Безобразов, Владимир Павлович

Владимир Павлович Безобразов
Род деятельности:	статистика, экономика, педагогика, публицистика
Дата рождения:	3 (15) января 1828(1828-01-15)
Место рождения:	Владимир, Российская империя
Подданство:	Российская империя Российская империя
Дата смерти:	29 августа (10 сентября) 1889(1889-09-10) (61 год)
Место смерти:	Носково, Дмитровский уезд, Московская губерния, Российская империя

Владимир Павлович Безобразов (1828—1889) — русский экономист, статистик, публицист, редактор, преподаватель политической экономии и финансового права. Академик Санкт-Петербургской академии наук.

Биография

Владимир Павлович Безобразов родился 3 (15) января 1828 года во Владимире на Клязьме.

Его отец, Павел Николаевич Безобразов — представитель древнего дворянского рода, служил управляющим удельной конторой в городе Москве. Он отдал сына в Дворянский институт, откуда он переведен за отличие в Императорский Царскосельский лицей, который окончил в 1847 году с серебряной медалью.

Директор департамента разных податей и сборов Дмитрий Николаевич Маслов, лицеист I курса, дал ему место своего секретаря, потом начальника отделения, а в 1852 году В. П. Безобразов обвенчался с его дочерью Елисаветой. В этом браке родились сыновья Павел и Дмитрий, дочь Мария.

Перейдя через два года в министерство государственных имуществ, в 1858 году был редактором журнала этого министерства, но через год вернулся в министерство финансов в комиссию по устройству земских банков. Для сбора сведений по этому предмету с 1860 года учёный неоднократно направлялся в различные губернии России.

Во времена подготовки реформ 1860-х годов Безобразов являлся одним из организаторов Политико-экономического комитета Русского географического общества.

В 1864 году академия наук избрала его адъюнктом по статистике.

В 1868 году В. П. Безобразов был избран московским губернским гласным и тогда же приглашен преподавателем политической экономии и финансового права в Александровский лицей, где читал лекции до 1878 года четыре раза в неделю.

В 1870 году Владимир Павлович Безобразов преподавал те же предметы великим князьям Алексею Александровичу и Николаю Константиновичу, а в 1876 году — Сергею Александровичу и Константину Константиновичу.

В 1873 году был среди одиннадцати учёных-специалистов по международному праву, основавших на учредительной конференции в Генте Институт международного права.

В 1885 году Владимир Павлович Безобразов занял кресло сенатора.

В конце XIX — начале XX века на страницах «Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона» об этом учёном были написаны следующие строки:

Вся административная и профессорская деятельность Б. была посвящена научным вопросам; всю жизнь свою он отдавал науке, но не отвлеченным её теориям, не умозрительным системам, а практическому применению к жизни общественной и государственной. Его литературные и публицистические труды проникнуты глубоким уважением к науке, и это уважение он старался внушить своим читателям. Трудолюбие его было изумительно. Несмотря на постоянные канцелярские работы, требовавшие продолжительных и разносторонних изысканий, на частые отлучки из Петербурга по делам службы, на участие во многих комиссиях и комитетах, начиная с 1854 года, когда появились первые статьи его в «Журнале минист. внутренних дел» и до половины 1889 года, когда его постигла неожиданная кончина, не проходило ни одного года, в который не появилось бы отдельное сочинение Б. или журнальная статья, относящаяся к вопросу, интересующему науку и общество… Тип не только русского, но европейского публициста, Б. отличался общительностью, простотой, веселостью, симпатичным обращением, не чуждался светских увеселений и увлечений; он устроил так называемые «экономические обеды», на которые раз в месяц собирались общественные и государственные деятели толковать о вопросах финансовой политики. В общем строе своего миросозерцания Б. всю жизнь оставался верен прогрессивным убеждениям несмотря на частые колебания в нашей политической атмосфере.

Скоропостижно и неожиданно скончался от гангрены 29 августа (10 сентября) 1889 года в своем имении, в Дмитровском уезде Московской губернии. Погребён в Дмитровском Борисоглебском монастыре.

Избранная библиография

1856

• «Биржевые операции»,
• «Движимый кредит» («Журнал министерства государст. имущ.»),
• «О государственном итоге» («Библ. для Чтения»);

1857

• «Обозрение украинских ярмарок» («Вестн. Геогр. общества»),
• «Благотворительная и общественная экономия» («Русск. Вестн.»);

1858

• «Материалы для физиологии общества»,
• «О сословных интересах» («Русск. Вестн.»),
• «Поземельный кредит» («Сельское благоустройство»).

1858—1860 гг.

В эти два года Б. редактировал «Вестник географического общества» и «Сборник статистических сведений о России»;

1860

• «Поземельный кредит в Европе»;

1861

• «Отчет комиссии по устройству земских банков»;

1862

• «Банки, их устройство и операции»,

1863

• Публиковал передовые статьи по финансовым и экономическим вопросам в «Голосе»;

1865

• «Очерки Нижегородской ярмарки»;

1867

• «О восточной России»;

1869

• «Уральское горное хозяйство»;

1870

• «Хлебная торговля в северо-восточной России»;

1873

• «Война и революция».
• В этом году учёный начал издавать «Сборник государственных знаний» и до 1880 года выпустил в свет восемь томов, наполненных статьями ведущих профессоров и публицистов Российской империи.

1882

• «Государство и общество»
• «Нар. хоз. России».

1885

• Редактировал обзор московской промышленной выставки 1882 года, в шести томах (последний том — Общее обозрение выставки — написан самим Безобразовым).

1887

• Биография историка Татищева,

1888

• Биография Ф. П. Литке.

1888—89 гг.

• Вёл ряд фельетонов в «Наблюдателе», под названием «Вопросы дня».
• «Памяти М. Е. Салтыкова»
• «С пути»
• «Вопрос о нормальных столовых»

Отрывок, характеризующий Безобразов, Владимир Павлович

Казалось бы, в этой то кампании бегства французов, когда они делали все то, что только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, – казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле. Но нет. Горы книг написаны историками об этой кампании, и везде описаны распоряжения Наполеона и глубокомысленные его планы – маневры, руководившие войском, и гениальные распоряжения его маршалов.
Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит:
– J'ai assez fait l'Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.
Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.


Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.