Баян (крейсер, 1900)
«Баян» — броненосный крейсер российского императорского флота. Первый из четырёх крейсеров типа «Баян». Включён в списки флота 11 января 1899 года, унаследовав имя от списанного корвета «Баян». Заложен на верфи Ла Сейн (франц.) (Франция) 26 июня (8 июля) 1899 года. Спущен на воду 20 мая 1900 года. Вступил в строй в 1903 году. 26 ноября 1904 года потоплен в гавани Порт-Артура. 22 августа 1905 года включён в состав японского флота под названием «Асо» (яп. 阿蘇). Исключён из списков японского флота в 1930 году. Расстрелян тяжёлым крейсером «Мёко» в качестве мишени 8 августа 1932 года.
Содержание
Проектирование и постройка
Ввиду того, что русскому флоту на Дальнем Востоке предстояли операции вблизи побережья, где велика вероятность встречи с крупными силами противника, появилась идея создания крейсера с усиленным бронированием и повышенной живучестью за счёт уменьшения автономности и дальности плавания.
7 мая 1897 года состоялось совещание, посвящённое утверждению проектного задания на новый крейсер, под председательством Управляющего Морским министерством вице-адмирала П. П. Тыртова, в котором приняли участие адмирал К. П. Пилкин, вице-адмирал С. П. Тыртов 2-й, вице-адмирал Н. И. Казнаков, вице-адмирал С. О. Макаров, вице-адмирал Ф. К. Авелан, контр-адмирал Н. И. Скрыдлов, контр-адмирал Н. Н. Ломен, генерал-майор А. С. Кротков (и. о. Главного инспектора морской артиллерии), инспектор механической части Н. Г. Нозиков, инспектор кораблестроения Н. Е. Кутейников. Результатом совещания стало итоговое постановление, в 12 пунктах которого излагалось проектное задание. Это задание, в частности, предусматривало:
- Предельное водоизмещение — 6700 т
- Корпус «нормального устройства», обшитый в подводной части деревом и медью
- Скорость 21 узел
- Дальность плавания до 7000-8000 миль со скоростью 10 узлов
- Два гребных винта
- Водотрубные котлы Бельвиля
- Карапасная броневая палуба и бортовая броня до верхней палубы
- Артиллерийское вооружение: 2х8", 8-10x6" и 20x3" пушек
- Возможность погонного и ретирадного огня из трёх орудий
- Броневая защита 8" и 6" орудий щитами круппированной стали, броневая защита части 3" орудий
- Три подводных минных аппарата — один носовой и два кормовых
- Один или два боевых марса
- Таранный форштевень
11 июня 1897 года письмо ГМШ внесло в это задание некоторые поправки:
- При необходимости фирма-проектант может увеличить водоизмещение до 7000 т с разрешения управляющего Морским министерством.
- Поместить 8" орудия в закрытых башнях.
- Число погонных орудий довести до пяти.
Строительство корабля было доверено французской верфи Ла Сейн . 2 ноября 1898 года наблюдающим за постройкой броненосца «Цесаревич» и крейсера «Баян» был назначен капитан 1-го ранга И. К. Григорович. Механизмы и собранные конструкции принимали инженер-механик К. П. Боклевский и инженер-механик Д. А. Голов.
В ходе строительства МТК отказался от установки втягивающегося якоря Марреля и сохранил устаревший якорь Мартина со штоком. Было также отвергнуто предложение Григоровича о внесении в проект крейсера кормового мостика и прачечной.
Первый лист горизонтального киля крейсера был установлен на стапель-блоки 24 ноября (6 декабря) 1898 года. Получив заказы на крайне выгодных условиях, французские корабелы утратили энтузиазм и любезность. С уходом прежнего главного конструктора и директора верфи в Ла Сейн А. Логаня участились случаи невнимательного отношения к русским заказам, строительство затягивалось, предпочтение отдавалось французским крейсерам. Принимающие были вынуждены часто браковать недоброкачественно или не по чертежам изготовленные детали. Заказы на механизмы и материалы были разбросаны по мелким заводам от Пиренеев до бельгийской границы. Российский военно-морской агент в Великобритании капитан 1-го ранга И. П. Успенский забраковал якорь-цепи для «Баяна», изготовленные мелкой фирмой «Генри Вуд и Ко» по заказу французских корабелов. В Марселе русские приёмщики забраковали вал упорного подшипника левой машины, крышку цилиндров высокого давления и два золотниковых поршня.
Официальную закладку «Баяна» и «Цесаревича» провели в один день — 26 июня (8 июля) 1899 года. По предписанию из Петербурга церемония была проведена без особых торжеств: офицеры были в штатском, русский флаг не поднимали.
В конце 1899 года Григоровича и Боклевского сменили командир крейсера А. Р. Родионов и корабельный инженер И. А. Гаврилов.
К 26 мая 1900 завершили испытания подводной части обшивки на водонепроницаемость. 30 мая крейсер был спущен на воду — с опозданием на пять месяцев. Из-за ожидания новых деталей взамен бракованных застопорилась сборка левой машины. Завод Сен-Шамон затягивал с заменой бракованных броневых плит.
