Безобразов, Григорий Михайлович

Григорий Михайлович Безобразов<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Московский гражданский губернатор
30.03.1823 — 27.01.1829
Предшественник:	Егор Александрович Дурасов
Преемник:	Николай Андреевич Небольсин
Рождение:	1785(1785)
Смерть:	12 марта 1854(1854-03-12)
Награды:	Золотая шпага «За храбрость»

Григорий Михайлович Безобразов (1785 — 12 марта 1854) — московский гражданский губернатор (1823—1829)

Происходил из древнего дворянского рода Безобразовых: сын обер-штер-кригскомиссара Михаила Осиповича Безобразова (1746—1789) от брака его с Марией Александровной Чириковой. Его старший брат Александр Безобразов — ярославский и петербургский губернатор.

После получения образования в университете 2 сентября 1803 года поступил на службу в коллегию иностранных дел актуариусом. В 1806 году назначен переводчиком, а 5 мая 1809 года уволен из коллегии, с производством в коллежские асессоры, и вслед затем определён в канцелярию статс-секретаря Молчанова.

Отсюда 30 марта 1812 года Безобразов был командирован к генерал-адъютанту 2-й Западной армии, а с 22 июня по 27 августа состоял при особых поручениях при князе Багратионе. На этом посту участвовал в сражениях под Смоленском и Бородинской битве. 12 декабря 1812 года произведён в надворные советники.

После перехода русской армии за пределы России, Безобразов был назначен сначала областным начальником Калишинской области, а затем состоял при генерале Милорадовиче. 8 апреля 1813 года он был переименован в майоры, с зачислением по армии назначением адъютантом к Милорадовичу.

30 апреля он принимал участие в сражении при Бишофсверде, 7 и 8 мая при Бауцене и в арьергардном деле 10 мая между Рейхсбахом и Герлицем. Затем Безобразов находился в сражениях под Дрезденом и Кульме, причём за отличие в этом сражении он был произведён в полковники, а за Лейпцигское сражение получил золотую шпагу.

Участвовал во взятии Парижа. Из Франции Безобразов возвратился в Россию морем с 1-й Гренадерской пехотной дивизией. 19 июня 1815 года он был назначен дежурным штаб-офицером 1 Резервного кавалерийского корпуса. 24 января 1816 года переведён в кавалергардский полк и 9 февраля произведен в полковники.

18 июня 1818 года Безобразов назначен командиром Оренбургского уланского полка, а 18 сентября того же года переведён во Владимирский уланский полк. 9 мая 1820 года он был зачислен по кавалерии и назначен состоять по особым поручениям при московском генерал-губернаторе Д. В. Голицыне.

30 марта 1823 года Безобразов был назначен московским гражданским губернатором, с производством в действительные статские советники, и исправлял эту должность в продолжение шести лет. За это время был награждён орденом св. Анны 1 ст. с бриллиантовыми знаками, орденом св. Владимира и табакеркой с вензелем. Сведения об его управлении разноречивы. Из письма А. Булгакова известно, что когда генерал-адъютант Орлов-Денисов, сопровождавший тело Александра I из Таганрога, прибыл в Серпухов, то «нашёл всё в беспорядке» и потребовал призвать нерадивого губернатора к ответу.

Ссылаясь на слабое здоровье, в 1829 г. Безобразов вышел в отставку и поселился в Тульской губернии, где у него было 400 душ крестьян. За 20 лет, проведённых в имении, зарекомендовал себя в Московском обществе сельского хозяйства рачительным хозяином. Скончался 12 марта 1854 года и был похоронен в Даниловом монастыре.

От брака с Елизаветой, дочерью генерал-майора П. О. Глазова, имел восемь сыновей, из которых пережили отца трое — Михаил и Пётр (холостые) и Василий (женат на дочери князя П. Д. Горчакова, Ольге).

Источник текста

• [dlib.rsl.ru/viewer/01003966999#?page=306 Сборник биографии кавалергардов]

Отрывок, характеризующий Безобразов, Григорий Михайлович

Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.