Башмаков, Флегонт Миронович

Флегонт Миронович Башмаков
Дата рождения	1774(1774)
Место рождения	д. Китовка, Симбирский уезд Симбирская губерния Российская империя
Дата смерти	21 сентября (3 октября) 1859(1859-10-03)
Место смерти	Тобольск Тобольская губерния Российская империя
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	артиллерия
Годы службы	1794—1826
Звание	полковник, разжалован в рядовые
Награды и премии

Флегонт Миронович Башмаков (1774—21 сентября (3 октября) 1859) — декабрист, разжалованный из полковников артиллерии рядовой Черниговского пехотного полка.

Биография

Потомок старинной дворянской фамилии Симбирской губернии, родился в 1774 (по другим данным в 1780) году в селе Титовка Симбирского уезда Симбирской губернии (ныне Цильнинский район, Ульяновская область). Крестьян не имел.

28 ноября 1794 года вступил в службу сержантом во 2 фузилёрный полк.

24 февраля 1797 года переведён в артиллерию подпрапорщиком.

Участник Итальянского похода Суворова 1799 года, особенно отличился в делах при Лоди, Нови, Требии и Мантуе.

Принимал участие в Турецкой и Шведской войнах. За отличие в сражениях с 16 октября 1804 года поручик.

22 января 1806 года уволен в отставку.

17 января 1807 года вновь принят на службу.

С 15 ноября 1807 года штабс-капитан. За отличие в сражении капитан — с 12 декабря 1808 года, майор — с 21 декабря 1810 года, подполковник — с 9 февраля 1811 года.

Участвовал в Отечественной войне 1812 года, командир 33-й легкой артиллерийской роты в 17-й артиллерийской бригаде, которой командовал полковник Иван Иванович Дитерихс 2-й. За отличие в сражении полковник — с 3 ноября 1812 года. Состоял в оккупационном корпусе Воронцова и вернулся в Россию в 1818 году.

Служил на Кавказе в распоряжении князя Цицианова. В 1820 году проиграл в карты крупную сумму. 26 марта 1820 года из полковников 17 артиллерийской бригады за клевету и растрату разжалован в солдаты без лишения дворянства и определён в рядовые Черниговского пехотного полка. Во время службы в этом полку Ф. М. Башмаков был принят в Южное тайное общество декабристов, хотя сам это решительно отрицал на следствии. Выполняя отдельные поручения среди которых агитация в солдатской среде, он не стал активным деятелем тайного общества. Но рядовой Башмаков проживал на одной квартире с главой общества полковником П. И. Пестелем. Это обстоятельство послужило причиной суровой расправы над нимК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан), так как в восстании Черниговского полка Флегонт Башмаков не участвовал.

Арестован 5 января 1826 года в связи с восстанием Черниговского полка, и лишь во время следствия выяснилась его причастность к Южному обществу.

Приказ об отправке в Санкт-Петербург от 1 февраля 1826 года.

15 февраля 1826 года закованный в кандалы Башмаков был доставлен в Санкт-Петербург, в Главный штаб. На следующий день переведён в Петропавловскую крепость «для содержания как солдата и преступника» и помещён в особый арестантский каземат Васильевской куртины.

Кандалы с Башмакова были сняты только 13 мая 1826 года.

По Высочайшему повелению от 17 августа 1826 года Башмаков был предан военному суду при 1-й армии в Могилёве (отправлен туда 31 августа) и приговорён к лишению дворянства, исключению из военного звания и ссылке навечно в Сибирь на поселение. Приговор 10 сентября 1827 г. был конфирмован. Выслан в Западную Сибирь.