В процессе строительства по предложению А. Р. Родионова с фок-мачты убрали боевой марс с двумя 47-мм пушками, изменили рангоут и расположение прожекторов, установили сирену, электрический привод золотника рулевой машины заменили гидравлическим.
В 1902 году командиром крейсера был назначен капитан 1-го ранга Р. Н. Вирен. В том же году для измерения вибрации, выявленной при первом заводском испытании, на крейсер прибыл подполковник по Адмиралтейству А. Н. Крылов.
14 и 16 октября у Йерских островов были проведены ходовые испытания, однако вместо 24 часов они продолжались только 5, и скорость ни разу не удалось довести до 21 узла — максимальный показатель был 20,97 узлов. Осадка крейсера оказалась меньше контрактной и составила 21 фут 3 дюйма. Последующие испытания и устранение недоработок заняли весь 1902 год и начало 1903 года.
История службы
Переход на Дальний Восток
Весной 1903 года Баян совершил переход в Кронштадт, где 22 июля участвовал в генерал-адмиральском смотре, а 26 июля — в императорском смотре. В тот же день крейсер вместе с броненосцем «Ослябя» направился в Средиземное море на соединение с броненосцами «Цесаревич» и «Император Николай I». По замыслу ГМШ, этот отряд должен был выйти на Дальний Восток для укрепления эскадры Тихого океана. Однако 9 (22) августа «Ослябя» попал в аварию в Гибралтарском проливе, и «Баян» продолжил путь в одиночку. 25 сентября 1903 года броненосец «Цесаревич» и крейсер «Баян» покинули Средиземное море, направляясь на Дальний Восток. В Порт-Саид пришли 27-го, в Суэц — 30-го, в Джибути — 8 октября, в Коломбо — 21 октября, в Сабанг — 28 октября. 7 ноября вышли из Сингапура в Порт-Артур. В пути команда крейсера занималась учебно-боевой подготовкой. В 9 часов утра 19 ноября радиостанция «Цесаревича» вступила в переговоры со станцией стоящего на внешнем рейде Порт-Артура флагманского броненосца «Петропавловск». 30 ноября приказом начальника эскадры № 984 «Цесаревич» и «Баян» были зачислены в её состав. Корабли включились в программу рейдовых учений и готовились к окраске в боевой цвет.
В поход на Дальний Восток «Цесаревич» и «Баян» вышли без дальномеров Барра и Струда, а крейсер вдобавок страдал неудачной конструкцией задраек ставней орудийных портов, которые откидывались от ударов волн (что, учитывая низкое расположение бортовых батарей, фактически не позволяло использовать никакие орудия, кроме башенных 8", при более-менее сильном волнении).
В Порт-Артуре
25 января (7 февраля) 1904 года, накануне нападения японцев, «Баян» в паре с «Боярином» отбыл свою очередь дежурства. Поставив корабль на якорь на внешнем рейде, где эскадра готовилась к практическому плаванию, капитан 1-го ранга Вирен подал рапорт на имя начальника эскадры, в котором просил разрешения установить противоминные сети, но ответа не получил. Поскольку крейсер стоял в дальнем юго-западном ряду строя эскадры, команда не догадывалась о нападении японских миноносцев. Нападавшие также не заметили крейсер, заслонённый вспомогательным крейсером «Ангара». Только с подходом катеров с подорванных кораблей на «Баяне» поняли, что произошло, и в 1 час 35 минут утра развели пары. Приказа на выход в море не поступило. В 4 часа 55 минут утра Вирен напомнил начальнику эскадры о готовности выйти в море, но приказа опять не последовало. В 8 часов 05 минут утра в виду российской эскадры появились два бронепалубных японских крейсера, но адмирал Старк не отправил на перехват крейсера, а начал выводить всю эскадру. «Баян» шёл во главе колонны крейсеров. Когда японские крейсера скрылись, эскадра вернулась на рейд.
27 января (9 февраля) японский флот опять приблизился к Порт-Артуру. Российская эскадра в кильватерной колонне вышла навстречу. После получасовой перестрелки японский флот вышел из боя. Крейсера «Баян» и «Новик» во время боя оказались[прояснить] между колоннами броненосцев [каких: русских или японских]. После первого выстрела японского флагмана «Микаса» «Баян» открыл ответный огонь с расстояния 29 кабельтовых. После начала отхода противника русские крейсера сблизились с концевыми кораблями японцев на 19 кабельтовых и открыли огонь из всех орудий, вплоть до 75-мм. По приказу Старка крейсера присоединились к своей эскадре.
В бою крейсер получил до десяти попаданий 6" снарядов и до 350 мелких пробоин. Вышли из строя три 75-мм пушки, прожектор и три котла. Погибло 4 матроса, ранено 35 (двое смертельно). Из офицеров были ранены лейтенант А. А. Попов и командир 6" орудия поручик В. К. Самарский. Строевой квартирмейстер Никифор Печерица, несмотря на серьёзные раны, не покинул свой пост у флага. Матрос 1-й статьи Павел Адмалкин после попадания снаряда в 6" каземат один продолжал вести огонь, сделав 10 выстрелов. За этот бой Вирен получил золотое оружие «За храбрость».
