Баян I

Баян
Аварский каган
562 — 602
Предшественник:	Кандлик
Преемник:	Баян II
Смерть:	602(0602)
Дети:	сыновья: Баян II и ?

Баян I — первый аварский каган, правил с 562 по 602 годы, полулегендарный основатель Аварского каганата.

Биография

В 562 году авары под предводительством Баяна разгромили антов и продвинулись к устью Дуная, откуда совершили ряд набегов на север, в том числе в районы расселения дулебов. В результате, как сообщает современник этих событий Иоанн Эфесский, авары усилились за счёт покорённых народов. В 565 году император Юстин II прекратил выплату аварам даров, полагая что Византия достаточно окрепла и не нуждается больше в услугах «аварских федератов» для борьбы с другими варварами. В том же году авары нападают на Тюрингию и удачно воюют с франками, беря в плен их короля Сигиберта I. В 567 году авары в союзе с лангобардами побеждают гепидов, которым помогала Византия, и овладевают долиной Тисы. Год спустя, после ухода лангобардов в Италию, авары, во главе со своим ханом, становятся хозяевами всей Паннонии, которая превращается в основной очаг их нападений на византийские владения. В 568 году хан Баян требует от Византии дани, цинично угрожая разорением её земель силами бывших союзников — кутригуров:

«Я таких людей пошлю на Римскую землю, потеря которых не будет для меня чувствительна, хоть бы они все погибли».

Обосновавшись в Среднем Подунавье, под руководством талантливого и энергичного вождя Баяна возводится система «хрингов» — оборонительных сооружений, состоявших из концентрированных кругов укреплений. Существует предположение, что главный из этих «хрингов», представляющий основную резиденцию кагана и его окружения, находился на месте современного города Тимишоары.

Византии был предложен мирный договор, согласно которому, авары собирали дань с её территорий в обмен на охрану северо-западной границы империи от славянских набегов. Летом 587 года, после обращения императора Тиберия II, аварский каган Баян с помощью имперского военачальника Иоанна переправился через реку Сава в Иллирике. По данным Менандра, каган Баян переправил более 60 тысяч всадников в доспехах и разгромил отряды славян, основные вооруженные силы которых в это время находились в походе на Грецию. Со слов Баяна:

«.. много мириад пленников из ромейской земли, у словен бывших в рабстве, снова вернул ромеям ..»

Баян предложил словенам мирный договор на условиях Тиберия и назначил ежегодную дань.

Авары дошли на западе до Тюрингии и Италии, на юге — почти до Константинополя, подчинили Иллирию и Далмацию. В период своего наивысшего могущества границы Каганата простирались от Эльбы до Альп, и от Причерноморья до Адриатики. Каганат, используя союзников и вассалов, стремился усилить своё влияние на Дону и Балтике, пытаясь нажиться не только за счёт войн и дани, но и таможенных сборов.

Литература

• Менандр Византиец // Византийские историки. — Рязань: Издательство «Александрия», 2003. — С. 431. — (Византийская историческая библиотека). — ISBN 5-94460-009-8.
• Кулаковский Ю. А. История Византии. — Издательство «Алетейя», 2003. — Т. 2. 518—602 годы. — 400 с. — (Византийская библиотека). — ISBN 5-89329-619-2.
• Раннефеодальные государства и народности (южные и западные славяне VI—XII вв.) / под ред. Литаврина Г. Г. — М.: Издательство «Наука», 1991. — 252 с. — ISBN 5-02-010032-3.

Ссылки

• [gumilevica.kulichki.net/HE2/he2106.htm Первый Тюркский каганат], Л. Н. Гумилев
• [www.hronos.km.ru/etnosy/avary.html Авары]