По распоряжению Западно-Сибирского генерал-губернатора И. А. Вельяминова и Тобольского приказа о ссыльных с 24 августа 1828 года был поселён в селе Рыбино Рыбинской волости Тарского округа Тобольской губернии. Будучи сосланным на поселение уже в преклонных годах (почти 60 лет), не имея никакого состояния и по неспособности ни к какому труду, Башмаков весьма нуждался в материальных средствах для поддержания своего существования на месте поселения. В России у него не было никого из близких состоятельных родственников, которые могли бы ему помочь. Престарелая мать его, оставшаяся в Казани, будучи стеснена также в материальных средствах, не могла тоже оказывать пособия. По снисхождению к его преклонным годам, неспособности к занятию земледелием и вообще каким-либо физическим трудом, Тобольской администрацией разрешено ему было проживать не на месте причисления в Рыбинской волости, а в городе Таре, где он и оставался до 1845 года. Местные жители с уважением относились к крепкому старику — изумительному рассказчику и знатоку русской военной истории, обладающему прекрасной памятью. Флегонт Миронович был человеком прямого и резкого характера. Бывая в церкви, во время обедни в воскресный день при «великом выходе» и возглашении здравицы «благочестивейшему самодержавнейшему государю нашему» громко на всю церковь кричал: «Знаем мы этих благочестивейших!» и уходил. Несмотря на возраст, Башмаков много ходил пешком, отказывался носить даже зимой чулки, калоши. Материально Башмаков жил очень трудно: в России у него осталась восьмидесятилетняя мать, не располагавшая средствами. Помощь Флегонту Мироновичу оказывали его друзья декабристы.

В первые годы жизни на поселении единственными средствами его к существованию были те незначительные пособия, какие он получал от разных лиц, сосланных в Сибирь по приговору Верховного уголовного суда и находившиеся в лучших материальных условиях. За всё время, проведённое в ссылке, то есть в продолжение 40 лет, наибольшее денежное пособие получено им было в размере 200 рублей ассигнациями от княгини Марьи Николаевны Волконской, вообще много помогавшей нуждавшимся из ссыльных.

В конце 1835 года последовало Высочайшее соизволение о выдаче из казны по 200 рублей ассигнациями в год тем государственным преступникам, которые никакой от родственников своих из России помощи не получают. Башмаков подал бывшему Западно-Сибирскому генерал-губернатору Н. С. Сулиме прошение, ходатайствуя о выдаче ему денежного пособия:

«По последовавшему в 1825 году в России возмущению, в числе настоящих преступников взят был и я в бывший Верховный уголовный суд, в чём будучи не участен не мало уличён, и самых на меня ни от кого не было доказательств, но по Высочайшей конфирмации сослан в Сибирь на поселение единственно потому подозрению, что я находился на службе у самых злонамеренных преступников. С самого поселения меня в Рыбинскую волость, я не водворился, ибо не имею ни состояния, ни способности к сельским занятиям. Будучи обременён болезненными припадками и в продолжении службы будучи неоднократно ранен против неприятелей, при старости лет едва нахожу себе дневное пропитание. Ваше Высокопревосходительство! Крайность всех терпимых мною положений, объятых бедностью моей, без всякого пособия ни со стороны родственников, ни со стороны приятелей, побудила меня прибегнуть к вашему Высокопревосходительству. Приемля в основание Высочайшее повеление, покорнейше прошу, убедившись моими обстоятельствами, присоединить меня под покров Государя Императора!»

В 1845 году по своему выраженному желанию был переведён на жительство в город Курган Курганского округа Тобольской губернии. Будучи в Кургане, попросил Западно-Сибирского генерал-губернатора князя Горчакова назначить ему высшую норму определённого пособия по новому положению Высочайше утверждённого:

«Крайне бедное положение и неминуемый, при преклонных летах (мне 73 года), упадок здоровья, побуждают меня прибегнуть к вашему сиятельству с покорнейшей просьбой соблаговолить включить меня в числе тех лиц, которые, по постановлению комитета граждан министров, состоявшемуся в нынешнем году, имеют право на получение до 400 рублей ассигнациями вспомоществования. Не получая никакого пособия от дальнейших родственников, коих ещё имею, обязан моим существованием добрым приятелям, которые, помня многолетнюю службу отечеству и сострадая к бедственному моему положению, в котором я нахожусь, не оставляют меня своим вспомоществованием, иначе бы я уже давно погиб от недостатка, потому что 200 рублей ассигнациями Всемилостивейше выдаваемых мне едва достаточно на хлеб насущный»

В 1851 году согласно его желанию был переведён на жительство в Тобольск.