В выходах из гавани навстречу японской эскадре «Баян» выполнял роль флагмана отряда крейсеров. Однако его боевые возможности уменьшала ограниченная дальнобойность 8" орудий. В перестрелках с японскими крейсерами на предельной дальности снаряды крейсера не долетали до противника.
31 марта (13 апреля) 1904 года «Баян» вышел на помощь подбитому и потерявшему ход миноносцу «Страшный», окружённому японскими миноносцами. Подойдя к месту боя, крейсер столкнулся с отрядом из шести японских крейсеров (броненосные «Асама» и «Токива» и четыре бронепалубных). «Баян» открыл огонь, после чего под сосредоточенным ответным огнём противника спустил вельбот и ялик и начал спасать из воды команду погибшего миноносца (успели спасти пятерых матросов), после чего двинулся наперерез двум японским крейсерам, преследовавшим отряд русских миноносцев. Последний залп японских крейсеров лёг под самой кормой «Баяна», однако крейсер успел уйти от неминуемой гибели и даже подобрать шлюпки. Только сопроводив миноносцы к берегу, по приказу флагмана крейсер присоединился к эскадре. За этот бой капитан 1-го ранга Вирен был удостоен ордена св. Георгия IV степени, были также награждены некоторые офицеры и матросы.
В дальнейшем действия Порт-Артурской эскадры ограничились выходами легких судов. «Баян» оставался в гавани. 24 апреля (7 мая) о приказу и. о. начальника эскадры контр-адмирала Витгефта с крейсера были сняты для установки на батарею литер «В» четыре 75-мм пушки.
10 (23) июня «Баян» под брейд-вымпелом капитана 1-го ранга Рейценштейна участвовал в эскадренном выходе в море для генерального сражения с японской эскадрой. В 19 часов 10 минут по сигналу адмирала Витгефта «Баян» с крейсерами занял место впереди эскадры, возвращавшейся в порт, не приняв боя.
26 июня (9 июля) «Баян» под брейд-вымпелом Рейценштейна возглавил отряд, включавший броненосец «Полтава», крейсера и миноносцы, который обстрелял занятые японцами высоты в бухте Тахо. В перестрелке с отрядом японских крейсеров и миноносцев 8" снаряды «Баяна» опять не долетали до противника.
В июле «Баян» продолжал поддерживать огнём сухопутные войска. 14 июля он возглавлял отряд в составе броненосца «Ретвизан» и «Полтава», крейсеров «Новик» и «Аскольд», 3 канонерских лодок и 7 миноносцев, вышедший в бухту Тахо для обстрела японских позиций. В ответ японцы выслали броненосные крейсера «Ниссин» и «Кассуга». Русский отряд, не приняв боя, начал отходить. На входе в гавань «Баян» правым бортом задел мину, получив пробоину длиной почти 10 метров у бокового киля, в результате чего были затоплены первая кочегарка, две угольные ямы и правый бортовой коридор. При небольшом крене на правый борт дифферент дошёл до 2,1 м. В 18 часов 40 минут крейсер успел встать на бочку, после чего сел на грунт. Под руководством лейтенанта В. И. Руднева были подведены два пластыря, пока другая аварийная партия под руководством трюмного механика Б. П. Кошелева закрепляла переборки.
Командование эскадры перед вводом крейсера в док решило полностью его разоружить, «чтобы не надломился». Все 6" и 75-мм пушки были сняты и переданы на сухопутный фронт и на другие корабли эскадры. Две 6" пушки затонули вместе с баржей при обстреле японской осадной артиллерией. Ко 2 (15) сентября на «Баяне» уже не было ни одного 6", 8х75-мм, 8х47-мм и 2х37-мм орудий, и рассчитывать на их возвращение не приходилось.
Командир корабля сам способствовал его разоружению. 15 (28) июля на совещании командиров и флагманов Р. Н. Вирен высказал предложение: «Флоту оставаться в Артуре, составляя с ним нераздельное целое, но разделить суда на те, которые будут выходить на рейд, и другие, которые останутся в гавани, окончат кампанию, и вся команда их пойдёт на берег и примет участие в обороне Артура». После гибели Витгефта в бою в Жёлтом море именно Вирен был назначен начальником Порт-Артурского отряда кораблей и продолжил разоружение эскадры. Командование «Баяном» было поручено капитану 2-го ранга Ф. Н. Иванову — бывшему командиру минного заградителя «Амур».
В начале августа на команду «Баяна» возложили обязанность обслуживать 4x6", 3x120-мм, 12x75-мм, 9x47-мм, 12x37-мм пушек и 5 прожекторов на сухопутном фронте и 9 фугасов форта № III, для чего с корабля на берег было списано 223 человека (батареями на сухопутном фронте командовали мичманы Юрий Лонткевич, Александр Бошняк, Анатолий Романов). Ещё более 200 человек было послано 7 августа в резерв сухопутных войск крепости под командованием лейтенанта В. И. Руднева 3-го и мичмана П. М. Соймонова 2-го (в героической обороне г. Высокой участвовали лейтенант В. И. Руднев, инженер-механик М. И. Глинка, младший врач А. П. Стеблов, священник о. Анатолий Куньев). Старший минный офицер крейсера лейтенант Н. Л. Подгурский предложил использовать для стрельбы по японским окопам метательные минные аппараты, а 4 сентября скатил шаровую мину заграждения в японский окоп. 9 сентября лейтенант Подгурский взорвал блиндаж, занятый японцами на Высокой горе, что отсрочило падение важного опорного пункта более чем на два месяца.
