Пресьядо, Поль

Поль Б. Пресьядо (исп. Paul B. Preciado), (урожд. Беатрис Пресьядо (исп. Beatriz Preciado), 11 сентября 1970, Бургос, Испания) — современный писатель, философ и куратор испанского происхождения, квир-теоретик и активист. Занимается теоретическими и прикладными вопросами идентичности, гендера, сексуальности и архитектуры. Изначально был известен как женщина-писательница и открытая лесбиянка, в 2014 году совершил трансгендерный переход и в январе 2015 года изменил имя на «Поль».

Биография

Беатрис Пресьядо выросла в католической семье и училась в религиозной школе.

В 1990-е годы Пресьядо учится в Новой школе в Нью-Йорке, куда приезжает как фулбрайтовский стипендиат по философии.

Профессорами Пресьядо были Жак Деррида и Агнеш Хеллер. В 2000 году Пресьядо переезжает в Париж, а в 2002 организует первую во Франции студию драг-кингов. Позже возвращается США и в 2004 году получает степень доктора архитектуры в Принстонском университете, защитив диссертацию, посвящённую роли архитектуры в журнале «Плейбой». На основе этой диссертации Пресьядо позже пишет книгу «Порнотопия: архитектура и сексуальность в „Плейбое“ во время холодной войны» (Pornotopía. Arquitectura y sexualidad en «Playboy» durante la guerra fría).

С января 2013 года Пресьядо регулярно пишет для сайта французской газеты Libération статьи о гендере, сексуальности, любви и биополитике. В декабре 2013 года публично выступает против инициативы правительства Мариано Рахоя ограничить право на аборт в Испании.

В настоящее время Пресьядо — профессор политической истори тела, гендерной теории и истории перформанса в Университете Париж VIII и директор Программы независимых исследований (PEI) Музея современного искусства Барселоны.

С 2005 по 2014 гг. у Пресьядо был личный и творческий союз с французской писательницей Виржини Депант.

Гендерная идентичность

По словам самого Пресьядо, он никогда не ощущал себя ни мужчиной, ни женщиной. До трансгендерного перехода Пресьядо выступал в образе драг-кинга и носил усы. На момент публикации в 2008 году книги Testo Junkie, в которой описывается опыт приёма тестостерона, Пресьядо определяет себя как лесбиянку и «мальчика-девочку», подчёркивая, что его гендерная идентичность не является ни женской, ни мужской. В августе 2014 года Пресьядо называет себя «неоперированным небинарным трансгендером», а позднее, в январе 2015 года, переходит к использованию имени «Поль Б. Пресьядо» и мужского рода.

Творчество

В своём творчестве Пресьядо исследует новые технологии, связанные с телом (гормоны, пластическую хирургию и др.), их дисциплинарное использование в медицине (в частности, для «коррекции пола» у интерсексуальных людей) и их способность подрывать гендерную систему благодаря созданию новых телесных кодов. Многие тексты Пресьядо написаны от первого лица и содержат автобиографические элементы.

Контрасексуальный манифест

В работе «Контрасексуальный манифест» (Manifiesto contrasexual), опубликованной в 2000 году, Пресьядо предпринимает попытку определить контр-альтернативу гетеросексуальности через развитие новых форм сексуальности. Предлагаемое в «Манифесте» новое представление о сексуальности конструируется за счёт децентрации сексуальных коннотаций, традиционно ассоциируемых с пенисом и вагиной, и помещения в центр сексуального поведения ануса и дилдо (причём быть или стать дилдо может любая часть тела).

«Контрасексуальный манифест» представляет собой проект социальной системы, которая освобождается от гендерных норм и традиционного распределения ролей. Контрасексуальность — это критическая рефлексия гетероцентристского социального контракта, который делает гетеросексуальность нормой и отвергает любые отклонения от неё. Пресьядо говорит о «нормативных перформансах, которые навязываются телу под видом биологических истин». Как и Джудит Батлер, Пресьядо выступает против нормализации человеческих тел и жизней. По Пресьядо, «природа» мужчины и женщины определяется культурой и автоматически проецируется на индивида. Пресьядо стремится порвать с гетеросексуальным социальным порядком и заменить его контрасексуальным порядком, что возможно через процесс «систематической деконструкции натурализации сексуальных практик и социального порядка». Как и Батлер, Пресьядо использует понятие перформанса как ключевого элемента, обеспечивающего функционирование гетеросексуальной системы.

