Бахчисарайский фонтан (балет)
Поделись знанием:
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.
Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.
О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
Во второй день перехода, осмотрев у костра свои болячки, Пьер думал невозможным ступить на них; но когда все поднялись, он пошел, прихрамывая, и потом, когда разогрелся, пошел без боли, хотя к вечеру страшнее еще было смотреть на ноги. Но он не смотрел на них и думал о другом.
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.
Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.
22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
| Бахчисарайский фонтан | |
| Композитор | |
|---|---|
| Автор либретто | |
| Источник сюжета | |
| Хореограф |
Ростислав Захаров |
| Дирижёр-постановщик | |
| Сценография | |
| Последующие редакции | |
| Количество действий |
4 |
| Год создания | |
| Первая постановка | |
| Место первой постановки | |
Бахчисарайский фонтан — хореографическая поэма в четырёх действиях с прологом и эпилогом по мотивам одноимённой поэмы Александра Пушкина композитора Бориса Асафьева, поставленная балетмейстером Ростиславом Захаровым по сценарию Николая Волкова в 1934 году .
Содержание
История создания
Композитор Борис Асафьев был идеологом направления хореодрамы в балете 30-х годов XX века. Николай Волков[1] оформил в 1932 году своё либретто в композиционную форму — балетную пьесу. Режиссёр С. Э. Радлов создал крепкую драматургическую основу, выразительным средством которой стал язык жестов — пантомима. Балетмейстер Р. В. Захаров изучал систему Станиславского, он также настоял на добавлении сцен: польского акта, возвращения Гирея после набега на Польшу (II акт), пляски татарских воинов (IV действие) и казни Заремы. По его просьбе в балете появился новый герой — Гирей. В драмбалете особое значение имела изобразительность танцевального языка танцовщика-актёра, каждая поза и жест которого получали смысловую нагрузку.
«Мы стремимся строить хореографический спектакль, как драматическое действие, где каждый танец несёт в себе смысл и дальнейшее развитие действия»
Захаров был очарован поэтическим смыслом и духовной красотой образа Марии в исполнении Улановой.
«…Мне хотелось вдохнуть живую душу в пушкинские образы на балетной сцене, для меня началась новая хореография…»
Алла Шелест создала глубокий драматический образ Заремы, в котором страстно звучал протест против насилия власти гарема, который отвечал молчаливому протесту польской пленницы Марии.
«Дуэт Заремы — Вечесловой и Марии — Улановой вошёл в историю балета, как образец выразительности и творческого взаимодействия партнёров на сцене».[4]
Так и в следующем балете «Утраченные иллюзии» Захаров и Асафьев взяли за литературную основу всемирно известный роман Оноре де Бальзака.
Содержание балета и персонажи
Действующие лица
- Князь Адам, польский магнат
- Мария, его дочь
- Вацлав, жених Марии
- Гирей, крымский хан
- Зарема, любимая жена Гирея
- Вторая жена Гирея
- Танец с колокольчиками
- Нурали, военачальник
- Польские паны
- Юноши
- Паненки
- Служанка Марии
- Начальник стражи
- Аббат
- Танцы и вариации
- Краковяк
- Танец пленниц
- Татарская пляска
- Пролог
Хан Гирей у «Фонтана слёз», воздвигнутого в память Марии в Бахчисарае.
- Акт первый
- Первая сцена
Знатный польский князь Адам празднует в своём замке день рождения своей дочери Марии, помолвленной с молодым князем Вацлавом
К аллее пробирается татарский лазутчик.
Широко распахиваются двери замка. В парк спускаются гости и Князь с дочерью.
Веселье прерывается появлением раненого Начальника стражи с сообщением о набеге татар. Дамы укрываются в замке. Обнажив сабли, поляки готовятся отразить нападение врагов. Стража приводит пленного татара. Горит подожжённый замок, защищая который гибнут польские князья. Убегающим Вацлаву и Марии преграждает путь хан Гирей. Ударом кинжала он убивает Вацлава. Поражённый красотой Марии, Гирей забирает её в свой гарем.
- Акт второй
- Третья сцена
(Авансцена) Из похода возвращается войско хана. Слуги бережно проносят на носилках богатую добычу — Марию.
- Четвёртая сцена
Гарем Гирея в Бахчисарае. Среди многочисленных наложниц на богато убранном ложе — любимая жена хана Зарема, которая готовится к встрече своего господина. Гирей задумчив и влюблён, Зарема тщетно пытается вернуть его любовь, он не замечает её.
- Танцы: Вторая жена. Танец с колокольчиками. Танцы с блюдами. Вариация Заремы.
