Беда Гриффитс

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Беда Гриффитс
Bede Griffiths
Дата рождения:

17 декабря 1906(1906-12-17)

Место рождения:

Суррей, Великобритания

Дата смерти:

13 мая 1993(1993-05-13) (86 лет)

Место смерти:

Тируччираппалли, Индия

Основные интересы:

Камальдул Бенедиктинец Монах, Мистик, Теолог

Беда Гриффитс (англ. Bede Griffiths, о. Беда Гриффитс OSB Cam, в миру Алан Ричард Гриффитс; 1906—1993) — английский католический священник, монах-бенедиктинец, теолог, мистик и пионер межрелигиозного диалога. Провёл половину своей жизни в Южной Индии, сочетая образ жизни бенедиктинского монаха и санньяси, йогина. Участвовал в основании одного из первых христианских инкультурационных ашрамов в Керале (Курисумала ашрам, монастырь цистерцианцев сиро-маланкарского обряда), и затем, начиная с 1968 г. стал ачарьей (аббатом) Саччидананда ашрама (впоследствии ставшего монастырем Пресвятой Троицы камальдолийской конгрегации), называемого также «Шантиванам» («лес мира» на тамильском). Также Беда Гриффитс считается основателем «Движения Христианских Ашрамов», в рамках которого представители современного христианского монашества реализуют свою духовную жизнь в условиях традиции индийской санньясы.





Биография

Уроженец Великобритании, обучался в Оксфорде, где его научным руководителем был Клайв Стейплз Льюис, упоминавший о. Беду в своей книге «Настигнут радостью»[1]. Алан Гриффитс был рукоположен в священники в Англиканской Церкви, но вскоре, пережив глубокий эмоционально-духовный кризис во время служения в лондонских трущобах, он принимает решение о переходе в Католическую Церковь. Будучи вдохновленным работами кардинала Ньюмена Гриффитс 29 декабря 1932 г. поступил в новициат аббатства Принкнеш (Глостершир, Англия), в 1937 г. принес свои обеты как бенедиктинский монах (взяв имя в честь Беды Достопочтенного) и был рукоположен в священнический сан в 1940 г. В 1947 г. о. Беда становится приором аббатства Св. Михаила в Фарнборо. Спустя 4 года отправляется восстанавливать Пласкарденское аббатство в шотландский город Элгин, где пишет свою первую приобретшие популярность работу, автобиографию «Золотая нить: Автобиография»[2]. К тому времени у Гриффитса под влиянием его друга, индийского священника о. Бенедикта Алапотта, созревает интерес к индийской культуре и философии.

В 1955 г. он вместе с о. Алапоттом направляется с миссионерскими целями в Индию, где сначала вместе с цистерцианцем из Бельгии о. Франциском Майо (основателем движения христианской санньясы, «Криста Санньяса Самадж») участвует в создании Курисумала ашрама («Курису» — Крест, «Мала» — гора на малаялам), по приглашению епископа Сирийской Католической Церкви Захариоса Мар Атанасиоса, а затем приглашается возглавить существовавший тогда уже некоторое время Саччидананда ашрам, основанный в 1950 г. двумя французами — о. Жюлем Моншаненом и о. Анри Ле Со OSB. Ашрам Пресвятой Троицы под руководством о. Беды (известного в качестве ачарьи ашрама, как Свами Даянанда, санскр. «блаженство сострадания») стал местом диалога монахов, представляющих христианскую и индийскую духовность, а также территорией инкультурации, где вместе с Библией читались Упанишады, и частью ежедневной молитвенной жизни и литургии стали традиционные для Индии явления — различные медитативные практики и такие ритуалы, как например арати[3]. Возглавив небольшую монашескую общину в Саччидананда ашраме, о. Беда сразу же взялся за книгу «Веданта и христианская вера»[4], с которой он начал своё серьезное исследование внутренних связей между традиционной индийской философией и христианским духовным опытом.