В конце сентября на «Баян» начали устанавливать 6" орудия с крейсера «Паллада», готовя его к выходу в море. Японцы обстреливали гавань из орудий среднего калибра, а потом и из 11" мортир. «Баян» получил 10 попаданий снарядами среднего калибра и 6 — 11" снарядами. 3 (16) октября крейсер, уже получивший повреждения в ходовой части, вышел на внешний рейд, уходя от обстрела. Покончив с броненосцами, стоявшими на внутреннем рейде, 25 ноября (8 декабря) японцы вновь перенесли огонь на «Баян». С 9 до 17 часов по крейсеру было выпущено до 320 11" и 6" снарядов. Четыре из десяти попавших в крейсер снарядов были 11" калибра. Не имея подводных пробоин, корабль всё более оседал в воду, поскольку отсеки заполнялись водой в результате борьбы с пожарами. О восстановлении корабля уже не могло быть и речи. К полудню 26 ноября (9 декабря) крейсер, наполнившись водой, с 15-градусным креном на левый борт всем корпусом лёг на грунт Восточного бассейна.
Часть команды «Баяна» образовала десантную роту во главе мичманом Ю. Л. Леонтковичем и инженер-механиком Е. П. Кошелевым. Капитан 2-го ранга Иванов получил должность при штабе. В ночь на 20 декабря 1904 (2 января 1905) года «Баян» был взорван.
В составе японского флота
После захвата Порт-Артура японцы начали поднимать затопленные корабли. 7 августа из гавани в Японию вышел поднятый со дна крейсер «Баян». Сначала бывшие русские корабли предполагалось продать Китаю, но сделка не состоялась, и 22 августа 1905 года крейсер был включен в состав японского флота под именем «Асо». В 1906—1908 годах он прошел восстановительный ремонт в Майдзуру, получив новые котлы Миябара и орудия Виккерса.
В 1913 году башенные 8" установки крейсера были сняты и заменены на палубные 6" орудия с длиной ствола в 50 калибров. В отличие от крейсера «Варяг» и броненосцев «Полтава» и «Пересвет» «Баян» не был продан России в 1916 году. В 1921—1922 годах его переоборудовали в минный заградитель (420 мин), а в 1930 году исключили из списков флота и превратили в блокшив.
8 августа 1932 года корпус крейсера был расстрелян в качестве мишени тяжёлым крейсером «Мёко».
Командиры
«Баян»
- 15.01.1900 — 03.04.1902 — капитан 1-го ранга Родионов, Александр Ростиславович;
- 03.04.1902 — 15.08.1904 — капитан 1-го ранга Вирен, Роберт Николаевич;
- 15.08.1904 — 20.12.1904[1] — капитан 2-го ранга Иванов, Фёдор Николаевич
«Асо»
- 15.10.1907 — 01.10.1909 капитан 1-го ранга (тайса) Гитаро Исии (яп. 石井義太郎);
- 01.10.1909 — 26.09.1910 капитан 1-го ранга (тайса) Тэцутаро Сато (яп. 佐藤鉄太郎);
- (исполняющий обязанности)0 1.12.1910 — 17.12.1910 капитан 1-го ранга (тайса) ? (яп. 笠間直);
- 01.04.1911 — 22.05.1912 капитан 1-го ранга (тайса) Ситаро Накадзима (яп. 中島市太郎);
- (исполняющий обязанности) 27.09.1912 — 01.12.1912 капитан 1-го ранга (тайса) Дзюнтаро Хиросэ (яп. 広瀬順太郎);
- 01.12.1912 — 01.12.1913 капитан 1-го ранга (тайса) Тюсабуро Сакакибара (яп. 榊原忠三郎);
- 01.12.1913 — 01.10.1915 капитан 1-го ранга (тайса) Тюнодзё Коямада (яп. 小山田仲之丞);
- 13.12.1915 — 01.12.1916 капитан 2-го ранга (тюса) Сиёудзоу Васима (яп. 桑島省三);
- 01.12.1916 — 01.12.1917 капитан 1-го ранга (тайса) Таро Ханабуса (яп. 花房太郎);
- 01.12.1917 — 25.9.1918 капитан 1-го ранга (тайса) Хэйсиро Оми (яп. 大見丙子郎);
- 20.11.1918 — 20.11.1919 капитан 1-го ранга (тайса) Гэндзи Идэ (яп. 井手元治);
- 20.11.1919 — 20.11.1920 капитан 1-го ранга (тайса) Тикахару Коидзуми (яп. 小泉親治);
- 20.11.1920 — ? капитан 1-го ранга (тайса) Токёми Моримура (яп. 森本兎久身);
- 01.07.1922 — 10.11.1922 капитан 1-го ранга (тайса) Кэсаити Хицуда (яп. 七田今朝一);
- 20.07.1923 — 07.05.1924 капитан 1-го ранга (тайса) Иносукэ Токуда (яп. 徳田伊之助);
- 07.05.1924 — 10.11.1924 капитан 1-го ранга (тайса) Санкити Такахаси (яп. 高橋三吉);
- 10.11.1924 — 20.11.1925 капитан 1 ранга (тайса) Нобуити Ямагути (яп. 山口延一);
- 20.11.1925 — 15.11.1926 капитан 1 ранга (тайса) Миёдзо Куроянаги (яп. 畔柳三男三).