- Акт третий
- Пятая сцена
Комната Марии. Охраняемая старой прислужницей (Служанка Марии), томится прекрасная пленница хана. Мария играет на лютне и вспоминает о былой жизни.
- Шестая сцена
Гирей молит Марию принять его любовь и все богатства. Но, духовная сила и гордая неприступность хрупкой Марии заставляют его отступить и Гирей удаляется.
- Седьмая сцена
Ночью в опочивальню княжны проникает Зарема, она просит Марию вернуть ей Гирея и его любовь. Но страстная речь Заремы непонятна Марии, которая рассказывает о своём горе и утраченной любви. Но вот, Зарема находит забытую тюбетейку Гирея, а значит он был здесь. Служанка Марии убегает за ханом. Вбежавший Гирей бросается к Зареме, но она, охваченная ревностью убивает Марию кинжалом.
- Акт четвёртый
- Восьмая сцена
Дворик ханского дворца. Вернувшиеся из похода воины, степные кочевники и рабы приводят новых пленниц. Гирей безутешен. Стража сбрасывает Зарему в пропасть по приказу Гирея.
- Девятая сцена
Военачальник Нурали пытается отвлечь господина от мрачных дум воинственными плясками.
- Эпилог
Хан остается один у «Фонтана слёз» (как в начале спектакля). Перед ним возникает видение, образ прекрасной княжны Марии.
Постановки
Мариинский театр
- Премьера состоялась в Театре оперы и балета имени Кирова 28 сентября 1934 года. Балетмейстер Ростислав Захаров (режиссёр С. Радлов)[5]. Дирижёр-постановщик — Евгений Мравинский, художник-постановщик — В. М. Ходасевич.
- Мария — Галина Уланова
- Зарема — Ольга Иордан
- Вацлав — Константин Сергеев
- Гирей — Михаил Дудко
- Возобновление
- 1946 год — Балетмейстер-постановщик Пётр Адреевич Гусев (по Захарову)
- Мария Н. А. Железнова
- Зарема — Алла Шелест
- Гирей — Борис Шавров
Большой театр
- 11 июня 1936 года — Большой театр. Балетмейстер Ростислав Захаров. Дирижёр — Ю. Ф. Файер.[6][7]
- Мария — Вера Васильева
- Зарема — Любовь Банк
- Вацлав — Михаил Габович
- Гирей — Пётр Гусев
- Возобновление
- 1944 года.
- Мария — М. С. Боголюбская (затем Галина Уланова)
- Зарема — Елена Чикваидзе
- Вацлав — Владимир Преображенский
- Возобновление
- 1954 года. Дирижёр Г. Н. Рождественский
- Мария — Марина Кондратьева (17 мая, 29 июня 1954), Н. Н. Чорохова (1 октября 1954), Л. Я. Чадарайн (1 января, 11 сентября 1955)
- Зарема — Л. П. Штейн (7 мая, 29 июня, 1 октября, 1954, 1 января, 11 сентября 1955)
- Вацлав — Александр Плисецкий[8] (17 мая, 29 июня, 1 октября, 1954, 1 января, 11 сентября 1955)
- Гирей — В. Г. Захаров (17 мая, 29 июня, 1 октября, 1954, 1 января, 11 сентября 1955)
- Вторая жена — Ю. Г. Скотт (17 мая, 29 июня, 1 октября, 1954), Н. И. Симонова (11 сентября 1955)
- Танец с колокольчиками — А. П. Попова
- Мазурка и краковяк — Н. А. Капустина и В. В. Кудряшов, Я. Д. Сех
Театр Станиславского
- 20 апреля 1936 года — Московский академический музыкальный театр имени К. С. Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко. Балетмейстер Ростислав Захаров, режиссёр — П. А. Марков, дирижёр — В. А. Эдельман.