Во второй половине своей жизни Беда Гриффитс пишет множество книг, ставших популярными во всем мире («Возвращение к Центру» 1976[5], «Брак Востока и Запада: сиквел Золотой нити» 1982[6], «Реки сострадания — христианские комментарии на Бхагавад-гиту» 1987[7], «Медитация и Новое Творение во Христе» 1994[8]…), и участвует в различных конференциях и научных программах.

Учение

Главная тематика работ Беды Гриффитса — возможность выражения аутентичного христианского мистического опыта языком веданты наравне с греческой философией, а также теория и практика диалога между мировыми духовными традициями (в ходе которого, по мнению автора, каждая из сторон сможет глубже узнать себя и при этом научиться видеть то лучшее, что есть в собеседнике), и между духовностью и наукой. Одна из центральных мыслей философии о. Беды заключалась в том, что главный духовный язык, который позволяет говорить от сердца к сердцу как традициям, так и отдельным людям, — это медитативное безмолвие, созерцание, лежащее в основе любых рассуждений и слов. Беда Гриффитс, как некоторые другие бенедиктинцы, занимавшиеся межрелигиозным и межкультурным диалогом в 70-е гг. считал очень важным популяризацию в среде мирян и светских людей созерцательных практик. Одной из форм созерцания, близкой и доступной современному западному духовному искателю о. Беда считал практику христианской медитации, сформулированную о. Джоном Мейном OSB, инициативы и учение которого он очень высоко оценил, выступив в 1991 г. по приглашению о.Лоренса Фримена OSB ведущим «Семинара Джона Мейна» :

"Люди задаются вопросом - есть ли в христианстве путь к Высшей Истине, не доктрина или ритуал, а путь прямого опыта Бога? Это именно то, чего ищут все в наше время - не слова и мысли, но именно непосредственный опыт. Существует ли подобный опытный путь к Богу, к истине и реальности в христианской традиции? Я верю, что такой путь существует, и отец Джон Мейн был одним из тех, кто пытался сделать подобный опыт доступным для современных людей. Он обнаружил его в бенедиктинской традиции, восходящей к пустынничеству."[9]

В начале своего путешествия в Индию о. Беда был сторонником исключительно мистического, интуитивного подхода к поиску духовного центра, основы реальности. Позднее, после знакомства с Рупертом Шелдрейком (британским биохимиком и психологом, проведшим в ашраме год в качестве гостя) он увлекся книгой американского физика Фритьофа Капры «Дао физики»[10], затем работами Дэвида Бома и Кена Уилбера. Этот интерес привел его к более интегральному взгляду на духовное постижение реальности, близкому к эволюционной теологии о. Тейяра де Шардена SJ, что впоследствии стало важной частью его идеи о том, что духовное развитие личности и общества — это интеграция интуитивного и логического аспекта сознания:

"Одна из вещей, которой я, соприкоснувшись с индийской культурой, в настоящее время учусь, и которой, возможно, учатся все люди нашей эпохи, - это примирение противоположностей. Зачастую мы думаем - либо это, либо то. Но почти всегда оказывается, что имеет место и то и другое. У китайцев есть прекрасный образ Инь и Ян. Он демонстрирует, насколько все взаимосвязано. Не стоит всегда делить вещи на то и это, лучше научится видеть, каким образом противоположности образуют единое целое. Так что, думая о Боге, нам необходимо объединить оба этих образа - Отца на небесах и Святого Духа внутри нас."[11]

Наследие

Жизнь и философия Беды Гриффитса стала очень влиятельным примером для многих людей на западе — как в среде монашеской или внутрицерковной, так и в светской или научной. Сохранением и распространением его наследия занимается международный «Фонд Беды Гриффитса» (руководящийся с. Паскалиной Кофф OSB из бенедиктинской конгрегации Сестер Непрерывного Поклонения и о. Бруно Барнхартом OSB Cam) и Камальдолийский институт восточно-западного диалога, размещенный в американском монастыре «Нью Камальдоли» (Биг-Сюр, Калифорния, США).

