Чьеу Тхи Чинь
| Чьеу Тхи Чинь | |
| вьетн. Triệu Ẩu; 趙嫗 | |
| Дата рождения | |
|---|---|
| Дата смерти | |
Чьеу Тхи Чинь (вьетн. Triệu Thị Trinh, тьы-ном 趙氏貞, 225—248) — вьетка, в 19 лет возглавившая восстание против царства У[1], завоевавшего государство вьетов. Настоящее имя неизвестно. Считается автором слов: «Я готова оседлать ураган, усмирить злые волны, отсечь голову чудовищу из Южно-Китайского моря, изгнать вояк династии У, искоренить рабство, но не намерена гнуть спину в служанках или наложницах!».
Содержание
Имя
По-вьетнамски Чьеу Тхи Чинь называют «госпожой Чьеу» (Bà Triệu, 婆趙, ба чьеу), «дамой Чьеу» (вьетн. Triệu Ẩu, тьы-ном 趙嫗, чьеу ау), Чьеу Чинь Ныонг (Triệu Trinh Nương, 趙貞娘).
Первый из двух основных источников информации о ней — Полное собрание исторических записок Дайвьета, второй — историография династии Нгуен, Одобренное высочайшим повелением всеобщее зерцало вьетской истории, основа и частности[vi]. В обоих источниках её называют Чьеу Ау[2]. На современный вьетнамский язык это переводится как «госпожа Чьеу» (Bà Triệu). Личное имя «Тхи Чинь» упомянуто в Краткой истории Вьетнама[en] (книга, написанная в 1921 году Чан Чонг Кимом[en]).
Вьетнамские источники
Старинные
В Полном собрании исторических записок Дайвьета, созданном в правление династии Ле[3] о Чьеу говорится следующее:
«В 248 году люди провинции Кыутян (Cửu Chân, кит. трад. 九真, палл.: цзючжэнь) снова атаковали башни, префектура восстала. Правитель У Лю Шань назначил человека по имени Лук Зан (Lục Dận, Лю Инь; также встречается имя Лук Тхыонг) наместником Зяоти. Зан прибыл в Зяоти, восставшие под давлением его авторитета сложили оружие, и мир вернулся. После этого незамужняя женщина из Кыутяна по имени Чьеу собрала людей, которые атаковали несколько территориальных подразделений. У Чинь были груди длиной три тхыока (1,2 метра), которые она завязывала на спине. Она часто воевала, сидя на спине боевого слона, в жёлтом одеянии и туфлях с загнутыми носками. После смерти она стала бессмертной».
Современные
В Краткой истории Вьетнама о Чьеу Тхи Чинь пишут по-другому[4].
В Кыутяне нашлась женщина, которая организовала восстание против У. Она происходила из района Нонгконг (Nông Cống). Её родители умерли, когда она была ещё ребёнком, поэтому она жила со старшим братом по имени Чьеу Куок Зат. В двадцать лет Чьеу Тхи Чинь, с которой тогда жила ещё и жестокая невестка, убила последнюю и ушла в горы. Чьеу Тхи Чинь была сильной, храброй и умной, и в горах она смогла найти тысячу последователей. Когда брат стал уговаривать её не восставать, упомянув возможность женитьбы, она сказала ему: «Я готова оседлать ураган, усмирить злые волны, отсечь голову чудовищу из Южно-Китайского моря, изгнать вояк династии У, искоренить рабство, но не намерена гнуть спину в служанках или наложницах!» (Tôi chỉ muốn cưỡi cơn gió mạnh, đạp luồng sóng dữ, chém cá kình ở biển Đông, đánh đuổi quân Ngô, giành lại giang sơn, cởi ách nô lệ, chứ không chịu khom lưng làm tì thiếp cho người!, 碎只㦖騎𩂀𩙍猛，踏蠪㳥㺞，斬𩵜鯨𣄒𤅶東，打𨆏軍吳，爭吏江山，𢶷軛奴隸，𠹲空𠺥𢐎𦡟爫婢妾㧣𠊛！)[5][6].