Контрасексуальность в «Манифесте» определяется как «теория тела, которая находится вне оппозиции маскулинности и феминности, мужчины и женщины, гетеросексуального и гомосексуального». Сексуальность определяется как технология, рассматриваются различные элементы системы пола и гендера, включённые в неё практики и сексуальные идентичности. Этой системе противопоставляется тезис о том, что сексуальность определяет индивида в данном обществе, а освобождение индивида возможно через построение альтернативного контрасексуального общества. Оно должно основываться на контрасексуальном контракте, который заключают между собой два или более людей. Этот контракт регулирует сексуальное поведение участников до мельчайших деталей. Он состоит из формулируемых в письменном виде принципов. Подписывающие контракт в первую очередь отказываются от всякой формы сексуальной идентичности постольку, поскольку они отвергают натуралистическое представление о феминности и маскулинности, а следовательно, соответствующие привилегии и обязанности. Далее более детально определяются межличностные отношения. Контракт не является эквивалентом ни брака, ни гражданского партнёрства. Заведение детей не включается в контракт и возможно только при согласии обоих партнёров. Сам контракт касается только сексуального контакта. Новым «универсальным центром контрасексуальности» становится анус: поскольку им обладает любой человек вне зависимости от пола и гендера, он не порождает гендерных категорий и становится метафорой отсутствия гендерных норм.

Testo Junkie

Книга Testo Junkie («Подсевший на тестостерон») была впервые опубликована в Испании (под заголовком Testo yonqui) и во Франции в 2008 году, а в 2013 переведена на английский. В книге Пресьядо описывает и анализирует свой опыт приёма на протяжении нескольких месяцев тестостерона в форме геля, предназначенного для втирания в кожу. Пресьядо рассматривает этот опыт как политический и перформативный, как стратегию деконструкции гендера, вписанного внутрь тела системой контроля сексуальности и репродукции.

Книга посвящена другу Пресьядо, писателю и гею Гийому Дюстану, умершему от отравления лекарственными препаратами.

В книге Пресьядо описывает и анализирует изменения, вызываемые тестостероном, в свете истории любви со своей тогдашней партнёршей, писательницей Виржини Депант (в книге — «В. Д.»). В то же время Testo Junkie представляет собой политическую историю веществ, предназначенных для изменения тела: гормональных контрацептивов, виагры, препаратов допинга, флуоксетина, клинических тестостерона и эстрогена.

В книге используется понятие «фармакопорнографическая эра» для описания взаимопроникновения фармацевтической индустрии, порнографической индустрии и позднего капитализма, их влияния на репродуктивные циклы и вытекающего из этого социального контроля. Пресьядо анализирует политизацию тела и гендера и настаивает на праве использовать своё тело по своему усмотрению, вне контроля государства и его институтов: «Как тело, и это единственная важная вещь в бытии, тело-­субъект, техно­живущая система, я являюсь платформой, делающей возможной материализацию политического воображения <…> Я не хочу иметь женский гендер, приписанный мне при рождении. И я не хочу иметь мужской гендер, который может мне предоставить транссексуальная медицина и которым государство наградит меня, если я буду себя правильно вести. Я не хочу ничего из этого. Я копилефтерский биополитический агент, считающий половые гормоны свободным и открытым биокодом, использование которых не должно регулироваться государством, присвоенным фармацевтическими компаниями».

