Поремба, Богдан

Богдан Поремба
польск. Bohdan Poręba
Имя при рождении:	Богуслав Поремба
Место рождения:	Вильно
Профессия:	режиссёр
Награды:

Богдан Поремба (польск. Bohdan Poręba, настоящее имя Ежи Богуслав Поремба, польск. Jerzy Bogusław Poręba; 5 апреля 1934, Вильно — 25 января 2014) — польский режиссёр театра, кино и телевидения, сценарист, публицист, политик.

Биография

В 1955 году окончил Государственную высшую киношколу в Лодзи.

В начале своего творческого пути снимал короткометражные документальные фильмы:

• «Nord FF1» (1954),
• «I dla nas słońce świeci» (1956),
• «Apel poległych» (1957),
• «Wyspa wielkiej nadziei» (1957) и др.

С 1963 по 1979 год работал театральным режиссёром.

С 1986 до 1989 — руководитель Драматического театра в Гдыне. В 1987—1989 — член Комитета кинематографии Польши.

С 1969 года — член ПОРП. Активный деятель Общества польско-советской дружбы. Один из организаторов и идеологов Патриотического объединения «Грюнвальд», был в числе немногих польских коммунистов, голосовавших на последнем съезде ПОРП против роспуска партии.

В ходе парламентских выборов 1993 года руководил избирательной кампанией Самообороны Республики Польша.

В 2007 году вступил в партию националистически-антиглобалистской направленности — Польское национальное сообщество. Почётный член Народно-рабочего Фронта.

25 января 2014 года скончался.

Избранная фильмография

Режиссёр

• 1959 — Лунатики / Lunatycy
• 1961 — Дорога на запад / Droga na zachód
• 1963 — Далека дорога / Daleka jest droga
• 1969 — Гневко, сын рыбака / Gniewko, syn rybaka (исторический телевизионный сериал)
• 1970 — Правде в глаза / Prawdzie w oczy
• 1973 — Майор Хубаль / Hubal
• 1975 — Ярослав Домбровский (Польша-СССР)
• 1977 — Где вода чиста и трава зелена / Gdzie woda czysta i trawa zielona
• 1980 — Возрождение Польши / Polonia Restituta, (в 1982 — одноименный телевизионный сериал)
• 1983 — Катастрофа в Гибралтаре / Katastrofa w Gibraltarze
• 1986 — Золотой поезд / Złoty pociąg (Польша-Румыния)
• 1988 — Пенелопы / Penelopy
• 1991 — Седая легенда (Польша-СССР)

Сценарист

• 1959 — Лунатики / Lunatycy
• 1965 — Над Одером / Nad Odrą
• 1970 — Правде в глаза / Prawdzie w oczy

Награды и призы

• Кавалерский крест Ордена Возрождения Польши
• Командорский крест Ордена Возрождения Польши (1983)
• Золотая Медаль «За заслуги при защите страны» (1978)
• Медаль «За заслуги перед Варшавой»
• Заслуженный деятель культуры
• Премия польских кинокритиков «Золотая Сиренка» (1957)
• Grand Prix на Международном кинофестивале в Сопоте (1973)

Ссылки

• [www.bohdanporeba.bo.pl/ Персональный сайт Богдана Порембы] (польск.)

Отрывок, характеризующий Поремба, Богдан

Французы, переставшие стрелять по этому, усеянному мертвыми и ранеными, полю, потому что уже никого на нем живого не было, увидав едущего по нем адъютанта, навели на него орудие и бросили несколько ядер. Чувство этих свистящих, страшных звуков и окружающие мертвецы слились для Ростова в одно впечатление ужаса и сожаления к себе. Ему вспомнилось последнее письмо матери. «Что бы она почувствовала, – подумал он, – коль бы она видела меня теперь здесь, на этом поле и с направленными на меня орудиями».
В деревне Гостиерадеке были хотя и спутанные, но в большем порядке русские войска, шедшие прочь с поля сражения. Сюда уже не доставали французские ядра, и звуки стрельбы казались далекими. Здесь все уже ясно видели и говорили, что сражение проиграно. К кому ни обращался Ростов, никто не мог сказать ему, ни где был государь, ни где был Кутузов. Одни говорили, что слух о ране государя справедлив, другие говорили, что нет, и объясняли этот ложный распространившийся слух тем, что, действительно, в карете государя проскакал назад с поля сражения бледный и испуганный обер гофмаршал граф Толстой, выехавший с другими в свите императора на поле сражения. Один офицер сказал Ростову, что за деревней, налево, он видел кого то из высшего начальства, и Ростов поехал туда, уже не надеясь найти кого нибудь, но для того только, чтобы перед самим собою очистить свою совесть. Проехав версты три и миновав последние русские войска, около огорода, окопанного канавой, Ростов увидал двух стоявших против канавы всадников. Один, с белым султаном на шляпе, показался почему то знакомым Ростову; другой, незнакомый всадник, на прекрасной рыжей лошади (лошадь эта показалась знакомою Ростову) подъехал к канаве, толкнул лошадь шпорами и, выпустив поводья, легко перепрыгнул через канаву огорода. Только земля осыпалась с насыпи от задних копыт лошади. Круто повернув лошадь, он опять назад перепрыгнул канаву и почтительно обратился к всаднику с белым султаном, очевидно, предлагая ему сделать то же. Всадник, которого фигура показалась знакома Ростову и почему то невольно приковала к себе его внимание, сделал отрицательный жест головой и рукой, и по этому жесту Ростов мгновенно узнал своего оплакиваемого, обожаемого государя.
«Но это не мог быть он, один посреди этого пустого поля», подумал Ростов. В это время Александр повернул голову, и Ростов увидал так живо врезавшиеся в его памяти любимые черты. Государь был бледен, щеки его впали и глаза ввалились; но тем больше прелести, кротости было в его чертах. Ростов был счастлив, убедившись в том, что слух о ране государя был несправедлив. Он был счастлив, что видел его. Он знал, что мог, даже должен был прямо обратиться к нему и передать то, что приказано было ему передать от Долгорукова.
Но как влюбленный юноша дрожит и млеет, не смея сказать того, о чем он мечтает ночи, и испуганно оглядывается, ища помощи или возможности отсрочки и бегства, когда наступила желанная минута, и он стоит наедине с ней, так и Ростов теперь, достигнув того, чего он желал больше всего на свете, не знал, как подступить к государю, и ему представлялись тысячи соображений, почему это было неудобно, неприлично и невозможно.
«Как! Я как будто рад случаю воспользоваться тем, что он один и в унынии. Ему неприятно и тяжело может показаться неизвестное лицо в эту минуту печали; потом, что я могу сказать ему теперь, когда при одном взгляде на него у меня замирает сердце и пересыхает во рту?» Ни одна из тех бесчисленных речей, которые он, обращая к государю, слагал в своем воображении, не приходила ему теперь в голову. Те речи большею частию держались совсем при других условиях, те говорились большею частию в минуту побед и торжеств и преимущественно на смертном одре от полученных ран, в то время как государь благодарил его за геройские поступки, и он, умирая, высказывал ему подтвержденную на деле любовь свою.