В 248 году она восстала из-за жестокости У. Когда её армия соединилась с войском брата, солдаты избрали её командиром. В битвах она носила жёлтую одежду и ездила верхом на слоне. Она назвала себя генеральшей в золотом платье (Nhụy Kiều Tướng quân, нюи кьеу тыонг куан).
Наместник отправил войска против Чьеу Тхи Чинь, и 5—6 месяцев она билась с китайцами, пока не была разбита. Затем она бежала в Бодьен (Bồ Điền, современный Путянь) и совершила самоубийство.
Позже Ли Нам Де, император династии Ли, стал восхвалять Чьеу Тхи Чинь, приказав построить храм в её честь и наградить её титулом «Благороднейшая героиня-девственница» (Bật chính anh hùng tài trinh nhất phu nhân, Бат тинь ань хунг тай чинь нят фу нян).
Другие источники
В книге профессора Девида Марра Vietnamese Tradition on Trial, 1920—1945 история рассказана следующим образом: 2,7-метровая Чьеу с 90-сантиметровыми грудями, голосом напоминающим звон храмового колокола, могла съесть несколько десятков килограммов риса и пройти 500 лиг за день. Кроме того, она была настолько прекрасна, что в неё влюблялись все мужчины. После ссор она убила свою сестру, собрала армию и напала на китайцев[7].
После того, как она сказала в ответ брату, что лучше оседлала бы бурю, чем занималась неквалифицированным домашним трудом, он решил присоединиться к ней. Поначалу китайцы недооценивали Чьеу Тхи Чинь из-за того, что она была женщиной, но после нескольких сражений начали бояться её. В одной из битв китайский военачальник приказал солдатам раздеться догола и поднять клубы пыли. Чьеу Тхи Чинь отступила от отвращения, её армия была разбита, и ей пришлось совершить самоубийство[7].
После смерти Чьеу Тхи Чинь продолжила преследовать китайского военачальника, он смог защититься, лишь развесив над дверью сто пенисов[7]. Три века спустя Чьеу Тхи Чинь продолжала помогать вьетам в борьбе против китайцев[7]. При Ли ей присвоили множество титулов[7], а когда при Ле официальной религией государства вьетов стало неоконфуцианство, множество учёных стали пытаться ввести культ Чьеу Тхи Чинь в рамки этого философского направления, однако он выжил[7].
Отличия во вьетнамских и китайских источниках
В китайских источниках о Чьеу Тхи Чинь не упоминается. Все данные о ней взяты только из вьетнамских летописей, созданных во время или после царствования в Китае династии Мин[8]. К примеру, в Сань-го чжи о восстании упоминается вскользь. Говорится, что Ли Инь (кит. 陸胤), получивший титул наместника, 3000 недовольных домов усмирил словами, а остальные 50 000 — подарками[9].
Профессор Кейт Тейлор объясняет разницу так:
В китайских летописях Чьеу Тхи Чинь не упоминается; все известные нам сведения о ней исходят из вьетнамских источников. Отсюда ясно, что события 248 года запомнились сторонам по-разному: китайцы записали только свой успех в подкупе лидеров восстания дарами и обещаниями. Восстание госпожи Чьеу было для них лишь упрямым варварством, которое, естественно, было искоренено, и исторического интереса не представляло. С другой стороны, вьеты помнили госпожу Чьеу и восстание как самое важное событие тех времён. Традиционный образ Чьеу — выдающаяся, но человечная предводительница, перебрасывающая свои груди через плечо и вступающая в битву на слоне — передавался из поколения в поколения. После смерти духу Чьеу Тхи Чинь стали поклоняться. Мы знаем о ней лишь потому, что её запомнил народ[8].
Влияние
Восстание Чьеу было последним женским восстанием. С его окончанием лаквьетские идеалы пришли в упадок[10].
Чьеу Тхи Чинь воздаются почести по всей стране, в её честь названо множество улиц. Существует колыбельная со словами:
Спи спокойно, сынок,
Дай уйти на часок.