Напишите отзыв о статье "Беда Гриффитс"

Примечания

  1. Клайв Стейплз Льюис «Пока мы лиц не обрели. Сборник», Библиополис, 2007 ISBN 5-7435-0258-7
  2. The Golden String: An Autobiography, (1954), Templegate Publishers, 1980 edition: ISBN 0-87243-163-0, Medio Media, 2003: ISBN 0-9725627-3-7
  3. Максим Демченко «Путь Сатчитананды», Ганга, 2008 ISBN 978-5-98882-060-4
  4. «Vedanta and Christian Faith», Dawn Horse Pr, 1991, ISBN 0-918801-24-9 ISBN 978-0-918801-24-1
  5. Return to the Center, (1976), Templegate Publishers, 1982, ISBN 0-87243-112-6
  6. Marriage of East and West: A Sequel to The Golden String, Templegate Publishers, 1982, ISBN 0-87243-105-3
  7. River of Compassion: A Christian Commentary on the Bhagavad Gita, (1987), Element Books, 1995 reprint: ISBN 0-8264-0769-2
  8. The New Creation in Christ: Christian Meditation and Community, Templegate Publishers, 1994, ISBN 0-87243-209-2
  9. [www.wccm.ru/cms/index.php?page=564 о.Беда Гриффитс OSB "Медитация и Новое Творение во Христе" ("Семинара Джона Мейна", 1991 г., Нью Хармони ,США)]
  10. Капра Фритьоф «Дао физики», «ОРИС» «ЯНА-ПРИНТ», 1994, ISBN 5-91250-571-5, 978-5-91250-571-3
  11. [www.wccm.ru/cms/index.php?page=565 о.Беда Гриффитс OSB "Человек в поисках Бога"]

Ссылки

  • [www.shantivanam.com.ua/page/beda_bio.html Русскоязычный сайт общины (сангхи) о. Беды Гриффитса OSB]
  • [www.wccm.ru/persons_bgriffithsosb.html Страница о Беде Гриффитсе на сайте «Международного Общества Христианской Медитации»]
  • [www.facebook.com/bedegriffiths/info facebook-страница о Беде Гриффитсе]
  • [www.bedegriffiths.com/ Фонд Беды Гриффитса (англ.)]
  • [www.bedegriffithssangha.org.uk/ Лондонская Сангха Беды Гриффитса (англ.)]