12 марта 1854 года министр внутренних дел генерал-адъютант Бибиков уведомил Западно-Сибирского генерал-губернатора Г. Х. Гасфорда, что Государь Император Высочайше повелеть соизволил находящегося на жительстве в городе Тобольске государственного преступника Флегонта Башмакова возвратить на жительство во внутренние губернии, с учреждением над ним полицейского надзора и с воспрещением ему выезда в столицы. Уведомляя о таком Высочайшем повелении, генерал-адъютант Бибиков просил генерала Гасфорда сделать распоряжение об отправлении Башмакова на жительство в город Владимир, но вскоре затем это место назначения было заменено на город Казань.

Прошёл год, но Башмаков не торопился с выездом. Ему грозили принудительным выселением. Это испугало его, поэтому он просил оставить его в Тобольске, о чём писал Тобольскому губернатору В. А. Арцимовичу:

«Вы изволили объявить мне назначение в Казанскую губернию, войдите в моё положение: я стар, уже конец приходит моей жизни, лестно было мне умереть от ядра, — порыв души не знавшей страха увлёк меня и заставил просить об исходатайствовании у Государя Всемилостивейшего соизволения стать в ряды защитников отечества; без достижения этой цели, в восемьдесят лет, — для чего мне в Казань и в Россию, — вообще могила там не теплее, я слаб и не в силах, в восемьдесят лет, переехать дальнего расстояния. Умоляю, ваше превосходительство, исходатайствовать мне оставление в Тобольске, с продолжением того содержания, какое от милости и щедрости Монарших получаю»

30 марта 1855 года граф Орлов дал согласие на жительство его в Тобольске с производством ему пособия.

В 1859 году Башмаков писал всеподданнейшее прошение об увеличении пособия по недостаточности выдаваемых прежних. Увеличенное пособие он получил незадолго до своей смерти. В Тобольске Башмаков снимал комнату у отставного урядника на Болотной улице. Тот устроил похороны декабриста за свой счет, с привлечением небольшой подписки, проведенной среди знакомых.

Умер в Тобольске 21 сентября (3 октября) 1859 года. Похоронен на городском Завальном кладбище. На могиле была установлена чугунная плита с надписью: «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа аминь. Флегонтъ Мироновичъ Башмаковъ послѣдний изъ ссыльныхъ за 14 декабря 1825 года, скончался въ Тобольскѣ 21 сентября 1859».

В период с 1828 года по 1856 год Башмаков характеризовался как местными полицейскими органами, так и лицами бывшими в разное время Тобольскими губернаторами, человеком скромного хорошего поведения, но ничем не занимающимся. В период 1848 по 1851 годы в ведомостях о лицах, состоящих под надзором полиции, показано было, что Башмаков занимался чтением духовных книг.

Награды

• Императорский орден Святого Равноапостольного Князя Владимира IV степени с бантом
• Императорский орден Святой Анны II степени степени с алмазами
• Императорский орден Святой Анны IV степени
• Орден Святого Иоанна Иерусалимского (Мальтийский крест)
• Крест «За взятие Базарджика»
• Золотая шпага с надписью «За храбрость»
• Прусский орден Pour le Mérite («За заслуги»).

Воинские звания

• Сержант — 28 ноября 1794 года
• Подпрапорщик — 24 февраля 1797 года
• Поручик — 16 октября 1804 года
• Штабс-капитан — 15 ноября 1807 года
• Капитан — 12 декабря 1808 года
• Майор — 21 декабря 1810 года
• Подполковник — 9 февраля 1811 года
• Полковник — 3 ноября 1812 года
• Рядовой — 26 марта 1820 года

Семья

У Башмакова было двое детей: сын Александр (родился в 1814 году) и дочь Екатерина (1816—1841), в замужестве Головина, скончавшаяся в Санкт-Петербурге и похороненная в Лазаревской усыпальнице Александро-Невской лавры.