Дай взглянуть, как, воссев на слоне боевом,
Бьётся геройски Ба Чьеу с врагом!— Мхитарян С. А. История Вьетнама. — М.: Наука, 1983. — 302 с. — 5000 экз.
Напишите отзыв о статье "Чьеу Тхи Чинь"
Примечания
- ↑ Мхитарян С. А. История Вьетнама. — М.: Наука, 1983. — 302 с. — 5000 экз.
- ↑ [www.informatik.uni-leipzig.de/~duc/sach/dvsktt/dvsktt04.html Đại Việt sử ký toàn thư]
[www.sugia.vn/upload/fckeditor/kdvstgcm.pdf Khâm Định Việt Sử Thông Giám Cương Mục] - ↑ Complete annals of Great Viet, [www.informatik.uni-leipzig.de/~duc/sach/dvsktt/dvsktt03.html ed. Kỷ, vol. 3], см. также [www.nomna.org/DVSKTT/dvsktt.php?IDcat=8 original Chinese text version, page 7]
- ↑ Tran Trong Kim. Việt Nam sử lược. — Ho Chi Minh City General Publishing House, 2005. — P. 44–45. ([www.quehuongonline.vn/VietNam/Home/Dat-nuoc-Con-nguoi/Viet-Nam-su-luoc/2005/03/1DFB445D/ нужно воспользоваться онлайн-поиском по словам «Triệu Ẩu»]. Обратите внимание на то, что в этом издании имя героини передано не как обычно (Triệu Ẩu), а как Triệu Thị Chinh
- ↑ 《越南歷史大綱》第一章第346頁。
- ↑ Нгуен Кхак Вьен (1913—1997), Очерки истории Вьетнама[en], The Gioi Publishers, издание 2002 года, страница 22
- ↑ 1 2 3 4 5 6 David G. Marr. [books.google.com/books?id=FkcZ_nGkW-oC&pg=PA198&dq=Trieu+Thi+Trinh#PPA198,M1 Vietnamese Tradition on Trial, 1920-1945]. — University of California Press, 1984. — P. 198–199.
- ↑ 1 2 Taylor Keith W. The Birth of Vietnam. — University of California Press, 1991. — P. 90.
- ↑ Ssu-ma, Kuang; Fang, Achilles; Solomon, Bernard S; Baxter, Glen W. [books.google.com/books?id=o4TfGAAACAAJ&dq=chronicles+of+the+three+kingdoms+achilles+fang The Chronicle of the Three Kingdoms (220-265)]. — Cambridge, Mass : Harvard University Press, 1952.
- ↑ Taylor, op. cit, p. 91
Литература
- Чэнь Шоу, Сань-го чжи.
- [books.google.com/books?q=birth+of+vietnam+lady+trieu&btnG=Search+Books «The Birth of Vietnam»], Кейт Тейлор.
Ссылки
- [catalogue.nla.gov.au/Record/2346927 Хроники Троецарствия (220—265)]. Главы 69-78.
Отрывок, характеризующий Чьеу Тхи Чинь
– Пош… пошел скорее! – крикнул он на кучера дрожащим голосом.Коляска помчалась во все ноги лошадей; но долго еще позади себя граф Растопчин слышал отдаляющийся безумный, отчаянный крик, а перед глазами видел одно удивленно испуганное, окровавленное лицо изменника в меховом тулупчике.
Как ни свежо было это воспоминание, Растопчин чувствовал теперь, что оно глубоко, до крови, врезалось в его сердце. Он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет, но что, напротив, чем дальше, тем злее, мучительнее будет жить до конца жизни это страшное воспоминание в его сердце. Он слышал, ему казалось теперь, звуки своих слов:
«Руби его, вы головой ответите мне!» – «Зачем я сказал эти слова! Как то нечаянно сказал… Я мог не сказать их (думал он): тогда ничего бы не было». Он видел испуганное и потом вдруг ожесточившееся лицо ударившего драгуна и взгляд молчаливого, робкого упрека, который бросил на него этот мальчик в лисьем тулупе… «Но я не для себя сделал это. Я должен был поступить так. La plebe, le traitre… le bien publique», [Чернь, злодей… общественное благо.] – думал он.