Отрывок, характеризующий Баян I

– То то умирать будем!
– Я от миру не отказчик, – говорил Дрон.
– То то не отказчик, брюхо отрастил!..
Два длинные мужика говорили свое. Как только Ростов, сопутствуемый Ильиным, Лаврушкой и Алпатычем, подошел к толпе, Карп, заложив пальцы за кушак, слегка улыбаясь, вышел вперед. Дрон, напротив, зашел в задние ряды, и толпа сдвинулась плотнее.
– Эй! кто у вас староста тут? – крикнул Ростов, быстрым шагом подойдя к толпе.
– Староста то? На что вам?.. – спросил Карп. Но не успел он договорить, как шапка слетела с него и голова мотнулась набок от сильного удара.
– Шапки долой, изменники! – крикнул полнокровный голос Ростова. – Где староста? – неистовым голосом кричал он.
– Старосту, старосту кличет… Дрон Захарыч, вас, – послышались кое где торопливо покорные голоса, и шапки стали сниматься с голов.
– Нам бунтовать нельзя, мы порядки блюдем, – проговорил Карп, и несколько голосов сзади в то же мгновенье заговорили вдруг:
– Как старички пороптали, много вас начальства…
– Разговаривать?.. Бунт!.. Разбойники! Изменники! – бессмысленно, не своим голосом завопил Ростов, хватая за юрот Карпа. – Вяжи его, вяжи! – кричал он, хотя некому было вязать его, кроме Лаврушки и Алпатыча.
Лаврушка, однако, подбежал к Карпу и схватил его сзади за руки.
– Прикажете наших из под горы кликнуть? – крикнул он.
Алпатыч обратился к мужикам, вызывая двоих по именам, чтобы вязать Карпа. Мужики покорно вышли из толпы и стали распоясываться.
– Староста где? – кричал Ростов.
Дрон, с нахмуренным и бледным лицом, вышел из толпы.
– Ты староста? Вязать, Лаврушка! – кричал Ростов, как будто и это приказание не могло встретить препятствий. И действительно, еще два мужика стали вязать Дрона, который, как бы помогая им, снял с себя кушан и подал им.
– А вы все слушайте меня, – Ростов обратился к мужикам: – Сейчас марш по домам, и чтобы голоса вашего я не слыхал.
– Что ж, мы никакой обиды не делали. Мы только, значит, по глупости. Только вздор наделали… Я же сказывал, что непорядки, – послышались голоса, упрекавшие друг друга.
– Вот я же вам говорил, – сказал Алпатыч, вступая в свои права. – Нехорошо, ребята!
– Глупость наша, Яков Алпатыч, – отвечали голоса, и толпа тотчас же стала расходиться и рассыпаться по деревне.
Связанных двух мужиков повели на барский двор. Два пьяные мужика шли за ними.
– Эх, посмотрю я на тебя! – говорил один из них, обращаясь к Карпу.
– Разве можно так с господами говорить? Ты думал что?
– Дурак, – подтверждал другой, – право, дурак!
Через два часа подводы стояли на дворе богучаровского дома. Мужики оживленно выносили и укладывали на подводы господские вещи, и Дрон, по желанию княжны Марьи выпущенный из рундука, куда его заперли, стоя на дворе, распоряжался мужиками.
– Ты ее так дурно не клади, – говорил один из мужиков, высокий человек с круглым улыбающимся лицом, принимая из рук горничной шкатулку. – Она ведь тоже денег стоит. Что же ты ее так то вот бросишь или пол веревку – а она потрется. Я так не люблю. А чтоб все честно, по закону было. Вот так то под рогожку, да сенцом прикрой, вот и важно. Любо!
– Ишь книг то, книг, – сказал другой мужик, выносивший библиотечные шкафы князя Андрея. – Ты не цепляй! А грузно, ребята, книги здоровые!
– Да, писали, не гуляли! – значительно подмигнув, сказал высокий круглолицый мужик, указывая на толстые лексиконы, лежавшие сверху.

Ростов, не желая навязывать свое знакомство княжне, не пошел к ней, а остался в деревне, ожидая ее выезда. Дождавшись выезда экипажей княжны Марьи из дома, Ростов сел верхом и до пути, занятого нашими войсками, в двенадцати верстах от Богучарова, верхом провожал ее. В Янкове, на постоялом дворе, он простился с нею почтительно, в первый раз позволив себе поцеловать ее руку.
– Как вам не совестно, – краснея, отвечал он княжне Марье на выражение благодарности за ее спасенье (как она называла его поступок), – каждый становой сделал бы то же. Если бы нам только приходилось воевать с мужиками, мы бы не допустили так далеко неприятеля, – говорил он, стыдясь чего то и стараясь переменить разговор. – Я счастлив только, что имел случай познакомиться с вами. Прощайте, княжна, желаю вам счастия и утешения и желаю встретиться с вами при более счастливых условиях. Ежели вы не хотите заставить краснеть меня, пожалуйста, не благодарите.
Но княжна, если не благодарила более словами, благодарила его всем выражением своего сиявшего благодарностью и нежностью лица. Она не могла верить ему, что ей не за что благодарить его. Напротив, для нее несомненно было то, что ежели бы его не было, то она, наверное, должна была бы погибнуть и от бунтовщиков и от французов; что он, для того чтобы спасти ее, подвергал себя самым очевидным и страшным опасностям; и еще несомненнее было то, что он был человек с высокой и благородной душой, который умел понять ее положение и горе. Его добрые и честные глаза с выступившими на них слезами, в то время как она сама, заплакав, говорила с ним о своей потере, не выходили из ее воображения.