Литература

• Декабристы в Западной Сибири. Очерк по официальным документам. Составил А. И. Дмитриев-Мамонов. Москва. 1895
• [portal.tsuab.ru/Nauch_2013-1/1.pdf Декабристы в Сибири: предпринимательство, образ жизни, социокультурный облик. В. П. Бойко. Издательство ТГАСУ. Томск. 2013]
• [elib.shpl.ru/ru/nodes/3873-t-1-ot-predshestvennikov-dekabristov-do-kontsa-narodnoy-voli-ch-1-do-50-h-g-g-xix-v-sostavlen-a-a-shilovym-m-g-karnauhovoy-predisl-v-vilenskiy-sibiryakov-1927-xxviii-6-s-222-stb-fot#page/44/mode/inspect/zoom/4 Деятели революционного движения в России. Био-библиографический словарь. Всесоюзное общество политических каторжан и ссыльно-поселенцев. Том 1. От предшественников декабристов до конца «Народной воли». Часть 1. До 50-х годов XIX века. Составлен А. А. Шиловым и М. Г. Карнауховой. Москва. 1927]

Ссылки

• Башмаков, Флегонт Миронович // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.

Отрывок, характеризующий Башмаков, Флегонт Миронович

Она читала и взглядывала на спящую Наташу, на лице ее отыскивая объяснения того, что она читала, и не находила его. Лицо было тихое, кроткое и счастливое. Схватившись за грудь, чтобы не задохнуться, Соня, бледная и дрожащая от страха и волнения, села на кресло и залилась слезами.
«Как я не видала ничего? Как могло это зайти так далеко? Неужели она разлюбила князя Андрея? И как могла она допустить до этого Курагина? Он обманщик и злодей, это ясно. Что будет с Nicolas, с милым, благородным Nicolas, когда он узнает про это? Так вот что значило ее взволнованное, решительное и неестественное лицо третьего дня, и вчера, и нынче, думала Соня; но не может быть, чтобы она любила его! Вероятно, не зная от кого, она распечатала это письмо. Вероятно, она оскорблена. Она не может этого сделать!»
Соня утерла слезы и подошла к Наташе, опять вглядываясь в ее лицо.
– Наташа! – сказала она чуть слышно.
Наташа проснулась и увидала Соню.
– А, вернулась?
И с решительностью и нежностью, которая бывает в минуты пробуждения, она обняла подругу, но заметив смущение на лице Сони, лицо Наташи выразило смущение и подозрительность.
– Соня, ты прочла письмо? – сказала она.
– Да, – тихо сказала Соня.
Наташа восторженно улыбнулась.
– Нет, Соня, я не могу больше! – сказала она. – Я не могу больше скрывать от тебя. Ты знаешь, мы любим друг друга!… Соня, голубчик, он пишет… Соня…
Соня, как бы не веря своим ушам, смотрела во все глаза на Наташу.
– А Болконский? – сказала она.
– Ах, Соня, ах коли бы ты могла знать, как я счастлива! – сказала Наташа. – Ты не знаешь, что такое любовь…
– Но, Наташа, неужели то всё кончено?
Наташа большими, открытыми глазами смотрела на Соню, как будто не понимая ее вопроса.
– Что ж, ты отказываешь князю Андрею? – сказала Соня.
– Ах, ты ничего не понимаешь, ты не говори глупости, ты слушай, – с мгновенной досадой сказала Наташа.
– Нет, я не могу этому верить, – повторила Соня. – Я не понимаю. Как же ты год целый любила одного человека и вдруг… Ведь ты только три раза видела его. Наташа, я тебе не верю, ты шалишь. В три дня забыть всё и так…
– Три дня, – сказала Наташа. – Мне кажется, я сто лет люблю его. Мне кажется, что я никого никогда не любила прежде его. Ты этого не можешь понять. Соня, постой, садись тут. – Наташа обняла и поцеловала ее.
– Мне говорили, что это бывает и ты верно слышала, но я теперь только испытала эту любовь. Это не то, что прежде. Как только я увидала его, я почувствовала, что он мой властелин, и я раба его, и что я не могу не любить его. Да, раба! Что он мне велит, то я и сделаю. Ты не понимаешь этого. Что ж мне делать? Что ж мне делать, Соня? – говорила Наташа с счастливым и испуганным лицом.
– Но ты подумай, что ты делаешь, – говорила Соня, – я не могу этого так оставить. Эти тайные письма… Как ты могла его допустить до этого? – говорила она с ужасом и с отвращением, которое она с трудом скрывала.