У Яузского моста все еще теснилось войско. Было жарко. Кутузов, нахмуренный, унылый, сидел на лавке около моста и плетью играл по песку, когда с шумом подскакала к нему коляска. Человек в генеральском мундире, в шляпе с плюмажем, с бегающими не то гневными, не то испуганными глазами подошел к Кутузову и стал по французски говорить ему что то. Это был граф Растопчин. Он говорил Кутузову, что явился сюда, потому что Москвы и столицы нет больше и есть одна армия.
– Было бы другое, ежели бы ваша светлость не сказали мне, что вы не сдадите Москвы, не давши еще сражения: всего этого не было бы! – сказал он.
Кутузов глядел на Растопчина и, как будто не понимая значения обращенных к нему слов, старательно усиливался прочесть что то особенное, написанное в эту минуту на лице говорившего с ним человека. Растопчин, смутившись, замолчал. Кутузов слегка покачал головой и, не спуская испытующего взгляда с лица Растопчина, тихо проговорил:
– Да, я не отдам Москвы, не дав сражения.
Думал ли Кутузов совершенно о другом, говоря эти слова, или нарочно, зная их бессмысленность, сказал их, но граф Растопчин ничего не ответил и поспешно отошел от Кутузова. И странное дело! Главнокомандующий Москвы, гордый граф Растопчин, взяв в руки нагайку, подошел к мосту и стал с криком разгонять столпившиеся повозки.
В четвертом часу пополудни войска Мюрата вступали в Москву. Впереди ехал отряд виртембергских гусар, позади верхом, с большой свитой, ехал сам неаполитанский король.
Около середины Арбата, близ Николы Явленного, Мюрат остановился, ожидая известия от передового отряда о том, в каком положении находилась городская крепость «le Kremlin».
Вокруг Мюрата собралась небольшая кучка людей из остававшихся в Москве жителей. Все с робким недоумением смотрели на странного, изукрашенного перьями и золотом длинноволосого начальника.
– Что ж, это сам, что ли, царь ихний? Ничево! – слышались тихие голоса.
Переводчик подъехал к кучке народа.
– Шапку то сними… шапку то, – заговорили в толпе, обращаясь друг к другу. Переводчик обратился к одному старому дворнику и спросил, далеко ли до Кремля? Дворник, прислушиваясь с недоумением к чуждому ему польскому акценту и не признавая звуков говора переводчика за русскую речь, не понимал, что ему говорили, и прятался за других.
Мюрат подвинулся к переводчику в велел спросить, где русские войска. Один из русских людей понял, чего у него спрашивали, и несколько голосов вдруг стали отвечать переводчику. Французский офицер из передового отряда подъехал к Мюрату и доложил, что ворота в крепость заделаны и что, вероятно, там засада.
– Хорошо, – сказал Мюрат и, обратившись к одному из господ своей свиты, приказал выдвинуть четыре легких орудия и обстрелять ворота.
Артиллерия на рысях выехала из за колонны, шедшей за Мюратом, и поехала по Арбату. Спустившись до конца Вздвиженки, артиллерия остановилась и выстроилась на площади. Несколько французских офицеров распоряжались пушками, расстанавливая их, и смотрели в Кремль в зрительную трубу.
В Кремле раздавался благовест к вечерне, и этот звон смущал французов. Они предполагали, что это был призыв к оружию. Несколько человек пехотных солдат побежали к Кутафьевским воротам. В воротах лежали бревна и тесовые щиты. Два ружейные выстрела раздались из под ворот, как только офицер с командой стал подбегать к ним. Генерал, стоявший у пушек, крикнул офицеру командные слова, и офицер с солдатами побежал назад.
Послышалось еще три выстрела из ворот.