Другие крейсера типа «Баян»
Напишите отзыв о статье "Баян (крейсер, 1900)"
Примечания
- ↑ [wunderwaffe.narod.ru/WeaponBook/Bayan_vin/24.htm С. Е. Виноградов, А. Д. Федечкин. Броненосный крейсер Баян]
Литература
- «Баян» // Военная энциклопедия : [в 18 т.] / под ред. В. Ф. Новицкого [и др.]. — СПб. ; [М.] : Тип. т-ва И. В. Сытина, 1911—1915.</span>
- [wunderwaffe.narod.ru/Magazine/MK/1997_03/index.htm Крестьянинов В. Я., Молодцов С. В. Броненосные крейсера типа «БАЯН»]
- [wunderwaffe.narod.ru/Magazine/BKM/Bayan/index.htm Мельников P. M. Броненосный крейсер «Баян» (1897—1904)]
- [wunderwaffe.narod.ru/WeaponBook/Bayan_vin/index.htm Виноградов С. Е. Федечкин А. Д. Броненосный крейсер Баян]
- [militera.lib.ru/tw/shershov_ap/25.html Шершов А. П. К истории военного кораблестроения]
Ссылки
- [navy.h1.ru/Page6/cruis.html Крейсера]
- [www.battleships.spb.ru/RusCr/bayan.html Броненосный крейсер «БАЯН», Россия, 1900 г.]
- [navsource.narod.ru/photos/02/027/index.html Броненосный крейсер «Баян» (Фотоархив)]
- [navy.h1.ru/Page4/bayan.jpg Фото]
- [modelyard.narod.ru/russian/ships/bayan/index.htm Фото]
|
Отрывок, характеризующий Баян (крейсер, 1900)
– А я то, не знал… Николушка… друг мой!– Вот он… наш то… Друг мой, Коля… Переменился! Нет свечей! Чаю!
– Да меня то поцелуй!
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.
– Василий Денисов, друг вашего сына, – сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него.
– Милости прошу. Знаю, знаю, – сказал граф, целуя и обнимая Денисова. – Николушка писал… Наташа, Вера, вот он Денисов.
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
– Голубчик, Денисов! – визгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и взяв руку Наташи, поцеловал ее.
Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки.
Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и не спускали с него восторженно влюбленных глаз. Брат и сестры спорили и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку.
Ростов был очень счастлив любовью, которую ему выказывали; но первая минута его встречи была так блаженна, что теперешнего его счастия ему казалось мало, и он всё ждал чего то еще, и еще, и еще.
На другое утро приезжие спали с дороги до 10 го часа.
В предшествующей комнате валялись сабли, сумки, ташки, раскрытые чемоданы, грязные сапоги. Вычищенные две пары со шпорами были только что поставлены у стенки. Слуги приносили умывальники, горячую воду для бритья и вычищенные платья. Пахло табаком и мужчинами.
– Гей, Г'ишка, т'убку! – крикнул хриплый голос Васьки Денисова. – Ростов, вставай!
Ростов, протирая слипавшиеся глаза, поднял спутанную голову с жаркой подушки.
– А что поздно? – Поздно, 10 й час, – отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шопот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что то голубое, ленты, черные волоса и веселые лица. Это была Наташа с Соней и Петей, которые пришли наведаться, не встал ли.
– Николенька, вставай! – опять послышался голос Наташи у двери.
– Сейчас!
В это время Петя, в первой комнате, увидав и схватив сабли, и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики, при виде воинственного старшего брата, и забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь.
– Это твоя сабля? – кричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех.
– Николенька, выходи в халате, – проговорил голос Наташи.
– Это твоя сабля? – спросил Петя, – или это ваша? – с подобострастным уважением обратился он к усатому, черному Денисову.
Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог с шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях – свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, чтобы было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом.
– Ах, как хорошо, отлично! – приговаривала она ко всему. Ростов почувствовал, как под влиянием жарких лучей любви, в первый раз через полтора года, на душе его и на лице распускалась та детская улыбка, которою он ни разу не улыбался с тех пор, как выехал из дома.
– Нет, послушай, – сказала она, – ты теперь совсем мужчина? Я ужасно рада, что ты мой брат. – Она тронула его усы. – Мне хочется знать, какие вы мужчины? Такие ли, как мы? Нет?
– Отчего Соня убежала? – спрашивал Ростов.
– Да. Это еще целая история! Как ты будешь говорить с Соней? Ты или вы?
– Как случится, – сказал Ростов.
– Говори ей вы, пожалуйста, я тебе после скажу.
– Да что же?