- Мария — А. А. Урусова
- Зарема — Викторина Кригер
- Вацлав — В. В. Беликов
- Гирей — Александр Клейн
В других театрах
- 1936 — Самарский академический театр оперы и балета — балетмейстер-постановщик А. Р. Томский; 1954 — Н. Данилова; 1969 — Э. Танн
- 1937 — Нижегородский государственный академический театр оперы и балета имени А. С. Пушкина — балетмейстер-постановщик К. П. Йоркин; 1950 — Язвинский; 1958 — Я. В. Романовский; 1967 — М. М. Газиев; 1978 — Тулубьева
- 1938 — Екатеринбургский государственный академический театр оперы и балета — С. Н. Сергеев; 1952 — М. Л. Сатуновский; 1969 — С. М. Тулубьева
- 1938 — Национальный академический театр оперы и балета Украины имени Т. Шевченко — Г. А. Берёзова; 1961 — В. И. Вронский
- 1938 — Харьковский национальный академический театр оперы и балета имени Н. В. Лысенко — И. И. Арбатов; 1962 — И. В. Ковтунов
- 1939 — Минский оперный театр — балетмейстер Касьян Голейзовский. 2007 — балетмейстер Ростислав Захаров[9]
- 1939 — Грузинский театр оперы и балета им. Палиашвили — С. Н. Сергеев; 1958 — В. А. Ивашкин
- 1939 — Национальный академический Большой театр оперы и балета Республики Беларусь — балетмейстер К. Я. Голейзовский[10] ; 1973 — балетмейстер Р. В. Захаров
- 1941 — Пермский академический театр оперы и балета имени Петра Ильича Чайковского — Г. И. Язвинский: 1948 — Ю. П. Ковалёв; 1960 — балетмейстер Р. В. Захаров, Н. И. Авалиани
- 1945 — Башкирский государственный театр оперы и балета — Н. Зайцев, Ф. Саттаров; 1970 — Саттаров
19 июня 2007 года — балетмейстер-постановщик Шамиль Терегулов. Музыкальный руководитель и главный дирижёр Роберт Лютер[11]. - 1945 — Болгарский национальный театр оперы и балета (София) — Н. А. Анисимова
- 1946 — Латвийский театр оперы и балета (Рига) — Е. А. Тангиева-Бирзниек;
- 1946 — Татарский академический государственный театр оперы и балета имени Мусы Джалиля (Казань) — Л. А. Жуков; 1972 — Н. Юлтыева
- 1947 — Национальный театр (Бухарест) — С. А. Васильева
- 1948 — Одесский национальный академический театр оперы и балета — В. И. Вронский
- 1948 — Кыргызский национальный академический театр оперы и балета — Л. А. Жуков; 1964 — Мадемилова
- 1949 — Львовский оперный театр — балетмейстер К. Я. Голейзовский; 1958 — Н. И. Трегубов
- 1949 — Новосибирский театр оперы и балета — Е. Г. Ефимов; 1961 — С. Н. Звягина, З. А. Васильева, С. А. Павлов, по Захарову
- 1951 — Саратовский театр оперы и балета — В. Т. Адашевский; 1964 — Л. Криевс; 1974 — Балетмейстер-постановщик — А. Пантыкин. Художник-постановщик — А. В. Арефьев
- 1952 — Венгерский государственный оперный театр — Р. В. Захаров
- 1953 — Болгарский национальный театр оперы и балета — Н. А. Анисимова
- 1955 — Немецкий национальный театр в Веймаре — Т. Шиллинг
- 1955 — Национальный театр (Прага) — А. Р. Томский
- 1956 — Финская национальная опера, Хельсинки — Р. В. Захаров,
- 1956 — Челябинский государственный академический театр оперы и балета имени М. И. Глинки[12] — А. Я. Бердовский; 1970 — Л. Брунов
- 1957 — Япония — труппа «Микико Мацуяма» (Mikiko Matsuyama)
- 1959 — Иркутский государственный театр им. Загурского — Т. Е. Куржиямская[13]
- 1961 — Национальный театр (Белград) (National Theatre in Belgrade) — Р. В. Захаров,[14]
- 1962 — Воронежский государственный театр оперы и балета — Т. Е. Рамонова[15]
- 1965 — Муниципальный театр в Базеле (Theater Basel) — В. Орликовский
- 1966 - Государственная Балтийская опера - балетмейстер Наталиа Кониус
- 1966 — Каирский оперный театр (Cairo Opera House) — балетмейстер Р. В. Захаров; 1972 — Р. В. Захаров
- 1988 — Красноярский государственный театр оперы и балета: Мария — Наталья Чеховская, Лариса Сычёва, Зарема — Татьяна Губина, Вацлав — Василий Полушин, Гирей — Николай Шильников. Художник — Владимир Арефьев.
Напишите отзыв о статье "Бахчисарайский фонтан (балет)"
Примечания
- ↑ Н. Д. Волков. [www.ozon.ru/context/detail/id/4439791/ «Пушкинский балет»] = «Бахчисарайский фонтан». — 1934. — 96 с. — 6000 экз.
- ↑ «Бахчисарайский фонтан». — «Рабочий театр», 1934.
- ↑ «Бахчисарайский фонтан». — «Театр», 1949.