Один выстрел задел в ногу французского солдата, и странный крик немногих голосов послышался из за щитов. На лицах французского генерала, офицеров и солдат одновременно, как по команде, прежнее выражение веселости и спокойствия заменилось упорным, сосредоточенным выражением готовности на борьбу и страдания. Для них всех, начиная от маршала и до последнего солдата, это место не было Вздвиженка, Моховая, Кутафья и Троицкие ворота, а это была новая местность нового поля, вероятно, кровопролитного сражения. И все приготовились к этому сражению. Крики из ворот затихли. Орудия были выдвинуты. Артиллеристы сдули нагоревшие пальники. Офицер скомандовал «feu!» [пали!], и два свистящие звука жестянок раздались один за другим. Картечные пули затрещали по камню ворот, бревнам и щитам; и два облака дыма заколебались на площади.
Несколько мгновений после того, как затихли перекаты выстрелов по каменному Кремлю, странный звук послышался над головами французов. Огромная стая галок поднялась над стенами и, каркая и шумя тысячами крыл, закружилась в воздухе. Вместе с этим звуком раздался человеческий одинокий крик в воротах, и из за дыма появилась фигура человека без шапки, в кафтане. Держа ружье, он целился во французов. Feu! – повторил артиллерийский офицер, и в одно и то же время раздались один ружейный и два орудийных выстрела. Дым опять закрыл ворота.
За щитами больше ничего не шевелилось, и пехотные французские солдаты с офицерами пошли к воротам. В воротах лежало три раненых и четыре убитых человека. Два человека в кафтанах убегали низом, вдоль стен, к Знаменке.
– Enlevez moi ca, [Уберите это,] – сказал офицер, указывая на бревна и трупы; и французы, добив раненых, перебросили трупы вниз за ограду. Кто были эти люди, никто не знал. «Enlevez moi ca», – сказано только про них, и их выбросили и прибрали потом, чтобы они не воняли. Один Тьер посвятил их памяти несколько красноречивых строк: «Ces miserables avaient envahi la citadelle sacree, s'etaient empares des fusils de l'arsenal, et tiraient (ces miserables) sur les Francais. On en sabra quelques'uns et on purgea le Kremlin de leur presence. [Эти несчастные наполнили священную крепость, овладели ружьями арсенала и стреляли во французов. Некоторых из них порубили саблями, и очистили Кремль от их присутствия.]
Мюрату было доложено, что путь расчищен. Французы вошли в ворота и стали размещаться лагерем на Сенатской площади. Солдаты выкидывали стулья из окон сената на площадь и раскладывали огни.
Другие отряды проходили через Кремль и размещались по Маросейке, Лубянке, Покровке. Третьи размещались по Вздвиженке, Знаменке, Никольской, Тверской. Везде, не находя хозяев, французы размещались не как в городе на квартирах, а как в лагере, который расположен в городе.
Хотя и оборванные, голодные, измученные и уменьшенные до 1/3 части своей прежней численности, французские солдаты вступили в Москву еще в стройном порядке. Это было измученное, истощенное, но еще боевое и грозное войско. Но это было войско только до той минуты, пока солдаты этого войска не разошлись по квартирам. Как только люди полков стали расходиться по пустым и богатым домам, так навсегда уничтожалось войско и образовались не жители и не солдаты, а что то среднее, называемое мародерами. Когда, через пять недель, те же самые люди вышли из Москвы, они уже не составляли более войска. Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые ему казались ценны и нужны. Цель каждого из этих людей при выходе из Москвы не состояла, как прежде, в том, чтобы завоевать, а только в том, чтобы удержать приобретенное. Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами. Через десять минут после вступления каждого французского полка в какой нибудь квартал Москвы, не оставалось ни одного солдата и офицера. В окнах домов видны были люди в шинелях и штиблетах, смеясь прохаживающиеся по комнатам; в погребах, в подвалах такие же люди хозяйничали с провизией; на дворах такие же люди отпирали или отбивали ворота сараев и конюшен; в кухнях раскладывали огни, с засученными руками пекли, месили и варили, пугали, смешили и ласкали женщин и детей. И этих людей везде, и по лавкам и по домам, было много; но войска уже не было.
