Башня Эйнштейна

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Достопримечательность
Башня Эйнштейна
Ба́шня Эйнште́йна (нем. Einsteinturm) — астрофизическая обсерватория, находящаяся на территории Научного парка имени Альберта Эйнштейна на горе Телеграфенберг в Потсдаме, является революционным для своего времени творением архитектора Эриха Мендельсона. Построенная в 1924 году башня получила своё название в честь лауреата Нобелевской премии 1921 года. В башне планировалось проводить эксперименты, доказывающие теорию относительности Эйнштейна. Здание находится под охраной государства. Башенный телескоп, спроектированный Эрвином Финлей-Фройндлихом, принадлежит Потсдамскому астрофизическому институту.

История и современность

Здание обсерватории было задумано и спроектировано в начале 1917 года, строительство шло с 1919 по 1921 год. Средства на постройку были собраны среди учёных, меценатов и научных организаций Германии и всей Европы. Обсерватория начала функционировать в 1924 году, в самые тяжёлые послевоенные годы. Первоначально планировалось построить здание обсерватории из монолитного бетона, однако сложность конструктивного решения и нехватка средств привела к тому, что основная часть здания была сделана из кирпича, покрытого штукатуркой. Поскольку материал приходилось менять на ходу, в процессе строительства, конструктивная часть не была переделана с учётом новых обстоятельств.

В первые же годы это привело к появлению массы проблем, на здании появились многочисленные трещины и протечки. Уже в 1925—1927 годах пришлось произвести капитальный ремонт здания, который также проходил под личным надзором Мендельсона. С тех пор в обсерватории регулярно проходили многочисленные ремонтные работы. Во время Второй мировой войны здание было сильно разрушено в ходе бомбардировок Потсдама авиацией союзников. Послевоенное восстановление здание прошло в более полном соответствии с концептуальными эскизами Эриха Мендельсона. Последняя полная реконструкция здания была произведена в 1999 году, к своему 75-летию.

В вестибюле, неподалеку от входа в здание обсерватории на постаменте выставлен бронзовый бюст Эйнштейна. Первоначально он находился в одной из лабораторий обсерватории. В 1933 году после прихода к власти нацистов и начала политики антисемитизма, башня Эйнштейна утратила название и статус независимого института. Все фотографии и следы деятельности Эйнштейна были убраны, а скульптуру постановили отправить на переплавку. В течение всех лет нацистского режима (как скрытая фронда и дань Эйнштейну) на месте бюста лежал «Один Камень» (Ein Stein), (эта традиция сохранилась и по сей день). Впрочем, после 1945 года обнаружилось, что сотрудники обсерватории не подчинились приказу и укрыли бюст в подвале здания, в ящике из-под спектрографа.

Сам Эйнштейн никогда не работал в обсерватории своего имени, однако активно поддерживал организацию на всех этапах строительства, а также и затем, во время регулярной научной работы телескопа. Изображение, полученное оптическими приборами не обрабатывалось напрямую, а направлялось через систему передачи сигналов на нижние этажи здания, где находятся приборы и лабораторное оборудование. За время работы обсерватории в ней сменилось семь телескопов.

До сих пор работы солнечной обсерватории проводятся в рамках программы исследований Института астрофизики Лейбница в Потсдаме. Сейчас здесь работает специальная экспозиция, посвящённая роли и месту Потсдама в мировой науке.[1]

Напишите отзыв о статье "Башня Эйнштейна"

Ссылки

Примечания

  1. [www.dw-world.de/dw/article/0,,1553378,00.html?maca=rus-yandex_new_comments-325-xml dw-world.de: Эйнштейн в Германии: Берлин, Потсдам, Мюнхен]

Отрывок, характеризующий Башня Эйнштейна

– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.