– Ну я теперь скажу. Ты знаешь, что Соня мой друг, такой друг, что я руку сожгу для нее. Вот посмотри. – Она засучила свой кисейный рукав и показала на своей длинной, худой и нежной ручке под плечом, гораздо выше локтя (в том месте, которое закрыто бывает и бальными платьями) красную метину.
– Это я сожгла, чтобы доказать ей любовь. Просто линейку разожгла на огне, да и прижала.
Сидя в своей прежней классной комнате, на диване с подушечками на ручках, и глядя в эти отчаянно оживленные глаза Наташи, Ростов опять вошел в тот свой семейный, детский мир, который не имел ни для кого никакого смысла, кроме как для него, но который доставлял ему одни из лучших наслаждений в жизни; и сожжение руки линейкой, для показания любви, показалось ему не бесполезно: он понимал и не удивлялся этому.
– Так что же? только? – спросил он.
– Ну так дружны, так дружны! Это что, глупости – линейкой; но мы навсегда друзья. Она кого полюбит, так навсегда; а я этого не понимаю, я забуду сейчас.
– Ну так что же?
– Да, так она любит меня и тебя. – Наташа вдруг покраснела, – ну ты помнишь, перед отъездом… Так она говорит, что ты это всё забудь… Она сказала: я буду любить его всегда, а он пускай будет свободен. Ведь правда, что это отлично, благородно! – Да, да? очень благородно? да? – спрашивала Наташа так серьезно и взволнованно, что видно было, что то, что она говорила теперь, она прежде говорила со слезами.
Ростов задумался.
– Я ни в чем не беру назад своего слова, – сказал он. – И потом, Соня такая прелесть, что какой же дурак станет отказываться от своего счастия?
– Нет, нет, – закричала Наташа. – Мы про это уже с нею говорили. Мы знали, что ты это скажешь. Но это нельзя, потому что, понимаешь, ежели ты так говоришь – считаешь себя связанным словом, то выходит, что она как будто нарочно это сказала. Выходит, что ты всё таки насильно на ней женишься, и выходит совсем не то.
Ростов видел, что всё это было хорошо придумано ими. Соня и вчера поразила его своей красотой. Нынче, увидав ее мельком, она ему показалась еще лучше. Она была прелестная 16 тилетняя девочка, очевидно страстно его любящая (в этом он не сомневался ни на минуту). Отчего же ему было не любить ее теперь, и не жениться даже, думал Ростов, но теперь столько еще других радостей и занятий! «Да, они это прекрасно придумали», подумал он, «надо оставаться свободным».
– Ну и прекрасно, – сказал он, – после поговорим. Ах как я тебе рад! – прибавил он.
– Ну, а что же ты, Борису не изменила? – спросил брат.
– Вот глупости! – смеясь крикнула Наташа. – Ни об нем и ни о ком я не думаю и знать не хочу.
– Вот как! Так ты что же?
– Я? – переспросила Наташа, и счастливая улыбка осветила ее лицо. – Ты видел Duport'a?
– Нет.
– Знаменитого Дюпора, танцовщика не видал? Ну так ты не поймешь. Я вот что такое. – Наташа взяла, округлив руки, свою юбку, как танцуют, отбежала несколько шагов, перевернулась, сделала антраша, побила ножкой об ножку и, став на самые кончики носков, прошла несколько шагов.
– Ведь стою? ведь вот, – говорила она; но не удержалась на цыпочках. – Так вот я что такое! Никогда ни за кого не пойду замуж, а пойду в танцовщицы. Только никому не говори.
Ростов так громко и весело захохотал, что Денисову из своей комнаты стало завидно, и Наташа не могла удержаться, засмеялась с ним вместе. – Нет, ведь хорошо? – всё говорила она.
– Хорошо, за Бориса уже не хочешь выходить замуж?
Наташа вспыхнула. – Я не хочу ни за кого замуж итти. Я ему то же самое скажу, когда увижу.
– Вот как! – сказал Ростов.
– Ну, да, это всё пустяки, – продолжала болтать Наташа. – А что Денисов хороший? – спросила она.
– Хороший.
– Ну и прощай, одевайся. Он страшный, Денисов?
– Отчего страшный? – спросил Nicolas. – Нет. Васька славный.
– Ты его Васькой зовешь – странно. А, что он очень хорош?
– Очень хорош.
– Ну, приходи скорей чай пить. Все вместе.
И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые 15 летние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче они чувствовали, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы – Соня . Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее.
– Как однако странно, – сказала Вера, выбрав общую минуту молчания, – что Соня с Николенькой теперь встретились на вы и как чужие. – Замечание Веры было справедливо, как и все ее замечания; но как и от большей части ее замечаний всем сделалось неловко, и не только Соня, Николай и Наташа, но и старая графиня, которая боялась этой любви сына к Соне, могущей лишить его блестящей партии, тоже покраснела, как девочка. Денисов, к удивлению Ростова, в новом мундире, напомаженный и надушенный, явился в гостиную таким же щеголем, каким он был в сражениях, и таким любезным с дамами и кавалерами, каким Ростов никак не ожидал его видеть.
Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов был принят домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; родными – как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми – как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы.
