Бегичев, Матвей Семёнович

Матвей Семёнович Бегичев (1724 — 8 ноября 1791) — русский инженер фортификации и артиллерии, генерал-поручик. Известен также своими переводами с немецкого языка.

Сын отставного капитана, происходившего из малоярославецкой ветви рязанского рода Бегичевых. Его старший брат Пётр Семёнович после 1777 года служил рижским обер-комендантом в чине генерал-майора.

В службу зачислен в 1736 году. После года учёбы в Московской артиллерийской школе был в 1738 году отозван в отпуск. В 1740 году продолжил обучение в Сухопутном кадетском корпусе, откуда в чине инженер-прапорщика перешёл на службу в Инженерный корпус. Отличился в сражениях Семилетней войны.

В 1751 году перевёл с немецкого сочинение Г.-А. Беклера «Подлинное известие о славнейшей крепости, называемой Склонность, её примечанию достойной осады и взятья купно с приложенным чертежом», который издал через 14 лет в организованной им при Инженерном корпусе типографии. В 1753 году перевёл «Разумные мысли о силах человеческого разума и их исправном употреблении в познании правды» Х. Вольфа, изданные в том же году, что и предыдущее сочинение. Для этого издания составил словник немецких философских терминов.

С апреля 1754 года — инженер-подпоручик, с 1762 года — капитан артиллерии. В 1764—1776 годах — директор Артиллерийского и инженерного корпуса. В феврале 1776 года перешёл на службу в артиллерию полковником. В 1779 году произведён в генерал-майоры. С 1780 года — на службе в Москве, в 1782 году переведён в Киев, где руководил городским арсеналом и ведал реконструкцией Печерской крепости. В 1786 году произведён в генерал-поручики. С 1789 года — в отставке.

В 1777 году перевёл записки ганноверского резидента Х.-Ф. Вебера «Переменившаяся Россия» за 1714—1719 годы (остались в рукописи). Могила Бегичева находилась в Успенском соборе Киево-Печерской лавры, разрушенном в 1941 году. В браке с Прасковьей Васильевной Незнановой имел детей:

• Иван Матвеевич (1766—1816), генерал-майор.
• Дмитрий Матвеевич (1768—1836), масон, генерал-майор (1800); в 1832 году поселился в Киеве, где по его усадьбе получила название Бегичевская улица.
• Александра, жена барона Александра Ивановича Маламы (1749—1813); у них сын Матвей.

Награды

• Орден св. Анны (1785)
• Орден Св. Владимира 2-й ст.
• Орден Св. Георгия 4-й ст.

Источник

• Севастьянов А. Н. [lib.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=540 Бегичев Михаил Семёнович] // Словарь русских писателей XVIII века. — Л., 1988. — Вып. 1. — С. 73—74.

Отрывок, характеризующий Бегичев, Матвей Семёнович

– Roi de Rome, [Римский король.] – сказал он, грациозным жестом руки указывая на портрет. – Admirable! [Чудесно!] – С свойственной итальянцам способностью изменять произвольно выражение лица, он подошел к портрету и сделал вид задумчивой нежности. Он чувствовал, что то, что он скажет и сделает теперь, – есть история. И ему казалось, что лучшее, что он может сделать теперь, – это то, чтобы он с своим величием, вследствие которого сын его в бильбоке играл земным шаром, чтобы он выказал, в противоположность этого величия, самую простую отеческую нежность. Глаза его отуманились, он подвинулся, оглянулся на стул (стул подскочил под него) и сел на него против портрета. Один жест его – и все на цыпочках вышли, предоставляя самому себе и его чувству великого человека.
Посидев несколько времени и дотронувшись, сам не зная для чего, рукой до шероховатости блика портрета, он встал и опять позвал Боссе и дежурного. Он приказал вынести портрет перед палатку, с тем, чтобы не лишить старую гвардию, стоявшую около его палатки, счастья видеть римского короля, сына и наследника их обожаемого государя.
Как он и ожидал, в то время как он завтракал с господином Боссе, удостоившимся этой чести, перед палаткой слышались восторженные клики сбежавшихся к портрету офицеров и солдат старой гвардии.
– Vive l'Empereur! Vive le Roi de Rome! Vive l'Empereur! [Да здравствует император! Да здравствует римский король!] – слышались восторженные голоса.
После завтрака Наполеон, в присутствии Боссе, продиктовал свой приказ по армии.
– Courte et energique! [Короткий и энергический!] – проговорил Наполеон, когда он прочел сам сразу без поправок написанную прокламацию. В приказе было:
«Воины! Вот сражение, которого вы столько желали. Победа зависит от вас. Она необходима для нас; она доставит нам все нужное: удобные квартиры и скорое возвращение в отечество. Действуйте так, как вы действовали при Аустерлице, Фридланде, Витебске и Смоленске. Пусть позднейшее потомство с гордостью вспомнит о ваших подвигах в сей день. Да скажут о каждом из вас: он был в великой битве под Москвою!»
– De la Moskowa! [Под Москвою!] – повторил Наполеон, и, пригласив к своей прогулке господина Боссе, любившего путешествовать, он вышел из палатки к оседланным лошадям.
– Votre Majeste a trop de bonte, [Вы слишком добры, ваше величество,] – сказал Боссе на приглашение сопутствовать императору: ему хотелось спать и он не умел и боялся ездить верхом.
Но Наполеон кивнул головой путешественнику, и Боссе должен был ехать. Когда Наполеон вышел из палатки, крики гвардейцев пред портретом его сына еще более усилились. Наполеон нахмурился.
– Снимите его, – сказал он, грациозно величественным жестом указывая на портрет. – Ему еще рано видеть поле сражения.
Боссе, закрыв глаза и склонив голову, глубоко вздохнул, этим жестом показывая, как он умел ценить и понимать слова императора.


Весь этот день 25 августа, как говорят его историки, Наполеон провел на коне, осматривая местность, обсуживая планы, представляемые ему его маршалами, и отдавая лично приказания своим генералам.
Первоначальная линия расположения русских войск по Ко лоче была переломлена, и часть этой линии, именно левый фланг русских, вследствие взятия Шевардинского редута 24 го числа, была отнесена назад. Эта часть линии была не укреплена, не защищена более рекою, и перед нею одною было более открытое и ровное место. Очевидно было для всякого военного и невоенного, что эту часть линии и должно было атаковать французам. Казалось, что для этого не нужно было много соображений, не нужно было такой заботливости и хлопотливости императора и его маршалов и вовсе не нужно той особенной высшей способности, называемой гениальностью, которую так любят приписывать Наполеону; но историки, впоследствии описывавшие это событие, и люди, тогда окружавшие Наполеона, и он сам думали иначе.