебил Болконского:
– Жалею, ты бы мне нужен был; но ты прав, ты прав. Нам не сюда люди нужны. Советчиков всегда много, а людей нет. Не такие бы полки были, если бы все советчики служили там в полках, как ты. Я тебя с Аустерлица помню… Помню, помню, с знаменем помню, – сказал Кутузов, и радостная краска бросилась в лицо князя Андрея при этом воспоминании. Кутузов притянул его за руку, подставляя ему щеку, и опять князь Андрей на глазах старика увидал слезы. Хотя князь Андрей и знал, что Кутузов был слаб на слезы и что он теперь особенно ласкает его и жалеет вследствие желания выказать сочувствие к его потере, но князю Андрею и радостно и лестно было это воспоминание об Аустерлице.