Знакомство у Ростовых была вся Москва; денег в нынешний год у старого графа было достаточно, потому что были перезаложены все имения, и потому Николушка, заведя своего собственного рысака и самые модные рейтузы, особенные, каких ни у кого еще в Москве не было, и сапоги, самые модные, с самыми острыми носками и маленькими серебряными шпорами, проводил время очень весело. Ростов, вернувшись домой, испытал приятное чувство после некоторого промежутка времени примеривания себя к старым условиям жизни. Ему казалось, что он очень возмужал и вырос. Отчаяние за невыдержанный из закона Божьего экзамен, занимание денег у Гаврилы на извозчика, тайные поцелуи с Соней, он про всё это вспоминал, как про ребячество, от которого он неизмеримо был далек теперь. Теперь он – гусарский поручик в серебряном ментике, с солдатским Георгием, готовит своего рысака на бег, вместе с известными охотниками, пожилыми, почтенными. У него знакомая дама на бульваре, к которой он ездит вечером. Он дирижировал мазурку на бале у Архаровых, разговаривал о войне с фельдмаршалом Каменским, бывал в английском клубе, и был на ты с одним сорокалетним полковником, с которым познакомил его Денисов.
Страсть его к государю несколько ослабела в Москве, так как он за это время не видал его. Но он часто рассказывал о государе, о своей любви к нему, давая чувствовать, что он еще не всё рассказывает, что что то еще есть в его чувстве к государю, что не может быть всем понятно; и от всей души разделял общее в то время в Москве чувство обожания к императору Александру Павловичу, которому в Москве в то время было дано наименование ангела во плоти.
В это короткое пребывание Ростова в Москве, до отъезда в армию, он не сблизился, а напротив разошелся с Соней. Она была очень хороша, мила, и, очевидно, страстно влюблена в него; но он был в той поре молодости, когда кажется так много дела, что некогда этим заниматься, и молодой человек боится связываться – дорожит своей свободой, которая ему нужна на многое другое. Когда он думал о Соне в это новое пребывание в Москве, он говорил себе: Э! еще много, много таких будет и есть там, где то, мне еще неизвестных. Еще успею, когда захочу, заняться и любовью, а теперь некогда. Кроме того, ему казалось что то унизительное для своего мужества в женском обществе. Он ездил на балы и в женское общество, притворяясь, что делал это против воли. Бега, английский клуб, кутеж с Денисовым, поездка туда – это было другое дело: это было прилично молодцу гусару.
В начале марта, старый граф Илья Андреич Ростов был озабочен устройством обеда в английском клубе для приема князя Багратиона.
Граф в халате ходил по зале, отдавая приказания клубному эконому и знаменитому Феоктисту, старшему повару английского клуба, о спарже, свежих огурцах, землянике, теленке и рыбе для обеда князя Багратиона. Граф, со дня основания клуба, был его членом и старшиною. Ему было поручено от клуба устройство торжества для Багратиона, потому что редко кто умел так на широкую руку, хлебосольно устроить пир, особенно потому, что редко кто умел и хотел приложить свои деньги, если они понадобятся на устройство пира. Повар и эконом клуба с веселыми лицами слушали приказания графа, потому что они знали, что ни при ком, как при нем, нельзя было лучше поживиться на обеде, который стоил несколько тысяч.
– Так смотри же, гребешков, гребешков в тортю положи, знаешь! – Холодных стало быть три?… – спрашивал повар. Граф задумался. – Нельзя меньше, три… майонез раз, – сказал он, загибая палец…
– Так прикажете стерлядей больших взять? – спросил эконом. – Что ж делать, возьми, коли не уступают. Да, батюшка ты мой, я было и забыл. Ведь надо еще другую антре на стол. Ах, отцы мои! – Он схватился за голову. – Да кто же мне цветы привезет?
– Митинька! А Митинька! Скачи ты, Митинька, в подмосковную, – обратился он к вошедшему на его зов управляющему, – скачи ты в подмосковную и вели ты сейчас нарядить барщину Максимке садовнику. Скажи, чтобы все оранжереи сюда волок, укутывал бы войлоками. Да чтобы мне двести горшков тут к пятнице были.
Отдав еще и еще разные приказания, он вышел было отдохнуть к графинюшке, но вспомнил еще нужное, вернулся сам, вернул повара и эконома и опять стал приказывать. В дверях послышалась легкая, мужская походка, бряцанье шпор, и красивый, румяный, с чернеющимися усиками, видимо отдохнувший и выхолившийся на спокойном житье в Москве, вошел молодой граф.
– Ах, братец мой! Голова кругом идет, – сказал старик, как бы стыдясь, улыбаясь перед сыном. – Хоть вот ты бы помог! Надо ведь еще песенников. Музыка у меня есть, да цыган что ли позвать? Ваша братия военные это любят.
– Право, папенька, я думаю, князь Багратион, когда готовился к Шенграбенскому сражению, меньше хлопотал, чем вы теперь, – сказал сын, улыбаясь.
Старый граф притворился рассерженным. – Да, ты толкуй, ты попробуй!
И граф обратился к повару, который с умным и почтенным лицом, наблюдательно и ласково поглядывал на отца и сына.
– Какова молодежь то, а, Феоктист? – сказал он, – смеется над нашим братом стариками.
