Безбородко, Александр Андреевич

Александр Андреевич Безбородко<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Художник И. Б. Лампи, 1792 год</td></tr>
Канцлер Российской империи
1797 — 1799
Предшественник:	Остерман, Иван Андреевич
Преемник:	Воронцов, Александр Романович
Рождение:	Глухов
Род:	Безбородко
Отец:	Андрей Яковлевич Безбородко
Мать:	Евдокия Михайловна Забелло
Дети:	от актрисы О.А.Каратыгиной дочь Наталья (1790—1826)
Награды:

Граф, затем светлейший князь Алекса́ндр Андре́евич Безборо́дко (14 (25) марта 1747, Глухов — 6 (17) апреля 1799, Санкт-Петербург) — русский государственный деятель, малороссийский дворянин казацко-старшинного происхождения, фактически руководивший внешней политикой Российской империи после ухода в отставку в 1781 году Никиты Панина, главный директор почт Российской Империи. Один из инициаторов разделов Польши. Хозяин Слободского дворца в Москве. За два года до смерти удостоен Павлом I высшего по тем временам ранга канцлера Российской империи.

Происхождение

Родился в Глухове 17 марта 1747 году в семье генерального писаря Андрея Яковлевича из рода Безбородко и дочери генерального судьи Михаила Забелы Евдокии (1716—1803). Обучался сначала в доме своих родителей, а потом в Киевской академии, где и проявились его блестящие способности. С 1765 г. началась служба Безбородко: в этом году он был записан в бунчуковые товарищи и назначен правителем канцелярии малороссийского генерал-губернатора графа Румянцева-Задунайского.

«Правая рука» Румянцева-Задунайского

В 1767 году Безбородко определён членом малороссийского генерального суда, а через два года, когда началась война с Турцией, он оставил гражданскую службу, поступил в военную и выступил в поход к Бугу с Нежинским полком и после начальствовал над полками: Лубенским, Миргородским и компанейским.

Когда Румянцев был назначен главнокомандующим над русскими войсками против турок, Безбородко перешёл в его армию и находился при нём неотлучно в сражениях: 4 июля 1770 г., не доходя речки Ларги; 5-го — при нападении турок на авангард правого крыла; 7-го в Ларгской битве, где по собственному желанию сражался в передовом отряде; 21-го участвовал в знаменитом сражении при Кагуле; 18 июня 1778 года был при штурме наружного силистрийского ретраншамента и в течение всей войны, управляя делами генерал-фельдмаршал, с успехом исполнял разные тайные поручения.

За свою службу Александр Андреевич 22 марта 1774 года был пожалован в полковники, а в следующем 1775 году по прибытии в Москву с графом Румянцевым он поступил к государыне для принятия прошений, поступающих на высочайшее имя. Со временем стал самым могущественным из всех её статс-секретарей: фактически все бумаги и прошения стекались в его руки.

Руководство внешней политикой

Находясь в тени вице-канцлера графа Остермана, Безбородко принимал участие в важнейших политических делах второй половины царствования Екатерины II и царствования императора Павла, как, например, в заключении морской декларации 28 февраля 1780 г. и в ряде других трактатов (1780-83) о морском нейтралитете, также в заключении оборонительных союзных договоров России с Австрией и Пруссией (1792) и с Великобританией (1794), в третьем разделе Польши (1795). Член Российской академии с 1783 года.

1 января 1779 г. Безбородко был произведен в бригадиры, а 5 мая награждён деревнями в Белоруссии за участие в окончании крымских дел с Портой. В 1782 году Безбородко получил орден Святого Владимира 1-й ст.; в 1783 — в потомственные владения 2700 душ в Малороссии; в 1784 году — чин тайного советника, орден Святого Александра Невского, звание второго члена Коллегии иностранных дел с окладом вице-канцлерским и более 3000 душ в Малороссии. Кроме того, получил дозволение принять пожалованное ему римским императором графское достоинство. В 1786 году переименован в гофмейстеры и награждён деревнями в Малороссии. Во время таврического вояжа императрицы 14 февраля 1787 года принимал в Киеве в царском дворце венесуэльского политического деятеля Франсиско Миранду. В 1790 году пожалован действительным тайным советником, а в следующем году, по случаю примирения с Портой, получил орден Святого апостола Андрея Первозванного; далее — 50 тысяч рублей серебром, похвальную грамоту, масличную ветвь для ношения на шляпе и 5000 душ в Подольской губернии. За увеличение государственных доходов гр. Александру Андреевичу был пожалован пенсион в 10000 руб. и единовременно 50000 руб. Пользуясь неограниченной доверенностью императрицы, Безбородко имел больше силы и влияния, нежели вице-канцлер граф Остерман, несмотря на то, что он был вторым членом коллегии иностранных дел; третьим состоял Аркадий Морков.

Восхождение звезды Платона Зубова привело к тому, что в конце екатерининского царствования Безбородко был оттеснён от реального ведения дел. Со вступлением на престол Павла для Безбородко наступила новая эра. Он не только вернулся из полуопалы, но и был пожалован канцлером. Именным Высочайшим указом, от 3 апреля 1797 года, повелено род графов Римской империи Безбородко вести в число графских родов Российской империи, а в день своей коронации Павел I, именным Высочайшим указом от 5 апреля 1797 года, действительного тайного советника I класса, графа Александр Андреевич Безбородко возвел в княжеское Российской империи достоинство с титулом светлости. Кроме этого, император пожаловал ему портрет свой и большой крест Св. Иоанна Иерусалимского, осыпанные бриллиантами, орловскую вотчину, поступившую в казну после кн. Кантемира, несколько тысяч десятин земли. «У Безбородко, таким образом, оказалось до 45 тысяч крестьян, что не помешало ему входить в долги до самой смерти» (К. Валишевский, «Вокруг трона»).

Тревоги и нездоровье побудили Безбородко в конце 1798 года ходатайствовать об увольнении от службы, но, взамен того, он получил лишь отпуск за границу. Отпуском этим, однако, ему воспользоваться не пришлось: разбитый параличом, Безбородко умер 6 (17) апреля 1799 года и погребён в палатке Благовещенской церкви Александро-Невской лавры.

Надгробие Безбородко в Благовещенской усыпальнице Александро-Невской лавры относится к лучшим образцам надгробных памятников России того периода. Скульптор — Ж. Д. Рашетт, архитектор — Н. А. Львов, 1803 г. Бронзовая многофигурная композиция на мраморном постаменте. В центре на колонне портретный бюст Безбородко, за ним крылатый гений Мира с оливковой ветвью. По сторонам две аллегорические женские фигуры: слева сидящая на стопке книг возле неё фигурка петуха; справа крылатая, опирающаяся на колонну На колонне и постаменте вырублены надписи.

Награды

• Орден Святого апостола Андрея Первозванного (1791)
• Орден Святого Владимира 1-й степени (1782)
• Орден Святого Александра Невского (1784)
• Орден Святой Анны 1-й степени (1797)
• Орден Святого Иоанна Иерусалимского, большой командорский крест (1798)

Личная жизнь и наследники

Ничего не было приятнее, как слышать разговор графа Безбородки; он одарен был памятью необыкновенною и любил за столом много рассказывать, особливо о фельдмаршале графе Румянцеве, при котором он находился несколько лет. Беглость, с которою он читавши схватывал, так сказать, смысл всякой речи, почти невероятна; мне случалось видеть, что привезут к нему от императрицы преогромный пакет бумаг; он после обеда обыкновенно садился на диван и всегда просил, чтобы для него не беспокоились, а продолжали бы между собою разговаривать, и он только переворачивал листы и иногда еще вмешивался и в разговор своих гостей, не переставая между тем переворачивать листы читаемых им бумаг. Если то, что он читал, не заключало в себе государственного секрета, то он пересказывал оного содержание.

— Евграф Комаровский

Князь Безбородко женат не был, но всегда был страстным поклонником женщин, вел разгульную и легкомысленную жизнь. П. А. Вяземский вспоминал про оперную певицу Елизавету Уранову: «во время оно заколдовала сердце старика графа Безбородки, так что даже вынуждена была во время придворного спектакля жаловаться императрице на любовные преследования седого волокиты». От актрисы, балетной танцовщицы, Ольги Дмитриевны Каратыгиной («Ленушка»), с 1790 года жившей в его доме, а потом вышедшей замуж за правителя его канцелярии Н. Е. Ефремова, канцлер имел дочь Наталию Александровну Верецкую (1790—1826; похоронена в Толшевском монастыре), бывшую замужем с 21 мая 1806 года за гвардии полковником Я. И. Савельевым. Ей Безбородко дал прекрасное воспитание, большое приданое, и она всегда с теплым чувством вспоминала «священное имя своего благодетеля».

Этот малоразвитый человек являлся любителем и усердным покровителем наук и искусств. Недвижимость, состоявшая из его многочисленных домов, была оценена по его смерти в 4 миллиона рублей, не включая картинной галереи, одной из самых богатых в России. Он купил в 1796 г. целую массу нарядов и ценных скульптурных произведений, собранных во время революции графом Головкиным. В числе последних находился Амур работы Фальконе, изваянный им для мадам де Помпадур.

— К. Валишевский. «Вокруг трона»

Основным наследником холостого канцлера был его младший брат Илья Андреевич (1756—1815), генерал и сенатор, участник русско-турецких войн. Поскольку единственный его сын умер прежде отца, титул графа Безбородко был передан сыну его дочери, Александру Кушелеву (1800—1855). Кроме того, своим возвышением (и назначением послом в Константинополе) хлопотам князя Безбородко был обязан его племянник Виктор Кочубей, при Николае I возглавлявший Комитет министров Российской империи.

Образ канцлера А.А. Безбородко в литературе

• Роман «Война и мир» Льва Толстого. Прототипом богатейшего человека империи графа Кирилла Безухова, является граф, затем светлейший князь Александр Безбородко.

• Стихотворение «Моя родословная» Александра Пушкина.

Не торговал мой дед блинами,

Не ваксил царских сапогов,[2]

Не пел с придворными дьячками,

В князья не прыгал из хохлов,

И не был беглым он солдатом

Австрийских пудреных дружин;

Так мне ли быть аристократом?

Я, слава Богу, мещанин.

• Роман «Предназначение: освободить Константинополь» Вячеслава Гражданина. Главный герой романа Пастырь посвящает князю Безбородко одну из своих лекций, где описывает его как создателя «Греческого проекта».
• Тетралогия Марка Алданова «Мыслитель»: покровитель главного героя

На почтовых марках

ГУП «Марка Приднестровья» 4 июня 2013 года произвела специальное гашение почтового блока из двух марок ПМР, посвященного 220-летию со дня размена послов на Днестре близ города Дубоссары.

Литература

• Безбородко // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1891. — Т. III. — С. 269—270.
• Безбородко, Александр Андреевич // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб., 1900. — Т. 2: Алексинский — Бестужев-Рюмин. — С. 634—640.
• Григорович Н. Канцлер князь Александр Андреевич Безбородко. Т. 1-2. СПб., 1879—1881.
• [memoirs.ru/texts/Parel_RA75K2V6.htm Изображение и характеристика лиц, занимающих первые и главные места при Петербургском дворе. (1783) / Публ. Н. Григоровича // Русский архив, 1875. — Кн. 2. — Вып. 6. — С. 113—125.]
• [dlib.rsl.ru/viewer/01003614853#?page=16&view=list Петербургский некрополь или справочный исторический указатель лиц, родившихся в XVII и XVI. 1883 г.]
• Русская старина, 1887 год, апрель.
• Санкт-Петербург. 300 + 300 биографий. Биографический словарь / St. Petersburg. 300 + 300 biographies. Biographic Glossary // Сост. Г. Гопиенко. — На рус. и англ. яз. — М.: Маркграф, 2004. — 320 с. — Тир. 5000 экз. — ISBN 5-85952-032-8. — С. 22.

Ссылки

• [memoirs.ru/texts/BezborodkoRA88.htm Безбородко А. А. Замечание о Польше в 1787 г. с примечаниями Г. А. Потемкина / Сообщ. И. П. Хрущов // Русский архив, 1888. — Кн. 3. — Вып. 9. — С. 184—186.]
• [memoirs.ru/texts/Bezborodk_RA92K2V2.htm Безбородко А. А. Письмо к А. А. Прозоровскому о наблюдении за московскими масонами 15 ноября 1790 г. // Русский архив, 1892. — Кн. 1. — Вып. 1. — С. 95.]
• [memoirs.ru/texts/BezborodkoRA77K1V3.htm Безбородко А. А. Записка князя Безбородко о потребностях империи Российской / Сообщ. Д. Н. Блудов // Русский архив, 1877. — Кн. 1. — Вып. 3. — С. 297—300.]

Отрывок, характеризующий Безбородко, Александр Андреевич

На другой день свидания Бориса с Ростовым был смотр австрийских и русских войск, как свежих, пришедших из России, так и тех, которые вернулись из похода с Кутузовым. Оба императора, русский с наследником цесаревичем и австрийский с эрцгерцогом, делали этот смотр союзной 80 титысячной армии.
С раннего утра начали двигаться щегольски вычищенные и убранные войска, выстраиваясь на поле перед крепостью. То двигались тысячи ног и штыков с развевавшимися знаменами и по команде офицеров останавливались, заворачивались и строились в интервалах, обходя другие такие же массы пехоты в других мундирах; то мерным топотом и бряцанием звучала нарядная кавалерия в синих, красных, зеленых шитых мундирах с расшитыми музыкантами впереди, на вороных, рыжих, серых лошадях; то, растягиваясь с своим медным звуком подрагивающих на лафетах, вычищенных, блестящих пушек и с своим запахом пальников, ползла между пехотой и кавалерией артиллерия и расставлялась на назначенных местах. Не только генералы в полной парадной форме, с перетянутыми донельзя толстыми и тонкими талиями и красневшими, подпертыми воротниками, шеями, в шарфах и всех орденах; не только припомаженные, расфранченные офицеры, но каждый солдат, – с свежим, вымытым и выбритым лицом и до последней возможности блеска вычищенной аммуницией, каждая лошадь, выхоленная так, что, как атлас, светилась на ней шерсть и волосок к волоску лежала примоченная гривка, – все чувствовали, что совершается что то нешуточное, значительное и торжественное. Каждый генерал и солдат чувствовали свое ничтожество, сознавая себя песчинкой в этом море людей, и вместе чувствовали свое могущество, сознавая себя частью этого огромного целого.
С раннего утра начались напряженные хлопоты и усилия, и в 10 часов всё пришло в требуемый порядок. На огромном поле стали ряды. Армия вся была вытянута в три линии. Спереди кавалерия, сзади артиллерия, еще сзади пехота.
Между каждым рядом войск была как бы улица. Резко отделялись одна от другой три части этой армии: боевая Кутузовская (в которой на правом фланге в передней линии стояли павлоградцы), пришедшие из России армейские и гвардейские полки и австрийское войско. Но все стояли под одну линию, под одним начальством и в одинаковом порядке.
Как ветер по листьям пронесся взволнованный шопот: «едут! едут!» Послышались испуганные голоса, и по всем войскам пробежала волна суеты последних приготовлений.
Впереди от Ольмюца показалась подвигавшаяся группа. И в это же время, хотя день был безветренный, легкая струя ветра пробежала по армии и чуть заколебала флюгера пик и распущенные знамена, затрепавшиеся о свои древки. Казалось, сама армия этим легким движением выражала свою радость при приближении государей. Послышался один голос: «Смирно!» Потом, как петухи на заре, повторились голоса в разных концах. И всё затихло.
В мертвой тишине слышался топот только лошадей. То была свита императоров. Государи подъехали к флангу и раздались звуки трубачей первого кавалерийского полка, игравшие генерал марш. Казалось, не трубачи это играли, а сама армия, радуясь приближению государя, естественно издавала эти звуки. Из за этих звуков отчетливо послышался один молодой, ласковый голос императора Александра. Он сказал приветствие, и первый полк гаркнул: Урра! так оглушительно, продолжительно, радостно, что сами люди ужаснулись численности и силе той громады, которую они составляли.
Ростов, стоя в первых рядах Кутузовской армии, к которой к первой подъехал государь, испытывал то же чувство, какое испытывал каждый человек этой армии, – чувство самозабвения, гордого сознания могущества и страстного влечения к тому, кто был причиной этого торжества.
Он чувствовал, что от одного слова этого человека зависело то, чтобы вся громада эта (и он, связанный с ней, – ничтожная песчинка) пошла бы в огонь и в воду, на преступление, на смерть или на величайшее геройство, и потому то он не мог не трепетать и не замирать при виде этого приближающегося слова.
– Урра! Урра! Урра! – гремело со всех сторон, и один полк за другим принимал государя звуками генерал марша; потом Урра!… генерал марш и опять Урра! и Урра!! которые, всё усиливаясь и прибывая, сливались в оглушительный гул.
Пока не подъезжал еще государь, каждый полк в своей безмолвности и неподвижности казался безжизненным телом; только сравнивался с ним государь, полк оживлялся и гремел, присоединяясь к реву всей той линии, которую уже проехал государь. При страшном, оглушительном звуке этих голосов, посреди масс войска, неподвижных, как бы окаменевших в своих четвероугольниках, небрежно, но симметрично и, главное, свободно двигались сотни всадников свиты и впереди их два человека – императоры. На них то безраздельно было сосредоточено сдержанно страстное внимание всей этой массы людей.
Красивый, молодой император Александр, в конно гвардейском мундире, в треугольной шляпе, надетой с поля, своим приятным лицом и звучным, негромким голосом привлекал всю силу внимания.
Ростов стоял недалеко от трубачей и издалека своими зоркими глазами узнал государя и следил за его приближением. Когда государь приблизился на расстояние 20 ти шагов и Николай ясно, до всех подробностей, рассмотрел прекрасное, молодое и счастливое лицо императора, он испытал чувство нежности и восторга, подобного которому он еще не испытывал. Всё – всякая черта, всякое движение – казалось ему прелестно в государе.
Остановившись против Павлоградского полка, государь сказал что то по французски австрийскому императору и улыбнулся.
Увидав эту улыбку, Ростов сам невольно начал улыбаться и почувствовал еще сильнейший прилив любви к своему государю. Ему хотелось выказать чем нибудь свою любовь к государю. Он знал, что это невозможно, и ему хотелось плакать.
Государь вызвал полкового командира и сказал ему несколько слов.
«Боже мой! что бы со мной было, ежели бы ко мне обратился государь! – думал Ростов: – я бы умер от счастия».
Государь обратился и к офицерам:
– Всех, господа (каждое слово слышалось Ростову, как звук с неба), благодарю от всей души.
Как бы счастлив был Ростов, ежели бы мог теперь умереть за своего царя!
– Вы заслужили георгиевские знамена и будете их достойны.
«Только умереть, умереть за него!» думал Ростов.
Государь еще сказал что то, чего не расслышал Ростов, и солдаты, надсаживая свои груди, закричали: Урра! Ростов закричал тоже, пригнувшись к седлу, что было его сил, желая повредить себе этим криком, только чтобы выразить вполне свой восторг к государю.
Государь постоял несколько секунд против гусар, как будто он был в нерешимости.
«Как мог быть в нерешимости государь?» подумал Ростов, а потом даже и эта нерешительность показалась Ростову величественной и обворожительной, как и всё, что делал государь.
Нерешительность государя продолжалась одно мгновение. Нога государя, с узким, острым носком сапога, как носили в то время, дотронулась до паха энглизированной гнедой кобылы, на которой он ехал; рука государя в белой перчатке подобрала поводья, он тронулся, сопутствуемый беспорядочно заколыхавшимся морем адъютантов. Дальше и дальше отъезжал он, останавливаясь у других полков, и, наконец, только белый плюмаж его виднелся Ростову из за свиты, окружавшей императоров.
В числе господ свиты Ростов заметил и Болконского, лениво и распущенно сидящего на лошади. Ростову вспомнилась его вчерашняя ссора с ним и представился вопрос, следует – или не следует вызывать его. «Разумеется, не следует, – подумал теперь Ростов… – И стоит ли думать и говорить про это в такую минуту, как теперь? В минуту такого чувства любви, восторга и самоотвержения, что значат все наши ссоры и обиды!? Я всех люблю, всем прощаю теперь», думал Ростов.
Когда государь объехал почти все полки, войска стали проходить мимо его церемониальным маршем, и Ростов на вновь купленном у Денисова Бедуине проехал в замке своего эскадрона, т. е. один и совершенно на виду перед государем.
Не доезжая государя, Ростов, отличный ездок, два раза всадил шпоры своему Бедуину и довел его счастливо до того бешеного аллюра рыси, которою хаживал разгоряченный Бедуин. Подогнув пенящуюся морду к груди, отделив хвост и как будто летя на воздухе и не касаясь до земли, грациозно и высоко вскидывая и переменяя ноги, Бедуин, тоже чувствовавший на себе взгляд государя, прошел превосходно.
Сам Ростов, завалив назад ноги и подобрав живот и чувствуя себя одним куском с лошадью, с нахмуренным, но блаженным лицом, чортом , как говорил Денисов, проехал мимо государя.
– Молодцы павлоградцы! – проговорил государь.
«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.