Публикации

• Pornotopia: an essay on Playboy’s architecture and biopolitics. New York, Zone Books. 2014. OCLC [www.worldcat.org/oclc/883391264 883391264].
• Testo junkie: sex, drugs, and biopolitics in the pharmacopornographic era. The Feminist Press at the City University of New York. 2013.
• «The pharmaco-pornographic regime : sex, gender, and subjectivity in the age of punk capitalism» in Stryker, Susan, and Aren Z. Aizura. The transgender studies reader 2. 2013. OCLC [www.worldcat.org/oclc/824120014 824120014]
• Manifiesto contrasexual (Countersexual Manifesto). 2002. — Вдохновлена диссертацией Мишеля Фуко. OCLC [www.worldcat.org/oclc/745998182 745998182]

Искусство и кураторство

• La International Cuir. Museo Nacional Centro de Arte Reina Sofía, Мадрид, Испания. (куратор)
• «PRO-CHOICE» at Fri Art. Фрайбург, Германия. (выставка)
• «La Pasión Según Carol Rama» в Музее современного искусства Барселоны.

Ссылки

• Пресиадо Б. [makeout.by/2014/09/19/beatris-preshiado-testo-junkie.html Testo Junkie] (рус.). MAKEOUT (19 сентября 2014). Проверено 12 сентября 2015. (отрывок)

Примечания

К:Википедия:Изолированные статьи (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Пресьядо, Поль

