Бах, Карл Филипп Эммануил

Карл Фи́липп Эмануэ́ль Бах нем. Carl Philipp Emanuel Bach
Основная информация
Дата рождения	8 марта 1714(1714-03-08)
Место рождения	Веймар
Дата смерти	14 декабря 1788(1788-12-14) (74 года)
Место смерти	Гамбург
Страна	Королевство Пруссия
Инструменты	клавесин, скрипка, орган

Карл Фи́липп Эмануэ́ль Бах (нем. Carl Philipp Emanuel Bach, 8 марта 1714, Веймар — 14 декабря 1788, Гамбург) — немецкий композитор и музыкант, второй из 5 сыновей Иоганна Себастьяна Баха и Марии Барбары Бах. Известен также как Берлинский или Гамбургский Бах. Один из основателей классического музыкального стиля, сочинял в эпоху классицизма.

Жизнь и творчество

Карл Филипп Эмануэль Бах родился в Веймаре. В возрасте 10 лет был отдан в лейпцигскую школу Святого Фомы (в 1723 году его отец стал кантором школы и хора Святого Фомы). После школы Карл Филипп Эмануэль изучал юриспруденцию в университетах Лейпцига (1731) и Франкфурта-на-Одере (1735). В 1738 году, в возрасте 24 лет, он получил степень, но сразу же оставил карьеру юриста и посвятил себя музыке.

Через несколько месяцев он по рекомендации Сильвиуса Леопольда Вайса поступил на службу к Фридриху II Прусскому, тогда кронпринцу, и после его восшествия на престол стал членом королевского двора. К этому времени Филипп Эмануэль стал одним из известнейших клавирных исполнителей, а среди его сочинений (начиная с 1731 года) было уже более 30 клавирных сонат и концертных произведений. Карл Филипп Эмануэль написал два цикла сонат, посвятив их Фридриху и юному герцогу Вюртембергскому. Эти произведения помогли ему в получении должности придворного музыканта.

Во время жизни в Берлине он написал магнификат (1749), в котором заметно больше следов влияния Иоганна Себастьяна, чем обычно. Там же он сочинил Пасхальную кантату (1756), 10 симфоний, много концертов для клавесина, гобоя, флейты и виолончели с оркестром, как минимум 3 тома песен, несколько светских кантат и другие произведения. Его основные сочинительские усилия, однако, концентрировались на произведениях для клавира, для которого композитор к тому времени сочинил около 200 сонат и других произведений. В то же время публикация написанного им труда об игре на клавишных инструментах «Versuch über die wahre Art das Clavier zu spielen» («Опыт правильного способа игры на клавире»), которое к 1780 году выдержало уже 3 издания, принесла Карлу Филиппу Эмануэлю большую известность как педагогу и теоретику игры на инструменте. Этот труд оказал большое влияние на современников и лёг в основу методов Клементи и Иоганна Баптиста Крамера.

В 1768 году Бах сменил Телемана на должности капельмейстера в Гамбурге. С этого момента он начал больше внимания уделять церковной музыке. В следующем году он написал ораторию «Израильтяне в пустыне», а между 1769 и 1788 годами создал более 20 пассионов и около 70 кантат, литаний, мотетов и других произведений на духовную тематику. Карл Филипп Эмануэль умер в Гамбурге 14 декабря 1788 года. Похоронен в крипте церкви Святого Михаила в Гамбурге.

Музыкальный стиль и наследие

Во второй половине XVIII века Карл Филипп Эмануэль был очень известен. Моцарт, например, говорил о нём так: «Он отец, мы — дети». Музыка Карла Филиппа Эмануэля оказала влияние на Гайдна и Бетховена, который выражал его гению «искреннее восхищение и уважение». Такую известность Карл Филипп Эмануэль заслужил в основном благодаря своим клавирным сонатам, которые открыли важную эпоху в развитии музыкальных форм. Эти сонаты замечательны ещё и свободой и разнообразием в строении; они отличаются от произведений как итальянской, так и венской школ, приближаясь скорее к циклическим и импровизационным формам, которые стали стандартом несколько поколений спустя.

Его произведения полны изобретательности и непредсказуемости, они насыщены широким спектром эмоций. Карл Филипп Эмануэль оказал серьёзное влияние на композиторов северонемецкой школы, в частности, на Георга Антона Бенду, Эрнста Вильгельма Вольфа, Иоганна Готфрида Мютеля и Вильгельма Фридриха Руста. Его влияние видно и в творчестве более далёких от него композиторов, таких как Мендельсон, Гайдн и Вебер.

В XIX веке его имя было постепенно забыто; Роберт Шуман, например, говорил, что «в своём творчестве он остаётся далеко позади отца». В то же время Иоганнес Брамс высоко ставил его произведения и даже издал некоторые из них. Новая жизнь творений Карла Филиппа Эмануэля началась в 1960-х годах, когда Гельмут Кох изучил и записал его симфонии, а Гуго Руф записал его клавирные сонаты. В настоящее время Миклошем Шпаньи и шведской звукозаписывающей компанией BIS предпринимается попытка выпустить полное собрание записей его произведений.

Ссылки

• [www.musiqueorguequebec.ca/catal/baccp/baccp.html Полный каталог] произведений К. Ф. Э. Баха  (фр.).
• К. Ф. Э. Бах: ноты произведений на International Music Score Library Project

Отрывок, характеризующий Бах, Карл Филипп Эммануил

Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.


Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.