Беггров, Александр Карлович

Александр Карлович Беггров
Alexander Beggrow
Фотография 1890 год.
Место смерти:	Гатчина, Царскосельский уезд, Санкт-Петербургская губерния, Российская империя
Жанр:	марина, пейзаж
Учёба:	Императорская Академия художеств класс М. К. Клодта
Стиль:	реализм
Влияние:	А. П. Боголюбов, Леон Бонна
Награды:	Малая серебряная медаль Императорской Академии художеств за картины «Вид города Канеи на острове Кондии», "Императорская яхта «Держава», "Пароход «Великий князь Константин»

Алекса́ндр Ка́рлович Бе́ггров (нем. Alexander Beggrow; 17 [29] декабря 1841, Санкт-Петербург — 14 [27] апреля 1914, Гатчина, Санкт-Петербургская губерния) — русский живописец — маринист, акварелист, академик и почётный член Императорской Академии художеств, член Товарищества передвижных художественных выставок.

Биография

Александр Беггров родился в семье петербургского акварелиста и литографа Карла Иоахима Беггрова, академика Императорской Академии художеств.

C 1853 по 1863 год учился в городе Санкт-Петербурге в Николаевском инженерном и Морском инженерно-артиллерийском училищах.

По окончании училища в 1863 году в чине прапорщика Корпуса инженер-механиков поступил на службу на Императорский Балтийский флот. Ходил в плаванье на фрегатах «Ослябя» и «Александр Невский». Вплоть до 1870 года заведовал чертежной мастерской в Адмиралтействе.

Став свидетелем кораблекрушения винтового фрегата «Александр Невский», Беггров знакомится со своим будущим наставником, художником главного морского штаба А. П. Боголюбовым, которому были заказаны две картины, изображавшие гибель фрегата.

Будучи офицером винтового фрегата «Светлана» сопровождал Великого князя Алексея Александровича в кругосветном плавании в 1871—1872 годах.

С 1870 по 1873 год в качестве вольнослушателя (своекоштного) обучается в Императорской Академии художеств в пейзажном классе профессора М. К. Клодта.

В 1873 году за картины «Вид города Канеа в Кандии», «Императорская яхта „Держава“» и «Пароход „Великий князь Константин“» Александр Беггров был награждён Малой серебряной медалью Императорской Академии художеств.

В 1874 году Беггров выходит в отставку и уезжает в Париж, где продолжает образование у французского художника Леона Бонна и А. П. Боголюбова, уехавшего во Францию в 1873 году. Во Франции Беггров знакомится с группой русских художников-передвижников (в том числе с И. Е. Репиным, К. А. Савицким и т. д.)

В 1875 году, в связи со смертью отца, возвращается в Россию. В 1879 году на фрегате «Светлана» совершает плавание вокруг Европы из Кронштадта в Грецию. После путешествия около двух лет живёт и работает во Франции.

С 1874 года Александр Беггров участвует в выставках Товарищества передвижных художественных выставок и в 1876 году становится полноправным членом Товарищества.

В 1878 году А. К. Беггров назначается художником Морского министерства и остаётся в этой должности до конца жизни.

Экспонент Всемирных выставок в Вене (1873) и Париже (1878, 1900), за картину «Вид Невы и Стрелки Васильевского острова с Фондовой биржей» удостоен в 1878 году высшей награды на Всемирной выставке в Париже.

В 1885 году художник стал одним из учредителей Общества русских акварелистов. В 1899 году А. К. Беггров удостаивается звания академика Императорской Академии художеств, а в 1912 году Совет академии присваивает художнику звание почётного члена Императорской Академии художеств.

В 1892 году поселился в Гатчине, где построил дом и разбил небольшой сад. После смерти жены в 1903 году, снимал квартиру на улице Соборной. С 1906 года безвыездно живёт в Гатчине. Последние полтора года жизни из-за тяжелой болезни был вынужден оставить занятия живописью. В 1912 году пожертвовал Императорской Академии художеств 63900 рублей для помощи «бедным художникам, их вдовам и сиротам».

В ночь с 14 на 15 апреля 1914 года Александр Беггров, измученный неизлечимой болезнью, покончил с собой выстрелом в сердце. Похоронен 17 апреля 1914 года в лютеранской части Гатчинского городского кладбища рядом с женой Люсией Беггровой.

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Современные выставки художника

• 2001 — Выставка, посвящённая 160-летию А. К. Беггрова в Центральном военно-морском музее.
• 2008 — Выставка «Русская маринистика XIX века. Шедевры морского музея России» в Новосибирском государственном художественном музее.

Галерея

Морские пейзажи

• Beggrow 003.jpg

  «Фрегат „Меркурий“», (1879) — Центральный военно-морской музей

• Beggrow 004.jpg

  «Яхта «Дружба» 1826—1848 годы», (1892) — Центральный военно-морской музей

• Beggrow 006.jpg

  «Яхта «Ливадия»», (1878) — Музей изобразительных искусств Республики Карелия

• Beggrow 007.jpg

  «Встреча германского императора Вильгельма I на Большом Кронштадтском рейде 7 июля 1882 года», (1888) — Центральный военно-морской музей

• Beggrow 008 Svetlana III.jpg

  «На палубе фрегата «Светлана»», (1881) — Центральный военно-морской музей

• Beggrow 033.jpg

  «Орудийный каземат фрегата «Ослябя», (ранее 1914) — Центральный военно-морской музей