Отрывок, характеризующий Беда Гриффитс

«Так вот что такое государь! – думал Петя. – Нет, нельзя мне самому подать ему прошение, это слишком смело!Несмотря на то, он все так же отчаянно пробивался вперед, и из за спин передних ему мелькнуло пустое пространство с устланным красным сукном ходом; но в это время толпа заколебалась назад (спереди полицейские отталкивали надвинувшихся слишком близко к шествию; государь проходил из дворца в Успенский собор), и Петя неожиданно получил в бок такой удар по ребрам и так был придавлен, что вдруг в глазах его все помутилось и он потерял сознание. Когда он пришел в себя, какое то духовное лицо, с пучком седевших волос назади, в потертой синей рясе, вероятно, дьячок, одной рукой держал его под мышку, другой охранял от напиравшей толпы.
– Барчонка задавили! – говорил дьячок. – Что ж так!.. легче… задавили, задавили!
Государь прошел в Успенский собор. Толпа опять разровнялась, и дьячок вывел Петю, бледного и не дышащего, к царь пушке. Несколько лиц пожалели Петю, и вдруг вся толпа обратилась к нему, и уже вокруг него произошла давка. Те, которые стояли ближе, услуживали ему, расстегивали его сюртучок, усаживали на возвышение пушки и укоряли кого то, – тех, кто раздавил его.
– Этак до смерти раздавить можно. Что же это! Душегубство делать! Вишь, сердечный, как скатерть белый стал, – говорили голоса.
Петя скоро опомнился, краска вернулась ему в лицо, боль прошла, и за эту временную неприятность он получил место на пушке, с которой он надеялся увидать долженствующего пройти назад государя. Петя уже не думал теперь о подаче прошения. Уже только ему бы увидать его – и то он бы считал себя счастливым!
Во время службы в Успенском соборе – соединенного молебствия по случаю приезда государя и благодарственной молитвы за заключение мира с турками – толпа пораспространилась; появились покрикивающие продавцы квасу, пряников, мака, до которого был особенно охотник Петя, и послышались обыкновенные разговоры. Одна купчиха показывала свою разорванную шаль и сообщала, как дорого она была куплена; другая говорила, что нынче все шелковые материи дороги стали. Дьячок, спаситель Пети, разговаривал с чиновником о том, кто и кто служит нынче с преосвященным. Дьячок несколько раз повторял слово соборне, которого не понимал Петя. Два молодые мещанина шутили с дворовыми девушками, грызущими орехи. Все эти разговоры, в особенности шуточки с девушками, для Пети в его возрасте имевшие особенную привлекательность, все эти разговоры теперь не занимали Петю; ou сидел на своем возвышении пушки, все так же волнуясь при мысли о государе и о своей любви к нему. Совпадение чувства боли и страха, когда его сдавили, с чувством восторга еще более усилило в нем сознание важности этой минуты.
Вдруг с набережной послышались пушечные выстрелы (это стреляли в ознаменование мира с турками), и толпа стремительно бросилась к набережной – смотреть, как стреляют. Петя тоже хотел бежать туда, но дьячок, взявший под свое покровительство барчонка, не пустил его. Еще продолжались выстрелы, когда из Успенского собора выбежали офицеры, генералы, камергеры, потом уже не так поспешно вышли еще другие, опять снялись шапки с голов, и те, которые убежали смотреть пушки, бежали назад. Наконец вышли еще четверо мужчин в мундирах и лентах из дверей собора. «Ура! Ура! – опять закричала толпа.
– Который? Который? – плачущим голосом спрашивал вокруг себя Петя, но никто не отвечал ему; все были слишком увлечены, и Петя, выбрав одного из этих четырех лиц, которого он из за слез, выступивших ему от радости на глаза, не мог ясно разглядеть, сосредоточил на него весь свой восторг, хотя это был не государь, закричал «ура!неистовым голосом и решил, что завтра же, чего бы это ему ни стоило, он будет военным.
Толпа побежала за государем, проводила его до дворца и стала расходиться. Было уже поздно, и Петя ничего не ел, и пот лил с него градом; но он не уходил домой и вместе с уменьшившейся, но еще довольно большой толпой стоял перед дворцом, во время обеда государя, глядя в окна дворца, ожидая еще чего то и завидуя одинаково и сановникам, подъезжавшим к крыльцу – к обеду государя, и камер лакеям, служившим за столом и мелькавшим в окнах.
За обедом государя Валуев сказал, оглянувшись в окно:
– Народ все еще надеется увидать ваше величество.
Обед уже кончился, государь встал и, доедая бисквит, вышел на балкон. Народ, с Петей в середине, бросился к балкону.
– Ангел, отец! Ура, батюшка!.. – кричали народ и Петя, и опять бабы и некоторые мужчины послабее, в том числе и Петя, заплакали от счастия. Довольно большой обломок бисквита, который держал в руке государь, отломившись, упал на перилы балкона, с перил на землю. Ближе всех стоявший кучер в поддевке бросился к этому кусочку бисквита и схватил его. Некоторые из толпы бросились к кучеру. Заметив это, государь велел подать себе тарелку бисквитов и стал кидать бисквиты с балкона. Глаза Пети налились кровью, опасность быть задавленным еще более возбуждала его, он бросился на бисквиты. Он не знал зачем, но нужно было взять один бисквит из рук царя, и нужно было не поддаться. Он бросился и сбил с ног старушку, ловившую бисквит. Но старушка не считала себя побежденною, хотя и лежала на земле (старушка ловила бисквиты и не попадала руками). Петя коленкой отбил ее руку, схватил бисквит и, как будто боясь опоздать, опять закричал «ура!», уже охриплым голосом.
Государь ушел, и после этого большая часть народа стала расходиться.
– Вот я говорил, что еще подождать – так и вышло, – с разных сторон радостно говорили в народе.
Как ни счастлив был Петя, но ему все таки грустно было идти домой и знать, что все наслаждение этого дня кончилось. Из Кремля Петя пошел не домой, а к своему товарищу Оболенскому, которому было пятнадцать лет и который тоже поступал в полк. Вернувшись домой, он решительно и твердо объявил, что ежели его не пустят, то он убежит. И на другой день, хотя и не совсем еще сдавшись, но граф Илья Андреич поехал узнавать, как бы пристроить Петю куда нибудь побезопаснее.


15 го числа утром, на третий день после этого, у Слободского дворца стояло бесчисленное количество экипажей.
Залы были полны. В первой были дворяне в мундирах, во второй купцы с медалями, в бородах и синих кафтанах. По зале Дворянского собрания шел гул и движение. У одного большого стола, под портретом государя, сидели на стульях с высокими спинками важнейшие вельможи; но большинство дворян ходило по зале.
Все дворяне, те самые, которых каждый день видал Пьер то в клубе, то в их домах, – все были в мундирах, кто в екатерининских, кто в павловских, кто в новых александровских, кто в общем дворянском, и этот общий характер мундира придавал что то странное и фантастическое этим старым и молодым, самым разнообразным и знакомым лицам. Особенно поразительны были старики, подслеповатые, беззубые, плешивые, оплывшие желтым жиром или сморщенные, худые. Они большей частью сидели на местах и молчали, и ежели ходили и говорили, то пристроивались к кому нибудь помоложе. Так же как на лицах толпы, которую на площади видел Петя, на всех этих лицах была поразительна черта противоположности: общего ожидания чего то торжественного и обыкновенного, вчерашнего – бостонной партии, Петрушки повара, здоровья Зинаиды Дмитриевны и т. п.
Пьер, с раннего утра стянутый в неловком, сделавшемся ему узким дворянском мундире, был в залах. Он был в волнении: необыкновенное собрание не только дворянства, но и купечества – сословий, etats generaux – вызвало в нем целый ряд давно оставленных, но глубоко врезавшихся в его душе мыслей о Contrat social [Общественный договор] и французской революции. Замеченные им в воззвании слова, что государь прибудет в столицу для совещания с своим народом, утверждали его в этом взгляде. И он, полагая, что в этом смысле приближается что то важное, то, чего он ждал давно, ходил, присматривался, прислушивался к говору, но нигде не находил выражения тех мыслей, которые занимали его.
Был прочтен манифест государя, вызвавший восторг, и потом все разбрелись, разговаривая. Кроме обычных интересов, Пьер слышал толки о том, где стоять предводителям в то время, как войдет государь, когда дать бал государю, разделиться ли по уездам или всей губернией… и т. д.; но как скоро дело касалось войны и того, для чего было собрано дворянство, толки были нерешительны и неопределенны. Все больше желали слушать, чем говорить.
Один мужчина средних лет, мужественный, красивый, в отставном морском мундире, говорил в одной из зал, и около него столпились. Пьер подошел к образовавшемуся кружку около говоруна и стал прислушиваться. Граф Илья Андреич в своем екатерининском, воеводском кафтане, ходивший с приятной улыбкой между толпой, со всеми знакомый, подошел тоже к этой группе и стал слушать с своей доброй улыбкой, как он всегда слушал, в знак согласия с говорившим одобрительно кивая головой. Отставной моряк говорил очень смело; это видно было по выражению лиц, его слушавших, и по тому, что известные Пьеру за самых покорных и тихих людей неодобрительно отходили от него или противоречили. Пьер протолкался в середину кружка, прислушался и убедился, что говоривший действительно был либерал, но совсем в другом смысле, чем думал Пьер. Моряк говорил тем особенно звучным, певучим, дворянским баритоном, с приятным грассированием и сокращением согласных, тем голосом, которым покрикивают: «Чеаек, трубку!», и тому подобное. Он говорил с привычкой разгула и власти в голосе.