Князь Андрей находился во время сражения при убитом в этом деле австрийском генерале Шмите. Под ним была ранена лошадь, и сам он был слегка оцарапан в руку пулей. В знак особой милости главнокомандующего он был послан с известием об этой победе к австрийскому двору, находившемуся уже не в Вене, которой угрожали французские войска, а в Брюнне. В ночь сражения, взволнованный, но не усталый(несмотря на свое несильное на вид сложение, князь Андрей мог переносить физическую усталость гораздо лучше самых сильных людей), верхом приехав с донесением от Дохтурова в Кремс к Кутузову, князь Андрей был в ту же ночь отправлен курьером в Брюнн. Отправление курьером, кроме наград, означало важный шаг к повышению.
Ночь была темная, звездная; дорога чернелась между белевшим снегом, выпавшим накануне, в день сражения. То перебирая впечатления прошедшего сражения, то радостно воображая впечатление, которое он произведет известием о победе, вспоминая проводы главнокомандующего и товарищей, князь Андрей скакал в почтовой бричке, испытывая чувство человека, долго ждавшего и, наконец, достигшего начала желаемого счастия. Как скоро он закрывал глаза, в ушах его раздавалась пальба ружей и орудий, которая сливалась со стуком колес и впечатлением победы. То ему начинало представляться, что русские бегут, что он сам убит; но он поспешно просыпался, со счастием как будто вновь узнавал, что ничего этого не было, и что, напротив, французы бежали. Он снова вспоминал все подробности победы, свое спокойное мужество во время сражения и, успокоившись, задремывал… После темной звездной ночи наступило яркое, веселое утро. Снег таял на солнце, лошади быстро скакали, и безразлично вправе и влеве проходили новые разнообразные леса, поля, деревни.
На одной из станций он обогнал обоз русских раненых. Русский офицер, ведший транспорт, развалясь на передней телеге, что то кричал, ругая грубыми словами солдата. В длинных немецких форшпанах тряслось по каменистой дороге по шести и более бледных, перевязанных и грязных раненых. Некоторые из них говорили (он слышал русский говор), другие ели хлеб, самые тяжелые молча, с кротким и болезненным детским участием, смотрели на скачущего мимо их курьера.
Князь Андрей велел остановиться и спросил у солдата, в каком деле ранены. «Позавчера на Дунаю», отвечал солдат. Князь Андрей достал кошелек и дал солдату три золотых.
– На всех, – прибавил он, обращаясь к подошедшему офицеру. – Поправляйтесь, ребята, – обратился он к солдатам, – еще дела много.
– Что, г. адъютант, какие новости? – спросил офицер, видимо желая разговориться.
– Хорошие! Вперед, – крикнул он ямщику и поскакал далее.
Уже было совсем темно, когда князь Андрей въехал в Брюнн и увидал себя окруженным высокими домами, огнями лавок, окон домов и фонарей, шумящими по мостовой красивыми экипажами и всею тою атмосферой большого оживленного города, которая всегда так привлекательна для военного человека после лагеря. Князь Андрей, несмотря на быструю езду и бессонную ночь, подъезжая ко дворцу, чувствовал себя еще более оживленным, чем накануне. Только глаза блестели лихорадочным блеском, и мысли изменялись с чрезвычайною быстротой и ясностью. Живо представились ему опять все подробности сражения уже не смутно, но определенно, в сжатом изложении, которое он в воображении делал императору Францу. Живо представились ему случайные вопросы, которые могли быть ему сделаны,и те ответы,которые он сделает на них.Он полагал,что его сейчас же представят императору. Но у большого подъезда дворца к нему выбежал чиновник и, узнав в нем курьера, проводил его на другой подъезд.
– Из коридора направо; там, Euer Hochgeboren, [Ваше высокородие,] найдете дежурного флигель адъютанта, – сказал ему чиновник. – Он проводит к военному министру.
Дежурный флигель адъютант, встретивший князя Андрея, попросил его подождать и пошел к военному министру. Через пять минут флигель адъютант вернулся и, особенно учтиво наклонясь и пропуская князя Андрея вперед себя, провел его через коридор в кабинет, где занимался военный министр. Флигель адъютант своею изысканною учтивостью, казалось, хотел оградить себя от попыток фамильярности русского адъютанта. Радостное чувство князя Андрея значительно ослабело, когда он подходил к двери кабинета военного министра. Он почувствовал себя оскорбленным, и чувство оскорбления перешло в то же мгновенье незаметно для него самого в чувство презрения, ни на чем не основанного. Находчивый же ум в то же мгновение подсказал ему ту точку зрения, с которой он имел право презирать и адъютанта и военного министра. «Им, должно быть, очень легко покажется одерживать победы, не нюхая пороха!» подумал он. Глаза его презрительно прищурились; он особенно медленно вошел в кабинет военного министра. Чувство это еще более усилилось, когда он увидал военного министра, сидевшего над большим столом и первые две минуты не обращавшего внимания на вошедшего. Военный министр опустил свою лысую, с седыми висками, голову между двух восковых свечей и читал, отмечая карандашом, бумаги. Он дочитывал, не поднимая головы, в то время как отворилась дверь и послышались шаги.
– Возьмите это и передайте, – сказал военный министр своему адъютанту, подавая бумаги и не обращая еще внимания на курьера.
Князь Андрей почувствовал, что либо из всех дел, занимавших военного министра, действия кутузовской армии менее всего могли его интересовать, либо нужно было это дать почувствовать русскому курьеру. «Но мне это совершенно всё равно», подумал он. Военный министр сдвинул остальные бумаги, сровнял их края с краями и поднял голову. У него была умная и характерная голова. Но в то же мгновение, как он обратился к князю Андрею, умное и твердое выражение лица военного министра, видимо, привычно и сознательно изменилось: на лице его остановилась глупая, притворная, не скрывающая своего притворства, улыбка человека, принимающего одного за другим много просителей.
– От генерала фельдмаршала Кутузова? – спросил он. – Надеюсь, хорошие вести? Было столкновение с Мортье? Победа? Пора!
Он взял депешу, которая была на его имя, и стал читать ее с грустным выражением.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Шмит! – сказал он по немецки. – Какое несчастие, какое несчастие!
Пробежав депешу, он положил ее на стол и взглянул на князя Андрея, видимо, что то соображая.
– Ах, какое несчастие! Дело, вы говорите, решительное? Мортье не взят, однако. (Он подумал.) Очень рад, что вы привезли хорошие вести, хотя смерть Шмита есть дорогая плата за победу. Его величество, верно, пожелает вас видеть, но не нынче. Благодарю вас, отдохните. Завтра будьте на выходе после парада. Впрочем, я вам дам знать.
Исчезнувшая во время разговора глупая улыбка опять явилась на лице военного министра.
– До свидания, очень благодарю вас. Государь император, вероятно, пожелает вас видеть, – повторил он и наклонил голову.
Когда князь Андрей вышел из дворца, он почувствовал, что весь интерес и счастие, доставленные ему победой, оставлены им теперь и переданы в равнодушные руки военного министра и учтивого адъютанта. Весь склад мыслей его мгновенно изменился: сражение представилось ему давнишним, далеким воспоминанием.