• Beggrow 001.jpg

  «Морской бой», (1880-е) — частное собрание

• Beggrow 009.jpg

  «Винтовой фрегат «Светлана»», (1878) — Центральный военно-морской музей

• Beggrow 010.jpg

  «Императорская яхта «Штандарт» (1858—1879)», (1892) — Центральный военно-морской музей

• Beggrow 011.jpg

  «Галера «Тверь»», (1879) — Центральный военно-морской музей

• Beggrow 002.jpg

  «Городской пейзаж», (1891) — Государственный Русский музей

• Beggrow 032.jpg

  «Лодки на берегу», (1887) — частное собрание

• Beggrow 024.jpeg

  «Корабли, построенные в 1883-1896 годах на Балтийском судостроительном и Механическом заводе в Санкт-Петербурге корабельным инженером Н. Е. Титовым», (1896) — Центральный военно-морской музей

• Beggrow 019.jpg

  «Прибытие Императора Александра III в Севастополь», (1887) — частное собрание

• Beggrow 020.jpeg

  «Шевенинген. Починка рыбачьих судов», (1877) — Саратовский художественный музей имени А. Н. Радищева

• Beggrow 023.jpg

  «Ночь на реке», (1891) — частное собрание

• Beggrow 027.jpg

  «В порту Гавр», (1889) — Архангельский художественный музей

• Beggrow 034.jpg

  «Спуск броненосца «Чесма» в Севастополе. 1886 год», (1887) — Центральный военно-морской музей

• Beggrow 025.jpg

  «Гонки яхт "Держава" и "Александрия" на Малом Кронштадтском рейде», (1880) — Центральный военно-морской музей

• Beggrow 026.jpeg

  «Гавр. Вход в порт во время прилива», (1876) — Государственный Русский музей

• Beggrow 029.jpg

  «Берег в окрестностях Гапсаля», (1897) — Ярославский художественный музей

• Beggrow 031.jpg

  «Трепорт», (1881) — частное собрание

• Beggrow 013.jpg

  «Пейзаж», (1896) — частное собрание

• Beggrow 036.jpg

  «Императорская яхта «Полярная звезда». 1890 год», (1892) — Центральный военно-морской музей

Цикл петербургских пейзажей

• Beggrow 014.jpg

  «Вид на Санкт-Петербург зимой, с куполами Исакиевского собора», (1878) — частное собрание

• Admiralty Embankment - 1881.jpg

  «Вид на Неву от Зимнего дворца», (1881) — Государственный Русский музей

• Beggrow 017.jpg

  «Вид на Невский проспект», (1882) — частное собрание

• Beggrow 021.jpeg

  «Пристань на Неве», (1885) — Севастопольский художественный музей имени П.М. Крошицкого

• Beggrow 030.jpg

  «Утром на Невском проспекте», (1886) — частное собрание

• Beggrow 022.png

  «Петербург со стороны Невы», (1899) — Астраханская государственная картинная галерея имени П.М. Догадина

• Beggrow 018.jpg

  «Вид на левый берег Невы и стрелку Васильевского острова, Санкт-Петербург», (1908) — частное собрание

• Beggrow 012.jpg

  «Вид Санкт-Петербурга в сумерки», (1911) — частное собрание

• Beggrow 016.jpg

  «Вид на Аничков мост в Санкт-Петербурге», (ранее 1914) — частное собрание

• Beggrow 028.jpeg

  «Вид на Неву и Адмиралтейскую набережную в лунную ночь», (ранее 1914) — Государственный Русский музей

• Beggrow 030.jpg

  «Утром на Невском проспекте», (1886)

• Beggrow 035.jpg

  «Открытие морского канала в Санкт-Петербурге в 1885 году», (1886) — Центральный военно-морской музей

• Bolshaya Morskaya street (1903).jpg

  «Большая Морская улица», (1903)

• Вид на Неву.jpg

  «Петербург. Вид на Неву», (1912) — Государственный Русский музей

• Набережная Невы.jpg

  «Набережная Невы», (1876) — Государственный Русский музей

Адреса в Гатчине

• 1892—1904 — улица Александровская, дом 33 (ныне улица Володарского);
• с 1904 и до конца жизни — улица Соборная, дом 8.

Литература

• Беггров, Александр Карлович // Военная энциклопедия : [в 18 т.] / под ред. В. Ф. Новицкого [и др.]. — СПб. ; [М.] : Тип. т-ва И. В. Сытина, 1911—1915.</span>
• Беггров, Александр Карлович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Минченков Я. Д. [az.lib.ru/m/minchenkow_j_d/text_0130.shtml Беггров Александр Карлович] // [az.lib.ru/m/minchenkow_j_d/ Воспоминания о передвижниках.]. — Издание пятое. — Л.: Издательство «Художник РСФСР», 1965. — 360 с.

Ссылки

• [www.biografija.ru/show_bio.aspx?id=8877 Биография.ру — Беггров Александр Карлович]
• [www.artsait.ru/art/b/begrovA/main.htm Русские художники. Беггров Александр Карлович]
• [history-gatchina.ru/article/beggrov.htm Исторический журнал «Гатчина сквозь столетия». Художник Александр Беггров]

Отрывок, характеризующий Беггров, Александр Карлович

– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.


О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
Во второй день перехода, осмотрев у костра свои болячки, Пьер думал невозможным ступить на них; но когда все поднялись, он пошел, прихрамывая, и потом, когда разогрелся, пошел без боли, хотя к вечеру страшнее еще было смотреть на ноги. Но он не смотрел на них и думал о другом.
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.
Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.


22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.
– И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.
Каратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.
– Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьми слезьми. Что же думаешь, соколик, – все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, – что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так то, соколик, – закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой.