Бедиа (Абхазия)

Бе́диа — (абх. Бедиа) село в Ткуарчалском районе Абхазии. Расположено к югу от райцентра Ткуарчал в равнинной полосе, в нижнем течении реки Оходжа. В литературе встречается также другая транскрипция названия села — Бедия. С 1925 года по 1952 год сначала официально именовалось Вторая Бедиа, затем Меоре Бедиа. В административном отношении село представляет собой административный центр Бедийской сельской администрации (абх. Бедиа ақыҭа ахадара), в прошлом Бедийского сельсовета. До 1994 года село входило в состав Галского района.

Границы

На севере сельская администрация (село) Бедиа граничит с с/а (селами) Агубедиа и Первая Бедиа; на востоке — с с/а (селом) Царча; на западе — с с/а (селами) Ачгуара и Река Очамчирского района.

Население

Население Бедийского сельсовета по данным переписи 1989 года составляло 628 человек, по данным переписи 2011 года население сельской администрации Бедиа составило 228 человек, в основном грузины (85,5%), а также абхазы (13,6%)..

В XIX веке Бедийская сельская община была гораздо обширнее современного села Бедиа. По данным переписи населения 1886 года на территории нынешнего села Бедиа проживало православных христиан — 1247 человек, мусульман-суннитов не было. По сословному делению в Бедиа имелось 69 дворян и 1178 крестьян. Князей, представителей православного духовенства и «городских» сословий в Бедиа не проживало.

По данным той же переписи жители села были учтены как этнические «самурзаканцы». По данным переписи населения 1926 года большая часть жителей Бедиа, как и других сёл верхней части Гальского уезда, записывается абхазами.

Год переписи	Число жителей	Этнический состав
1886	1.247	самурзаканцы 100%
1926	1.515 (сельсовет Вторая Бедиа)	абхазы 95,7%; грузины 3,4%
1959	570	грузины (нет точных данных)
1989	628	грузины (нет точных данных)
2011	228	грузины (85,5%), абхазы (13,6%)

История

Средневековье

Бедиа является одним из древнейших сёл Абхазии, в средневековую эпоху имело важное культурное и политическое значение в масштабах всего Западного Закавказья.

Однако нынешнее село Бедиа является лишь южной окраинной частью исторического Бедиа. Большая часть территории исторического села Бедиа в процессе административной реформы в ССР Абхазии в 1925-1931 годах была выделена в сельсовет Агубедиа и передана Очамчирскому району. О средневековой истории села, в том числе об основных исторических памятниках Бедии, читайте в разделе «история» статьи Агубедиа.

На нынешней территории села Бедиа в районе посёлка Пшаур находятся развалины средневекового православного храма XIV века. Храм, как и другие сооружения вокруг него, облицован тёсанными камнями. Вблизи храма находится часовня, а в 10 метрах от неё сохранился фундамент двухэтажного дворца. Сооружение Бедийского архитектурного комплекса местное население приписывает средневековому зодчему Пшаури, который приехал в Бедиа из горной зоны Восточной Грузии с целью постройки дворца и храма .

XIX столетие

К концу XIX века Самурзакан уже был чётко разделён на 2 основные лингвистические зоны: абхазоязычную и мегрелоязычную. Первая охватывала верхние (северные) селения Самурзаканского участка, в том числе Бедиа; вторая, бо́льшая по территории и численности населения, — нижние (центральные и южные) сёла. Между этими двумя зонами располагались смешанные селения. По сообщению Г. Шухардта, в конце XIX столетия «в общинах Бедийской, Окумской, Чхортольской, Гальской, Царчинской слышится абхазская речь; в Саберио, Отобая, Дихазургах говорят по-мингрельски» .

Советский период и настоящее время

Вплоть до второй четверти XX века Бедиа являлось единным селом. В 1925 году сельская община Бедиа была разделена на 3 сельсовета: Агу-Бедиа, Первая Бедиа, Вторая Бедиа . До 1931 года все три сельсовета входили в состав Гальского уезда. Большинство населения в трёх бедийских сельсоветах, согласно данным переписи 1926 года, составляли этнические абхазы, однако для половины абхазов во Второй Бедии родным языком являлся мегрельский. В 1930 году в Абхазии состоялась административная реформа, заменившая старые уезды на районы, и была проведена новая граница между Очамчирским и Гальским районами. Сельсоветы Агу-Бедиа и Первая Бедиа были переданы Очамчирскому району; в 1955 году территория Первой Бедии вошла в состав Агубедийского сельсовета. На территории Второй Бедии, этнически тогда ещё абхазской, но преимущественно мегрелоязычной, был образован сельсовет Бедиа, который остался в составе Гальского района. В сельсовете Агубедиа была открыта абхазская школа, в сельсовете Бедиа — грузинская. До того дети со всей Бедийской сельской общины обучались в грузинской школе.

Начиная с 1930-х годов этнически абхазское население села Бедиа быстро грузинизируется, к 1950-м годам происходит полная смена этнического самосознания жителей Бедиа.

В ходе грузино-абхазской войны Бедиа, как и другие сёла Гальского района, находилась, в основном, под контролем грузинских войск. В районе села шли бои за контроль над городом Ткуарчал.

В 1994 году в Абхазии была проведена новая реформа административно-территориального деления, село Бедиа было передано из состава Галского района в состав Ткуарчалского.

Историческое деление

Село Бедиа исторически подразделяется на 10 посёлков (абх. аҳабла) :

• Абааж (Джиха)
• Абака (Набака)
• Бигуа (Сабигуо)
• Гуарамиаа Рхабла (Гварамиепш Нахори)
• Ходжаа Рхабла (Саходжаа)
• Пшаур (Пшаури)
• Сахахубио
• Саматко
• Санардо (Вторая Бедиа)
• Чачба Яшта (Шарашиепш Нахори)
• Эшкуара

Интересное

Бедийский собор — православный храм X века — находится за пределами современной территории села Бедиа, в соседнем селе Агубедиа.

Часть жителей села старшего поколения владеет абхазским языком, тогда как основным обиходным языком в Бедиа является мегрельский.

Литература

• Бедиа // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Бедиа (Абхазия)

Берг недаром показывал всем свою раненую в Аустерлицком сражении правую руку и держал совершенно не нужную шпагу в левой. Он так упорно и с такою значительностью рассказывал всем это событие, что все поверили в целесообразность и достоинство этого поступка, и Берг получил за Аустерлиц две награды.
В Финляндской войне ему удалось также отличиться. Он поднял осколок гранаты, которым был убит адъютант подле главнокомандующего и поднес начальнику этот осколок. Так же как и после Аустерлица, он так долго и упорно рассказывал всем про это событие, что все поверили тоже, что надо было это сделать, и за Финляндскую войну Берг получил две награды. В 19 м году он был капитан гвардии с орденами и занимал в Петербурге какие то особенные выгодные места.
Хотя некоторые вольнодумцы и улыбались, когда им говорили про достоинства Берга, нельзя было не согласиться, что Берг был исправный, храбрый офицер, на отличном счету у начальства, и нравственный молодой человек с блестящей карьерой впереди и даже прочным положением в обществе.
Четыре года тому назад, встретившись в партере московского театра с товарищем немцем, Берг указал ему на Веру Ростову и по немецки сказал: «Das soll mein Weib werden», [Она должна быть моей женой,] и с той минуты решил жениться на ней. Теперь, в Петербурге, сообразив положение Ростовых и свое, он решил, что пришло время, и сделал предложение.
Предложение Берга было принято сначала с нелестным для него недоумением. Сначала представилось странно, что сын темного, лифляндского дворянина делает предложение графине Ростовой; но главное свойство характера Берга состояло в таком наивном и добродушном эгоизме, что невольно Ростовы подумали, что это будет хорошо, ежели он сам так твердо убежден, что это хорошо и даже очень хорошо. Притом же дела Ростовых были очень расстроены, чего не мог не знать жених, а главное, Вере было 24 года, она выезжала везде, и, несмотря на то, что она несомненно была хороша и рассудительна, до сих пор никто никогда ей не сделал предложения. Согласие было дано.
– Вот видите ли, – говорил Берг своему товарищу, которого он называл другом только потому, что он знал, что у всех людей бывают друзья. – Вот видите ли, я всё это сообразил, и я бы не женился, ежели бы не обдумал всего, и это почему нибудь было бы неудобно. А теперь напротив, папенька и маменька мои теперь обеспечены, я им устроил эту аренду в Остзейском крае, а мне прожить можно в Петербурге при моем жалованьи, при ее состоянии и при моей аккуратности. Прожить можно хорошо. Я не из за денег женюсь, я считаю это неблагородно, но надо, чтоб жена принесла свое, а муж свое. У меня служба – у нее связи и маленькие средства. Это в наше время что нибудь такое значит, не так ли? А главное она прекрасная, почтенная девушка и любит меня…
Берг покраснел и улыбнулся.
– И я люблю ее, потому что у нее характер рассудительный – очень хороший. Вот другая ее сестра – одной фамилии, а совсем другое, и неприятный характер, и ума нет того, и эдакое, знаете?… Неприятно… А моя невеста… Вот будете приходить к нам… – продолжал Берг, он хотел сказать обедать, но раздумал и сказал: «чай пить», и, проткнув его быстро языком, выпустил круглое, маленькое колечко табачного дыма, олицетворявшее вполне его мечты о счастьи.
Подле первого чувства недоуменья, возбужденного в родителях предложением Берга, в семействе водворилась обычная в таких случаях праздничность и радость, но радость была не искренняя, а внешняя. В чувствах родных относительно этой свадьбы были заметны замешательство и стыдливость. Как будто им совестно было теперь за то, что они мало любили Веру, и теперь так охотно сбывали ее с рук. Больше всех смущен был старый граф. Он вероятно не умел бы назвать того, что было причиной его смущенья, а причина эта была его денежные дела. Он решительно не знал, что у него есть, сколько у него долгов и что он в состоянии будет дать в приданое Вере. Когда родились дочери, каждой было назначено по 300 душ в приданое; но одна из этих деревень была уж продана, другая заложена и так просрочена, что должна была продаваться, поэтому отдать имение было невозможно. Денег тоже не было.
Берг уже более месяца был женихом и только неделя оставалась до свадьбы, а граф еще не решил с собой вопроса о приданом и не говорил об этом с женою. Граф то хотел отделить Вере рязанское именье, то хотел продать лес, то занять денег под вексель. За несколько дней до свадьбы Берг вошел рано утром в кабинет к графу и с приятной улыбкой почтительно попросил будущего тестя объявить ему, что будет дано за графиней Верой. Граф так смутился при этом давно предчувствуемом вопросе, что сказал необдуманно первое, что пришло ему в голову.
– Люблю, что позаботился, люблю, останешься доволен…
И он, похлопав Берга по плечу, встал, желая прекратить разговор. Но Берг, приятно улыбаясь, объяснил, что, ежели он не будет знать верно, что будет дано за Верой, и не получит вперед хотя части того, что назначено ей, то он принужден будет отказаться.
– Потому что рассудите, граф, ежели бы я теперь позволил себе жениться, не имея определенных средств для поддержания своей жены, я поступил бы подло…
Разговор кончился тем, что граф, желая быть великодушным и не подвергаться новым просьбам, сказал, что он выдает вексель в 80 тысяч. Берг кротко улыбнулся, поцеловал графа в плечо и сказал, что он очень благодарен, но никак не может теперь устроиться в новой жизни, не получив чистыми деньгами 30 тысяч. – Хотя бы 20 тысяч, граф, – прибавил он; – а вексель тогда только в 60 тысяч.
– Да, да, хорошо, – скороговоркой заговорил граф, – только уж извини, дружок, 20 тысяч я дам, а вексель кроме того на 80 тысяч дам. Так то, поцелуй меня.


Наташе было 16 лет, и был 1809 год, тот самый, до которого она четыре года тому назад по пальцам считала с Борисом после того, как она с ним поцеловалась. С тех пор она ни разу не видала Бориса. Перед Соней и с матерью, когда разговор заходил о Борисе, она совершенно свободно говорила, как о деле решенном, что всё, что было прежде, – было ребячество, про которое не стоило и говорить, и которое давно было забыто. Но в самой тайной глубине ее души, вопрос о том, было ли обязательство к Борису шуткой или важным, связывающим обещанием, мучил ее.
С самых тех пор, как Борис в 1805 году из Москвы уехал в армию, он не видался с Ростовыми. Несколько раз он бывал в Москве, проезжал недалеко от Отрадного, но ни разу не был у Ростовых.
Наташе приходило иногда к голову, что он не хотел видеть ее, и эти догадки ее подтверждались тем грустным тоном, которым говаривали о нем старшие:
– В нынешнем веке не помнят старых друзей, – говорила графиня вслед за упоминанием о Борисе.
Анна Михайловна, в последнее время реже бывавшая у Ростовых, тоже держала себя как то особенно достойно, и всякий раз восторженно и благодарно говорила о достоинствах своего сына и о блестящей карьере, на которой он находился. Когда Ростовы приехали в Петербург, Борис приехал к ним с визитом.
Он ехал к ним не без волнения. Воспоминание о Наташе было самым поэтическим воспоминанием Бориса. Но вместе с тем он ехал с твердым намерением ясно дать почувствовать и ей, и родным ее, что детские отношения между ним и Наташей не могут быть обязательством ни для нее, ни для него. У него было блестящее положение в обществе, благодаря интимности с графиней Безуховой, блестящее положение на службе, благодаря покровительству важного лица, доверием которого он вполне пользовался, и у него были зарождающиеся планы женитьбы на одной из самых богатых невест Петербурга, которые очень легко могли осуществиться. Когда Борис вошел в гостиную Ростовых, Наташа была в своей комнате. Узнав о его приезде, она раскрасневшись почти вбежала в гостиную, сияя более чем ласковой улыбкой.