- ↑ Т.Кузовлёва. Мариинский.1991
- ↑ [www.mariinsky.ru/playbill/playbill/2011/11/2/1_1900/ «Бахчисарайский фонтан» - хореографическая поэма в 4-х действиях с прологом и эпилогом] (рус.). Мариинский театр. [www.webcitation.org/66Xn25l57 Архивировано из первоисточника 30 марта 2012].
- ↑ Балет. Энциклопедия. — 1981.
- ↑ С.Б.Калашникова. Бахчисарайский фонтан / Е.П.Белова, Г.Н.Добровольская, В.М.Красовская, Е.Я.Суриц, Н.Ю.Чернова. — Русский балет. Энциклопедия.. — М.: БРЭ, "Согласие", 1997. — С. 52. — 632 с. — ISBN 5-85270-099-1.
- ↑ А.А. Фирер. «Энциклопедия Балет» / Куратор Е.П. Белова. — к печати 20.10.2010. — 2011.
- ↑ [belarusopera.by/balet-3257 Бахчисарайский фонтан в театре оперы и балета Республики Беларусь]. [www.webcitation.org/6Cg1oMgbS Архивировано из первоисточника 5 декабря 2012].
- ↑ [belarusopera.by/teatr/istoriya/istoriya-natsionalnogo-akademicheskogo-bolshogo-teatra-operi-i-baleta-respubliki-belarus Бахчисарайский фонтан]. Национальный академический большой театр оперы и балета республики Беларусь. [www.webcitation.org/66Xn31pea Архивировано из первоисточника 30 марта 2012].
- ↑ [www.bashopera.ru/performance.44.html Бахчисарайский фонтан]. Башкирский государственный театр оперы и балета. [www.webcitation.org/66Xn3frl1 Архивировано из первоисточника 30 марта 2012].
- ↑ [operabalet.ru/playbill/repertoire/ballet/bahchisar/ Бахчисарайский фонтан]. Саратовский театр оперы и балета.
- ↑ [imt.irkutsk.ru/spect.htm Бахчисарайский фонтан]. Иркутский государственный театр им. Загурского. [www.webcitation.org/68Gis2ReN Архивировано из первоисточника 8 июня 2012].
- ↑ [www.ballet-enc.ru/html/n/nacional5n3y-teatr-v-belgrade.html Национальный театр в Белграде]. — 1981.
- ↑ [www.theatre.vzh.ru/index.php?screen=site Бахчисарайский фонтан]. Воронежский государственный театр оперы и балета. [www.webcitation.org/66Xn54eCt Архивировано из первоисточника 30 марта 2012].
Библиография
- В. Мануйлов, Н. Волков, В. Богданов-Березовский. [www.ozon.ru/context/detail/id/4439791/ Бахчисарайский фонтан]. — Л.: ЛГАТОБ, 1934. — 96 с. — 6000 экз.
- Рыбникова М. Балеты Б. В. Асафьева «Пламя Парижа» и «Бахчисарайский фонтан» // [books.google.ru/books/about/%D0%9C%D1%83%D0%B7%D1%8B%D0%BA%D0%B0_%D1%81%D0%BE%D0%B2%D0%B5%D1%82%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%B3%D0%BE_%D0%B1%D0%B0%D0%BB.html?id=L96s1mUKTawC&redir_esc=y Музыка советского балета]. — М.: Гос. муз. изд-во, 1962. — С. 163—199. — 256 с. — 5500 экз.
Экранизация
В 1953 году на киностудии «Ленфильм» был снят фильм «Мастера русского балета». В фильм вошли фрагменты балетов Бориса Асафьева «Бахчисарайский фонтан». Главные роли исполнили: Галина Уланова (Мария), Майя Плисецкая (Зарема), Пётр Гусев (Гирей), Юрий Жданов, Игорь Бельский.
- [youtube.com/watch?v=cSroPm8CUcY Бахчисарайский фонтан - фрагмент] на YouTube — Мастера русского балета, 1953 год
Ссылки
- [www.bashopera.ru/performance_info.44.html Краткое содержание балета]. [www.webcitation.org/6Cg1pNxox Архивировано из первоисточника 5 декабря 2012].
| ||||||
| ||||||
Отрывок, характеризующий Бахчисарайский фонтан (балет)
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.
Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.
О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
Во второй день перехода, осмотрев у костра свои болячки, Пьер думал невозможным ступить на них; но когда все поднялись, он пошел, прихрамывая, и потом, когда разогрелся, пошел без боли, хотя к вечеру страшнее еще было смотреть на ноги. Но он не смотрел на них и думал о другом.
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.
Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.
22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