– Что ж, ваше сиятельство, им бы только покушать хорошо, а как всё собрать да сервировать , это не их дело.
– Так, так, – закричал граф, и весело схватив сына за обе руки, закричал: – Так вот же что, попался ты мне! Возьми ты сейчас сани парные и ступай ты к Безухову, и скажи, что граф, мол, Илья Андреич прислали просить у вас земляники и ананасов свежих. Больше ни у кого не достанешь. Самого то нет, так ты зайди, княжнам скажи, и оттуда, вот что, поезжай ты на Разгуляй – Ипатка кучер знает – найди ты там Ильюшку цыгана, вот что у графа Орлова тогда плясал, помнишь, в белом казакине, и притащи ты его сюда, ко мне.
– И с цыганками его сюда привести? – спросил Николай смеясь. – Ну, ну!…
В это время неслышными шагами, с деловым, озабоченным и вместе христиански кротким видом, никогда не покидавшим ее, вошла в комнату Анна Михайловна. Несмотря на то, что каждый день Анна Михайловна заставала графа в халате, всякий раз он конфузился при ней и просил извинения за свой костюм.
– Ничего, граф, голубчик, – сказала она, кротко закрывая глаза. – А к Безухому я съезжу, – сказала она. – Пьер приехал, и теперь мы всё достанем, граф, из его оранжерей. Мне и нужно было видеть его. Он мне прислал письмо от Бориса. Слава Богу, Боря теперь при штабе.
Граф обрадовался, что Анна Михайловна брала одну часть его поручений, и велел ей заложить маленькую карету.
– Вы Безухову скажите, чтоб он приезжал. Я его запишу. Что он с женой? – спросил он.
Анна Михайловна завела глаза, и на лице ее выразилась глубокая скорбь…
– Ах, мой друг, он очень несчастлив, – сказала она. – Ежели правда, что мы слышали, это ужасно. И думали ли мы, когда так радовались его счастию! И такая высокая, небесная душа, этот молодой Безухов! Да, я от души жалею его и постараюсь дать ему утешение, которое от меня будет зависеть.
– Да что ж такое? – спросили оба Ростова, старший и младший.
Анна Михайловна глубоко вздохнула: – Долохов, Марьи Ивановны сын, – сказала она таинственным шопотом, – говорят, совсем компрометировал ее. Он его вывел, пригласил к себе в дом в Петербурге, и вот… Она сюда приехала, и этот сорви голова за ней, – сказала Анна Михайловна, желая выразить свое сочувствие Пьеру, но в невольных интонациях и полуулыбкою выказывая сочувствие сорви голове, как она назвала Долохова. – Говорят, сам Пьер совсем убит своим горем.
– Ну, всё таки скажите ему, чтоб он приезжал в клуб, – всё рассеется. Пир горой будет.
На другой день, 3 го марта, во 2 м часу по полудни, 250 человек членов Английского клуба и 50 человек гостей ожидали к обеду дорогого гостя и героя Австрийского похода, князя Багратиона. В первое время по получении известия об Аустерлицком сражении Москва пришла в недоумение. В то время русские так привыкли к победам, что, получив известие о поражении, одни просто не верили, другие искали объяснений такому странному событию в каких нибудь необыкновенных причинах. В Английском клубе, где собиралось всё, что было знатного, имеющего верные сведения и вес, в декабре месяце, когда стали приходить известия, ничего не говорили про войну и про последнее сражение, как будто все сговорились молчать о нем. Люди, дававшие направление разговорам, как то: граф Ростопчин, князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев, гр. Марков, кн. Вяземский, не показывались в клубе, а собирались по домам, в своих интимных кружках, и москвичи, говорившие с чужих голосов (к которым принадлежал и Илья Андреич Ростов), оставались на короткое время без определенного суждения о деле войны и без руководителей. Москвичи чувствовали, что что то нехорошо и что обсуждать эти дурные вести трудно, и потому лучше молчать. Но через несколько времени, как присяжные выходят из совещательной комнаты, появились и тузы, дававшие мнение в клубе, и всё заговорило ясно и определенно. Были найдены причины тому неимоверному, неслыханному и невозможному событию, что русские были побиты, и все стало ясно, и во всех углах Москвы заговорили одно и то же. Причины эти были: измена австрийцев, дурное продовольствие войска, измена поляка Пшебышевского и француза Ланжерона, неспособность Кутузова, и (потихоньку говорили) молодость и неопытность государя, вверившегося дурным и ничтожным людям. Но войска, русские войска, говорили все, были необыкновенны и делали чудеса храбрости. Солдаты, офицеры, генералы – были герои. Но героем из героев был князь Багратион, прославившийся своим Шенграбенским делом и отступлением от Аустерлица, где он один провел свою колонну нерасстроенною и целый день отбивал вдвое сильнейшего неприятеля. Тому, что Багратион выбран был героем в Москве, содействовало и то, что он не имел связей в Москве, и был чужой. В лице его отдавалась должная честь боевому, простому, без связей и интриг, русскому солдату, еще связанному воспоминаниями Итальянского похода с именем Суворова. Кроме того в воздаянии ему таких почестей лучше всего показывалось нерасположение и неодобрение Кутузову.