Башмакофф, Наталия

Наталия Башмакофф
фин. Natalia Baschmakoff
Место рождения:	Хельсинки
Страна:	Финляндия Финляндия
Научная сфера:	литературоведение
Место работы:	Хельсинкский университет, Университет Йоэнсуу, Университет Тампере
Учёная степень:	доктор наук
Учёное звание:	профессор
Альма-матер:	Хельсинкский университет
Известна как:	исследовательница русского авангарда, хлебниковед
Награды и премии:	Международная отметина имени отца русского футуризма Давида Бурлюка

Ната́лия Башмако́фф (фин. Natalia Baschmakoff, Наталья Владимировна Башмакова; Хельсинки) — финский литературовед, историк литературы русского происхождения. Специалист по истории русской литературы. Доктор философии, профессор, заведовала кафедрой русского языка и культуры университета Йоэнсуу (сегодня Университет Восточной Финляндии), доцент Университета Тампере. Председатель Общества финских славистов.

Биография

Наталия Башмакофф, потомок русских эмигрантов в третьем поколении, родилась в Хельсинки. Окончила Хельсинкский университет, в котором некоторое время преподавала. Подолгу жила во Франции и в Польше. Живёт в Хельсинки.

В 1987 году защитила в Хельсинки докторскую диссертацию на тему «Слово и образ. О творческом мышлении Велимира Хлебникова»; оппонентом на защите был Виктор Григорьев.

Владеет финским, русским и шведским языками. Для обучения дочери шведскому языку родители Наталии, как и большинство русских эмигрантов в Финляндии, отдали её в шведскую начальную школу, а летом она жила в деревне в шведской семье. О своём знании языков Наталия Башмакофф в 1999 году писала:

Проблема языков для меня лично горестна, так как эмоционально чувствую лучше русский, но не всегда уверена в употреблении каких-то выражений, шведский сидит во мне глубоко, но, конечно, я сейчас его подзабыла. Эмоционально он мне ближе финского. Это ужасно, но это так. Зато финский я знаю… в совершенстве. Из финского могу делать любую языковую лепнину. Я в финском технарь и акробат. Однако в моём финском нет души. Это горестно, потому что я бы уже давно писала что-нибудь от себя, но эмоциональный языковой барьер даёт себя знать. Я по сей день не решила проблемы своего «родного» языка. Ни в коем случае не трёхъязычная, только русский приближается к знанию финского, шведский на отлёте…

По свидетельству русских корреспондентов Наталии Башмакофф, она владеет русским языком на уровне носителя, и её собственная заниженная оценка своего русского языка объясняется психологическими причинами.

Происхождение и семья

Со стороны матери Наталия Башмакофф имеет новгородские корни. Прапрадед торговал в Хельсинки сельскохозяйственной продукцией, оставил на некоторое время в Финляндии помогавшую ему в торговле тринадцатилетнюю дочь, и та прижилась в Финляндии. Её дочь Вера Ивановна, мать Наталии Башмакофф, родилась в Гельсингфорсе в 1908 году, рано осталась сиротой, свободно владела тремя языками (русским, финским и шведским) и умерла в Хельсинки в 1997 году.

Отец Наталии Башмакофф, Владимир Яковлевич Башмаков, родился в 1903 году в дачном посёлке Куоккала под Петербургом. После Октябрьской революции семья Башмаковых перебралась из Петрограда в Финляндию.

У Наталии Башмакофф двое детей, владеющих несколькими языками и общающихся с матерью по-русски.

Научная деятельность

Основные научные интересы находятся в области русского литературного авангарда (Велимир Хлебников, Елена Гуро).

Награды и премии

• Международная отметина имени отца русского футуризма Давида Бурлюка

Библиография

Статьи

• Baschmakoff N., Leinonen M. Из истории и быта русских в Финляндии. 1917−1939: По печатным материалам, воспоминаниям и рассказам самих русских // StudiaSlavica Finlandensia. — Helsinki, 1990. — Т. VII.
• Башмакофф Наталия. «Страна намеков и надежд…» Меняющиеся настроения русских в Финляндии в 1930-е годы // Зарубежная Россия 1917—1939 гг. Сборник статей. — СПб., 2000.

Ссылки

• Башмакофф Наталия. [www.suomesta.ru/2014/09/15/bashmakoff-nataliya-pryanyj-vkus-mnogogolosya-ili-v-poiskax-utrachennogo-semejnogo-uklada-vospominaniya/ Пряный вкус многоголосья, или В поисках утраченного семейного уклада: Воспоминания]. Финляндия: язык, культура, история (15 сентября 2014). Проверено 12 мая 2015.

Отрывок, характеризующий Башмакофф, Наталия

– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.