На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею.
– Очень хорошо, извольте подождать, – сказал он генералу тем французским выговором по русски, которым он говорил, когда хотел говорить презрительно, и, заметив Бориса, не обращаясь более к генералу (который с мольбою бегал за ним, прося еще что то выслушать), князь Андрей с веселой улыбкой, кивая ему, обратился к Борису.
Борис в эту минуту уже ясно понял то, что он предвидел прежде, именно то, что в армии, кроме той субординации и дисциплины, которая была написана в уставе, и которую знали в полку, и он знал, была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться, в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким. Больше чем когда нибудь Борис решился служить впредь не по той писанной в уставе, а по этой неписанной субординации. Он теперь чувствовал, что только вследствие того, что он был рекомендован князю Андрею, он уже стал сразу выше генерала, который в других случаях, во фронте, мог уничтожить его, гвардейского прапорщика. Князь Андрей подошел к нему и взял за руку.
– Очень жаль, что вчера вы не застали меня. Я целый день провозился с немцами. Ездили с Вейротером поверять диспозицию. Как немцы возьмутся за аккуратность – конца нет!
Борис улыбнулся, как будто он понимал то, о чем, как об общеизвестном, намекал князь Андрей. Но он в первый раз слышал и фамилию Вейротера и даже слово диспозиция.
– Ну что, мой милый, всё в адъютанты хотите? Я об вас подумал за это время.
– Да, я думал, – невольно отчего то краснея, сказал Борис, – просить главнокомандующего; к нему было письмо обо мне от князя Курагина; я хотел просить только потому, – прибавил он, как бы извиняясь, что, боюсь, гвардия не будет в деле.
– Хорошо! хорошо! мы обо всем переговорим, – сказал князь Андрей, – только дайте доложить про этого господина, и я принадлежу вам.
В то время как князь Андрей ходил докладывать про багрового генерала, генерал этот, видимо, не разделявший понятий Бориса о выгодах неписанной субординации, так уперся глазами в дерзкого прапорщика, помешавшего ему договорить с адъютантом, что Борису стало неловко. Он отвернулся и с нетерпением ожидал, когда возвратится князь Андрей из кабинета главнокомандующего.
– Вот что, мой милый, я думал о вас, – сказал князь Андрей, когда они прошли в большую залу с клавикордами. – К главнокомандующему вам ходить нечего, – говорил князь Андрей, – он наговорит вам кучу любезностей, скажет, чтобы приходили к нему обедать («это было бы еще не так плохо для службы по той субординации», подумал Борис), но из этого дальше ничего не выйдет; нас, адъютантов и ординарцев, скоро будет батальон. Но вот что мы сделаем: у меня есть хороший приятель, генерал адъютант и прекрасный человек, князь Долгоруков; и хотя вы этого можете не знать, но дело в том, что теперь Кутузов с его штабом и мы все ровно ничего не значим: всё теперь сосредоточивается у государя; так вот мы пойдемте ка к Долгорукову, мне и надо сходить к нему, я уж ему говорил про вас; так мы и посмотрим; не найдет ли он возможным пристроить вас при себе, или где нибудь там, поближе .к солнцу.
Князь Андрей всегда особенно оживлялся, когда ему приходилось руководить молодого человека и помогать ему в светском успехе. Под предлогом этой помощи другому, которую он по гордости никогда не принял бы для себя, он находился вблизи той среды, которая давала успех и которая притягивала его к себе. Он весьма охотно взялся за Бориса и пошел с ним к князю Долгорукову.