Башуцкие

Башуцкие
Корвин
Описание герба: см. текст
Том и лист Общего гербовника:	VIII, 131
Губернии, в РК которых внесён род:	Черниговская
Часть родословной книги:	VI
Родоначальник:	Иван Кондратьевич Баховский
Подданство:

Эта статья — о дворянском роде. О носителях фамилии см. Башуцкий.

Башуцкие— старинный дворянский род шляхетского происхождения.

Родоначальником его считается прибывший из Польши Иван Кондратьевич «из Баховских» (польск. Bachowski) в 1709 году и имевший чин хорунжего. Старший сын его, Яков Иванович, был сотенным атаманом (1744).

Сын генерал-адъютанта, сенатора и петербургского коменданта Павла Яковлевича Башуцкого — Александр Павлович Башуцкий — автор «Панорамы С.-Петербурга» (1843) и издатель «Русской Иллюстрации».

Род Башуцких записан в VI часть родословной книги Черниговской губернии.

• Башуцкий, Александр Данилович (1793 — 1877) — русский юрист, сенатор, член Верховного уголовного суда.
• Башуцкий, Павел Яковлевич (1771—1836) — русский генерал, участник Наполеоновских войн, Санкт-Петербургский комендант.
  • Башуцкий, Александр Павлович (1803—1876) — его сын, литератор.

Описание герба

В щите, имеющем красное поле, изображён чёрный ворон, стоящий на золотом древесном отрубке, держащий в носу перстень.

Щит увенчан дворянскими шлемом и короной. Нашлемник: три страусовых пера. Намёт на щите красный, подложенный золотом. Герб рода Башуцких внесён в Часть 8 Общего гербовника дворянских родов Всероссийской империи, стр. 131.

Литература

• В.Е.Рудаков. Башуцкие // Новый энциклопедический словарь: В 48 томах (вышло 29 томов). — СПб., Пг., 1911—1916.

Отрывок, характеризующий Башуцкие

Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!