Беарзот, Энцо

Энцо Беарзот
Президент Италии Сандро Пертини (справа) поздравляет Беарзота с победой на чемпионате мира 1982 года
Общая информация
Родился	26 сентября 1927(1927-09-26) Аелло-дель-Фриули, Италия
Умер	21 декабря 2010(2010-12-21) (83 года) Милан, Италия
Гражданство	Италия
Позиция	центральный защитник опорный полузащитник
Карьера
Клубная карьера*
1946—1948	Про Гориция	39 (2)
1948—1951	Интер Милан	19 (0)
1951—1954	Катания	95 (5)
1954—1956	Торино	65 (1)
1956—1957	Интер Милан	27 (0)
1957—1964	Торино	164 (7)
Национальная сборная**
1955	Италия	1 (0)
Тренерская карьера
1964—1967	Торино	ассистент
1968—1969	Прато	ассистент
1969	Прато
1969—1975	Италия (до 23)
1975—1986	Италия
Государственные награды
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Э́нцо Беарзо́т (итал. Enzo Bearzot; 26 сентября 1927, Аелло-дель-Фриули, Удине — 21 декабря 2010, Милан) — итальянский футболист, провёл один матч за сборную Италии и известный тренер. Возглавлял молодёжную и первую сборную Италии по футболу. В 1982 году привёл национальную команду к победе в чемпионате мира.

Карьера

Энцо Беарзот начал карьеру в клубе «Про Гориция», откуда затем перешёл в «Интер». Затем он играл за «Катанию» и «Торино», где впервые получил вызов в национальную команду. Затем Энцо вновь выступал за «Интер», а завершил карьеру в «Торино».

Тренерская карьера

Завершив карьеру футболиста, Беарзот начал тренерскую карьеру, сначала как тренер вратарей, затем как помощник Нерео Рокко и Эдмондо Фаббри. В 1968 году Беарзот впервые самостоятельно начал тренировать, возглавив клуб «Прато», где первоначально был ассистентом, а затем, в январе 1969 года стал главным тренером, заменив Дино Баллаччи. С этим клубом Беарзот занял 8 место в серии С.

В 1969 году Энцо стал главным тренером сборной Италии до 23 лет, откуда перешёл в стан национальной сборной, став помощником Ферруччо Валькареджи.

В 1975 году Беарзот был назначен главным тренером сборной Италии. Это произошло благодаря вмешательству технического комиссара Бернардини, Джиджи Пероначе. В 1978 году Энцо привёл сборную к 4-му месту на чемпионате мира в Аргентине. Через два года его команда вышла лишь на то же 4-е место и на «домашнем» чемпионате Европы, не взяв медалей.

Однако, в 1982 году Энцо привёл национальную команду к победе на чемпионате мира в Испании. Это произошло несмотря на жёсткую критику со стороны итальянских СМИ, из-за которой он даже был вынужден ввести мораторий на общение с журналистами, и проблем с ключевыми игроками.

После победы на чемпионате мира, итальянцы не смогли пройти квалификацию к чемпионату Европы, заняв в отборочной группе лишь 4-е место. После чемпионата мира 1986 в Мексике, где Италия дошла лишь до 1/8 финала, Беарзот покинул пост главного тренера сборной, несмотря на то, что его контракт был рассчитан до 1990 года — до «домашнего» чемпионата мира).

Под руководством Беарзота сборная провела 104 матча, таким образом он опередил Витторио Поццо, имевшего 97 встреч; в них команда одержала 51 победу, 28 матчей завершила вничью и 25 матчей проиграла.

После сборной

С 2002 по 2005 год Беарзот занимал пост президента тренерского сектора федерации футбола Италии.

21 декабря 2010 года скончался в Милане на 84 году жизни.

Достижения

Сборная Италии

• Чемпион мира: 1982

Награды

• Великий офицер ордена «За заслуги перед Итальянской Республикой»: 25 октября 1982 года

Примечания

</div>

Отрывок, характеризующий Беарзот, Энцо

Пьеру казалось, что он никогда не ел кушанья вкуснее этого.
– Нет, мне все ничего, – сказал Пьер, – но за что они расстреляли этих несчастных!.. Последний лет двадцати.
– Тц, тц… – сказал маленький человек. – Греха то, греха то… – быстро прибавил он, и, как будто слова его всегда были готовы во рту его и нечаянно вылетали из него, он продолжал: – Что ж это, барин, вы так в Москве то остались?
– Я не думал, что они так скоро придут. Я нечаянно остался, – сказал Пьер.
– Да как же они взяли тебя, соколик, из дома твоего?
– Нет, я пошел на пожар, и тут они схватили меня, судили за поджигателя.
– Где суд, там и неправда, – вставил маленький человек.
– А ты давно здесь? – спросил Пьер, дожевывая последнюю картошку.
– Я то? В то воскресенье меня взяли из гошпиталя в Москве.
– Ты кто же, солдат?
– Солдаты Апшеронского полка. От лихорадки умирал. Нам и не сказали ничего. Наших человек двадцать лежало. И не думали, не гадали.
– Что ж, тебе скучно здесь? – спросил Пьер.
– Как не скучно, соколик. Меня Платоном звать; Каратаевы прозвище, – прибавил он, видимо, с тем, чтобы облегчить Пьеру обращение к нему. – Соколиком на службе прозвали. Как не скучать, соколик! Москва, она городам мать. Как не скучать на это смотреть. Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае: так то старички говаривали, – прибавил он быстро.
– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.
– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.
Помолчав несколько времени, Платон встал.
– Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая:
– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.
– Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер.
– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.


В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.