Башмаков, Александр Александрович

Александр Александрович Башмаков
Псевдонимы:	Вещий Олег
Дата рождения:	25 декабря 1858 (6 января 1859)(1859-01-06)
Место рождения:	Одесса,</br>Российская империя
Дата смерти:	1 августа 1943(1943-08-01) (84 года)
Место смерти:	Париж, Франция
Род деятельности:	юрист, публицист, этнограф.
Дебют:	«О болгарских делах», 1880, «Journal d' Odessa».

Александр Александрович Башмаков (25 декабря 1858, Одесса — 19 июля (1 августа) 1943, Париж) — русский публицист, правовед, этнограф; действительный статский советник. Панславист, видный деятель Славянского движения.

Биография

Родился в Одессе, в богатой дворянской семье. Печататься начал во время учёбы в Новороссийском университете. В 1881 году Башмаков окончил юридический факультет университета со званием кандидата прав и несколько месяцев провел в Восточной Румелии, занимая должность секретаря законодательной комиссии румелийского управления. В 1882—1885 годах занимался адвокатской деятельностью в Одессе, работал городским мировым судьей и председателем съезда мировых судей в городах Дубно и Либава. Принимал участие в подготовке открытия первой в Европе Пастеровской бактериологической станции в Одессе, сотрудничая с И. И. Мечниковым и Н. Ф. Гамалеей. Переписывался с Пастером, и стал первым жертвователем, внеся тысячу рублей на создание станции.

Участвовал в судебной реформе, проводимой в Прибалтике. Башмаков стал мировым судьей в Прибалтийском крае, и разрабатывал законодательство в редакционной комиссии, подготавливающей новое общеимперское гражданское уложение. Идеологией Башмакова стал некий «монархический национализм», понятия которого неоднократно декларировались им в речах и статьях:

Рост России был и есть рост внутренний, а не рост колониальный. Рост внутренний есть своеобразный процесс, духовная сторона коего совершенно иная, ибо он сопровождается ростом национального самосознания и единства… Поэтому не может быть у русских государственных людей более возвышенной цели, как содействие такому окончательному порядку вещей, когда житель Закавказья, Самарканда или берегов Амура будет считать себя таким же русским, как житель Костромы, и его русский коренной житель никогда не упрекнет тем, что в его жилах будет течь кровь нынешних армян, сартов или гиляков.

— Башмаков А. А. За смутные годы. Публицистические статьи и речи. — СПб., 1906. — С. 78.

В 1898 году поступил на юрисконсультскую службу в Министерство иностранных дел. Он стал изучать ситуацию на Балканах, в следующем году отправился в путешествие через Болгарию в Македонию, обстановка в которой была крайне напряжённой. Путешествие послужило материалом для статей, в которых он доносил бедственное положение славян на Балканах до российских обывателей. По определению Башмакова, славянская идея — это «такая линия, по которой средства русского государства, отстаивая русские интересы в европейской политике, были бы направлены к тому, чтобы всячески содействовать, вне России, росту славянских племен, в которых инстинктивно живет чувство солидарности с русским племенем».

В 1904—1905 годах служил редактором в официальном дипломатическом издании министерства внутренних дел «Journal de St.-Petersboug», выходившем на французском языке. 1 октября 1905 года он купил газету «Военное время», и начал издавать, переименовав в «Народный голос». В ходе революционных событий 1905—1907 годов он неоднократно высказывался о необходимости жёсткого противодействия революционным силам, а в начале 1906 года создал «Русскую Партию Народного Центра». Новая партия была политически левее «Союза русского народа» и «Русского собрания», но правее «Союза 17 октября». Башмаков со своей партией активно участвовал в I Всероссийском съезде Русского собрания 8—12 февраля 1906 года, проходившего в Петербурге, и во II Всероссийском съезде Русских Людей 6—12 апреля 1906 года в Москве. В новую партию вступили такие интеллектуалы как Платон Кулаковский, Николай Шипов, Николай Кузнецов, Павел Мансуров и другие. Примерно в это время стал членом Русского собрания, а в 1908 году был одним из инициаторов создания Русского окраинного общества.

По инициативе П. А. Столыпина, был назначен на должность главного редактора «Правительственного вестника» и занимал её, с перерывом, до 1913 года. Также, при содействии Столыпина, был включён в состав Совета Министерства внутренних дел.

В 1916 входил в состав делегации русских журналистов, по приглашению британского правительства посетивших Англию и Западный фронт.

Научными увлечениями Башмакова была этнография: исследовал Алтай, Балканы, Судан и многие европейские страны.

После революции 1917 года, некоторое время был помощником главноуполномоченного Красного Креста при генерале А. И. Деникине, а в 1919 году эмигрировал сначала в Турцию, Сербию, а в 1924 году — во Францию. Принимал участие в двух крупнейших съездах эмиграции: Рейнхенгалльском в 1921 году и Парижском — в 1926 году. В эмиграции продолжил отстаивать монархические и панславистские идеалы, занимался этнографией, преподавал во французской Школе антропологии на кафедре палеонтологии черноморских стран и во французском институте палеонтологии человека.

Умер в 1943 году, похоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

Труды

• Основные начала ипотечного права. Либава, 1891.
• Балтийский вопрос с точки зрения практической внутренней политики. Ревель, 1893—94.
• Очерки поземельного устройства прибалтийских крестьян.
• Алтайские очерки. «Русские Ведомости», 1896.
• Институт родовых имуществ перед судом русской юрисдикции. СПб, 1897.
• Русские пути в Монголию. 1899.
• Болгария и Македония. (Под псевдонимом Вещий Олег, 1899).
• Болгария и Македония. СПб, 1903.
• Законодательная техника и народное право. СПб, 1904.
• За смутные годы. Публицистические статьи и речи. СПб, 1906.
• Органические недостатки нашей выборной системы. СПб, 1907.
• Великое рушение. СПб, 1907.
• Народовластие и государева воля. СПб, 1908.
• Через Чёрную гору в страну диких гегов. («Славянские Известия», 1908 — 09).
• Балканские речи. 1909.
• Триполитания и Киренаика в отношении их истории и этнографии. СПб, 1912.
• Сербская история до турецкого владычества. СПб, 1913.
• Через Черногорию в страну диких гегов. СПб, 1913.

Литература

• Томсинов В. А. Александр Александрович Башмаков (1858—1943) // Российские правоведы XVIII-XX веков: Очерки жизни и творчества. В 2-х томах (Том 2). — М., 2007. — С. 166-204. — 672 с. — («Русское юридическое наследие»). — 1000 экз. — ISBN 978-5-8078-0145-6.

Ссылки

• [www.fondiv.ru/articles/62/ Михаил Смолин. Идеолог имперского панславизма и национализма Александр Александрович Башмаков.]
• [www.hrono.ru/biograf/bio_b/bashmakov_aa.html Биография на сайте «Хронос».]
• [www.rulex.ru/01021082.htm Биография в «Русском биографическом словаре».]

Отрывок, характеризующий Башмаков, Александр Александрович

– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…


В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.

Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.


Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.