Башинджагян, Геворк Захарович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Геворк Башинджагян
Дата рождения:

28 октября 1857(1857-10-28)

Место рождения:

Сигнахи Кахетия Грузия

Дата смерти:

4 октября 1925(1925-10-04) (67 лет)

Место смерти:

Тифлис

Подданство:

Российская империя Российская империя

Жанр:

пейзаж

Стиль:

реализм

Работы на Викискладе

Геворк Захарович (Георгий Захарьевич) Башинджагян (28 сентября 1857, Сигнахи — 4 октября 1925 год, Тифлис) — армянский живописец-пейзажист. Основоположник армянского реалистического пейзажа.





Биография

Художественное образование получил сначала в Тифлисе в Рисовальной школе при Кавказском художественном обществе (1876—1878), а затем в Академии художеств в Петербурге, где в 1879—1883 годах учился у Михаила Константиновича Клодта[1]. Окончил Академию с серебряной медалью (присуждена за картину «Берёзовая роща»), что дало ему право на получение стипендии для путешествия по Европе.

В 1883 году путешествовал в Армению, в 1884 — в Италию и Швейцарию. Затем до конца жизни жил в Тифлисе, выезжая оттуда в различные области Закавказья. Организовал выставки в Петербурге, Москве, Париже (где жил в 1899—1901 годах).

Умер в Тифлисе в 1925 году.

Помимо живописи, Геворк Башинджагян увлекался литературой. В частности, в течение тридцати лет он собирал песни Саят-Новы.

Творчество

Создал более 1000 картин. Работам раннего периода характерна тончайшее воспроизведение природы, применение некоторых элементов академической живописи («Арарат» (1883), «Дом Х. Абовяна в Канакере» (1884), «Березовая роща» (1888), «Оттепель на Кавказе» (1890).

1890-е годы — время расцвета творчества художника. Картины «Озеро Севан в лунную ночь» (1894), «Арарат» (1895), «Казбек» (1895), «Дорога в Дилижан» (1895), «Севан» (1896), «Река Раздан с Еревана» (1897), «Дождливый день в Севане» (1896) и другие отличаются большим воодушевлением, эмоциональным восприятием природы, мастерством светотени и цвета. Мастерством художественного обобщения и убедительности Башинджагян воспроизвел ясность и прозрачность тихих вод («В Севане» (1895)), просторы синего неба и яркого солнца («Алазанская долина» (1907), «Арарат и Аракс» (1908), «В горах Зангезура» (1904)), величие возвышенных гор и глубоких ущелий («Ущелье Санаина», «Дарьяльское ущелье» 1910, «Арарат» 1912)), подчеркивая эпичность и монументальность природы.

В творчестве художника явно преобладает эпический пейзаж[1]. На Башинджагяна большое влияние оказало творчество Архипа Куинджи, и в этом смысле он представляет линию эпического пейзажа, идущую в русском искусстве от Айвазовского. Хотя он большую часть жизни прожил в Тифлисе, большинство сюжетов его картин связано с Арменией. Армянские художники, в частности, Мартирос Сарьян, считали Башинджагяна своим предшественником, и он рассматривается как основоположник реалистического пейзажа в армянской живописи.

Башинджагян придерживался также тех же взглядов на технику, что и Куинджи. Он писал этюды на открытом воздухе, а затем в мастерской работал над картинами.

В ранний период творчества, примерно до 1890 года, художник уделял особое внимание первому плану пейзажа, тщательно прорабатывая все детали. Впоследствии он либо вовсе пренебрегает передним планом, либо пишет весь пейзаж с одинаковой тщательностью. Все его пейзажи отличаются простотой композиции и обязательно включают небо. Следуя Куинджи, он писал много ночных пейзажей.

Звания

  • Почетный член Союза работников искусств Грузинской ССР (1925).

Картины

Более 1000 картин, большинство из них посвящены отечествен­ной тематике:

  • Алазанская долина (1902, Национальная картинная галерея Армении, Ереван)
  • Ани при заходе солнца
  • Арагац (1911)
  • Арарат (1912, Национальная картинная галерея Армении, Ереван)
  • Арарат и поля с ромашками (1914)
  • Арарат со вспаханным полем (1912)
  • Багровый этюд (1925)

  • Березовая роща (1883, Национальная картинная галерея Армении, Ереван)
  • Грузинская деревня
  • Дарьяльское ущелье ночью (1899)
  • Долина Куры
  • Домик Хачатура Абовяна в Канакере (1884)
  • Дороги Дилижана (1895)
  • Зангезурские горы (1904)
  • Казбеги (1923)
  • Кура в окрестностях Тифлиса
  • Лев Толстой в Ясной Поляне (1916)
  • Летняя ночь над Тифлисом (1902)
  • Медон (1901)
  • Ночной Севан (Облака) (1894)
  • Ночь в Дарьяльском ущелье
  • Ночь в окрестностях Тифлиса
  • Одинокий стог
  • Озеро Севан
  • Оттепель на Кавказе
  • Отражение
  • Путь армянских беженцев в 1915 году
  • Радуга (1896)
  • Ранняя весна (Оттепель на Кавказе) (1890)
  • Река Кура в лунную ночь
  • Река Дебет ночью
  • Санаинское ущелье
  • Севан (1895)
  • Севан в летний день (1903)
  • Севан в лунную ночь (1914)
  • Севан при восходе солнца (1894)
  • Сель­ский вид (1898)
  • Синий Севан
  • Стога в лесу
  • Эльбрус
  • Эчмиадзинский пруд (1924)

Память

В Армении и СССР были выпущены почтовые марки, посвященные Башинджагяну:

См. также

Напишите отзыв о статье "Башинджагян, Геворк Захарович"

Литература

  • Геворк Захарович Башинджагян. М., 1963
  • Ерканян В. С. Армянская культура в 1800—1917 гг. Пер. с арм. К. С. Худавердяна. Ереван, 1985

Примечания

  1. 1 2 Башинджагян Геворк Захарович — статья из Большой советской энциклопедии (3 издание).

Ссылки

  • [kavkaz-memo.ru/ Г. Башинджагян]
  • [www.armenianart.info/ Геворк Башинджагян]
  • [www.iatp.am/culture/bashinjaghyan/bashi_rus.html Геворк Башинджагян]
  • [www.liveinternet.ru/users/tamara_potashnikov/post69467587/ Картины Геворка Башинджагяна]
  • [ru.hayazg.info/%D0%91%D0%B0%D1%88%D0%B8%D0%BD%D0%B4%D0%B6%D0%B0%D0%B3%D1%8F%D0%BD_%D0%93%D0%B5%D0%B2%D0%BE%D1%80%D0%BA_%D0%97%D0%B0%D1%85%D0%B0%D1%80%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87 Биография на сайте Энциклопедии фонда «Хайазг»]
  • [doriandecor.ru/gevork-zaxarovich-bashindzhagyan-o-zhivopisi/ Геворк Башинджагян о живописи: дневники художника]

Отрывок, характеризующий Башинджагян, Геворк Захарович

– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.