Князь Андрей остановился в Брюнне у своего знакомого, русского дипломата .Билибина.
– А, милый князь, нет приятнее гостя, – сказал Билибин, выходя навстречу князю Андрею. – Франц, в мою спальню вещи князя! – обратился он к слуге, провожавшему Болконского. – Что, вестником победы? Прекрасно. А я сижу больной, как видите.
Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел в роскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойно уселся у камина.
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по русски (они говорили по французски), но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.
Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге, но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко на военном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он был еще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольно значительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение – в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах.
Билибин любил разговор так же, как он любил работу, только тогда, когда разговор мог быть изящно остроумен. В обществе он постоянно выжидал случая сказать что нибудь замечательное и вступал в разговор не иначе, как при этих условиях. Разговор Билибина постоянно пересыпался оригинально остроумными, законченными фразами, имеющими общий интерес.
Эти фразы изготовлялись во внутренней лаборатории Билибина, как будто нарочно, портативного свойства, для того, чтобы ничтожные светские люди удобно могли запоминать их и переносить из гостиных в гостиные. И действительно, les mots de Bilibine se colportaient dans les salons de Vienne, [Отзывы Билибина расходились по венским гостиным] и часто имели влияние на так называемые важные дела.
Худое, истощенное, желтоватое лицо его было всё покрыто крупными морщинами, которые всегда казались так чистоплотно и старательно промыты, как кончики пальцев после бани. Движения этих морщин составляли главную игру его физиономии. То у него морщился лоб широкими складками, брови поднимались кверху, то брови спускались книзу, и у щек образовывались крупные морщины. Глубоко поставленные, небольшие глаза всегда смотрели прямо и весело.
– Ну, теперь расскажите нам ваши подвиги, – сказал он.
Болконский самым скромным образом, ни разу не упоминая о себе, рассказал дело и прием военного министра.
– Ils m'ont recu avec ma nouvelle, comme un chien dans un jeu de quilles, [Они приняли меня с этою вестью, как принимают собаку, когда она мешает игре в кегли,] – заключил он.
Билибин усмехнулся и распустил складки кожи.
– Cependant, mon cher, – сказал он, рассматривая издалека свой ноготь и подбирая кожу над левым глазом, – malgre la haute estime que je professe pour le православное российское воинство, j'avoue que votre victoire n'est pas des plus victorieuses. [Однако, мой милый, при всем моем уважении к православному российскому воинству, я полагаю, что победа ваша не из самых блестящих.]
Он продолжал всё так же на французском языке, произнося по русски только те слова, которые он презрительно хотел подчеркнуть.
– Как же? Вы со всею массой своею обрушились на несчастного Мортье при одной дивизии, и этот Мортье уходит у вас между рук? Где же победа?
– Однако, серьезно говоря, – отвечал князь Андрей, – всё таки мы можем сказать без хвастовства, что это немного получше Ульма…
– Отчего вы не взяли нам одного, хоть одного маршала?
– Оттого, что не всё делается, как предполагается, и не так регулярно, как на параде. Мы полагали, как я вам говорил, зайти в тыл к семи часам утра, а не пришли и к пяти вечера.
– Отчего же вы не пришли к семи часам утра? Вам надо было притти в семь часов утра, – улыбаясь сказал Билибин, – надо было притти в семь часов утра.
– Отчего вы не внушили Бонапарту дипломатическим путем, что ему лучше оставить Геную? – тем же тоном сказал князь Андрей.
– Я знаю, – перебил Билибин, – вы думаете, что очень легко брать маршалов, сидя на диване перед камином. Это правда, а всё таки, зачем вы его не взяли? И не удивляйтесь, что не только военный министр, но и августейший император и король Франц не будут очень осчастливлены вашей победой; да и я, несчастный секретарь русского посольства, не чувствую никакой потребности в знак радости дать моему Францу талер и отпустить его с своей Liebchen [милой] на Пратер… Правда, здесь нет Пратера.