– Я тебе говорила, – отвечала Наташа, – что у меня нет воли, как ты не понимаешь этого: я его люблю!
– Так я не допущу до этого, я расскажу, – с прорвавшимися слезами вскрикнула Соня.
– Что ты, ради Бога… Ежели ты расскажешь, ты мой враг, – заговорила Наташа. – Ты хочешь моего несчастия, ты хочешь, чтоб нас разлучили…
Увидав этот страх Наташи, Соня заплакала слезами стыда и жалости за свою подругу.
– Но что было между вами? – спросила она. – Что он говорил тебе? Зачем он не ездит в дом?
Наташа не отвечала на ее вопрос.
– Ради Бога, Соня, никому не говори, не мучай меня, – упрашивала Наташа. – Ты помни, что нельзя вмешиваться в такие дела. Я тебе открыла…
– Но зачем эти тайны! Отчего же он не ездит в дом? – спрашивала Соня. – Отчего он прямо не ищет твоей руки? Ведь князь Андрей дал тебе полную свободу, ежели уж так; но я не верю этому. Наташа, ты подумала, какие могут быть тайные причины ?
Наташа удивленными глазами смотрела на Соню. Видно, ей самой в первый раз представлялся этот вопрос и она не знала, что отвечать на него.
– Какие причины, не знаю. Но стало быть есть причины!
Соня вздохнула и недоверчиво покачала головой.
– Ежели бы были причины… – начала она. Но Наташа угадывая ее сомнение, испуганно перебила ее.
– Соня, нельзя сомневаться в нем, нельзя, нельзя, ты понимаешь ли? – прокричала она.
– Любит ли он тебя?
– Любит ли? – повторила Наташа с улыбкой сожаления о непонятливости своей подруги. – Ведь ты прочла письмо, ты видела его?
– Но если он неблагородный человек?
– Он!… неблагородный человек? Коли бы ты знала! – говорила Наташа.
– Если он благородный человек, то он или должен объявить свое намерение, или перестать видеться с тобой; и ежели ты не хочешь этого сделать, то я сделаю это, я напишу ему, я скажу папа, – решительно сказала Соня.
– Да я жить не могу без него! – закричала Наташа.
– Наташа, я не понимаю тебя. И что ты говоришь! Вспомни об отце, о Nicolas.
– Мне никого не нужно, я никого не люблю, кроме его. Как ты смеешь говорить, что он неблагороден? Ты разве не знаешь, что я его люблю? – кричала Наташа. – Соня, уйди, я не хочу с тобой ссориться, уйди, ради Бога уйди: ты видишь, как я мучаюсь, – злобно кричала Наташа сдержанно раздраженным и отчаянным голосом. Соня разрыдалась и выбежала из комнаты.
Наташа подошла к столу и, не думав ни минуты, написала тот ответ княжне Марье, который она не могла написать целое утро. В письме этом она коротко писала княжне Марье, что все недоразуменья их кончены, что, пользуясь великодушием князя Андрея, который уезжая дал ей свободу, она просит ее забыть всё и простить ее ежели она перед нею виновата, но что она не может быть его женой. Всё это ей казалось так легко, просто и ясно в эту минуту.

В пятницу Ростовы должны были ехать в деревню, а граф в среду поехал с покупщиком в свою подмосковную.
В день отъезда графа, Соня с Наташей были званы на большой обед к Карагиным, и Марья Дмитриевна повезла их. На обеде этом Наташа опять встретилась с Анатолем, и Соня заметила, что Наташа говорила с ним что то, желая не быть услышанной, и всё время обеда была еще более взволнована, чем прежде. Когда они вернулись домой, Наташа начала первая с Соней то объяснение, которого ждала ее подруга.
– Вот ты, Соня, говорила разные глупости про него, – начала Наташа кротким голосом, тем голосом, которым говорят дети, когда хотят, чтобы их похвалили. – Мы объяснились с ним нынче.
– Ну, что же, что? Ну что ж он сказал? Наташа, как я рада, что ты не сердишься на меня. Говори мне всё, всю правду. Что же он сказал?
Наташа задумалась.
– Ах Соня, если бы ты знала его так, как я! Он сказал… Он спрашивал меня о том, как я обещала Болконскому. Он обрадовался, что от меня зависит отказать ему.
Соня грустно вздохнула.
– Но ведь ты не отказала Болконскому, – сказала она.
– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!