Без вины виноватые

Без вины виноватые
Эскиз декорации спектакля работы Исмаила Ахундова. 1947. Азербайджанский государственный музей театра (Баку)
Жанр:	пьеса
Автор:	Александр Островский
Язык оригинала:	русский
Дата написания:	1881—1883
Дата первой публикации:	«Отечественные записки», № 1, 1884 г.
Текст произведения в Викитеке

«Без вины виноватые» — пьеса А. Н. Островского (1881—1883), классический образец мелодрамы. В связи с этой пьесой правомерно говорить и о внутрижанровом синтезе, поскольку в структуре пьесы сочетаются черты комедии, реалистической бытовой и психологической драмы. Но несмотря на это, в пьесе есть главная мелодраматическая установка: во-первых, сюжет, в котором все действие разворачивается вокруг «страдающей» героини; мотивы — несчастная мать, смерть ребёнка и предательство любимого человека. Во-вторых, характерно для мелодрамы: смена имен (в 1 акте героиню зовут Любовь Ивановна Отрадина, во 2 акте её зовут Елена Ивановна Кручинина). Разумеется, фамилии, что свойственно Островскому, говорящие: отрада — радость и кручина — печаль. В-третьих, счастливый конец.

История создания

Над пьесой Островский начал работать летом 1881 г., затем совершил поездку на Кавказ, где пробыл более месяца. Вернувшись из этой поездки 3 ноября, возобновил работу над пьесой. 7 декабря 1883 г. пьеса была закончена. В записке "По поводу «Правил о премиях за драматические произведения», относящейся к 1884 г., драматург о пьесе «Без вины виноватые» писал: «Это чуть ли не пятидесятое моё оригинальное произведение и очень дорогое для меня во многих отношениях: на отделку его потрачено много труда и энергии; оно писано после поездки на Кавказ, под впечатлениями восторженного приёма, какой оказывала мне тифлисская публика. Мне хотелось показать русской публике, что чтимый ею автор не успокоился на лаврах, что он хочет ещё работать и давать ей художественные наслаждения, которые она любит и за которые чтит его. Потом это произведение создавалось необыкновенно удачно: мне неожиданно приходили в голову художественные соображения, доступные только молодым силам, на которые я в мои лета не смел рассчитывать. Повторения такого счастливого настроения едва ли уж дождёшься» (А. Н. Островский. О театре. Записки, речи, письма, изд. «Искусство», 1941 г., стр.138).

Действующие лица

• Любовь Ивановна Отрадина, девица благородного происхождения / Елена Ивановна Кручинина, известная провинциальная актриса.
• Таиса Ильинишна Шелавина, девица, товарка Отрадиной.
• Григорий Львович Муров, молодой человек из губернских чиновников.
• Аннушка, горничная Отрадиной.
• Арина Галчиха, мещанка.
• Нил Стратоныч Дудукин, богатый барин.
• Нина Павловна Коринкина, актриса.
• Григорий Незнамов,
• Шмага — артисты провинциального театра.
• Иван, слуга в гостинице.
• Миловзоров Петя, первый любовник.
• Гости и прислуга.

Сюжет

В центре внимания Островского — характер сильной и волевой женщины, способной духовно воскреснуть после тяжёлых ударов судьбы. Все эти годы (после 1-го акта прошло 17 лет) она жила с постоянной внутренней болью. Но она смогла выстоять, несмотря на все напасти, и реализовать себя в творчестве. Она стала известной актрисой. Всю боль, когда-то пережитую в молодости, она воплотила на сцене. Актриса стала любимицей публики. Разумеется, у неё появились и завистники. Но несмотря ни на что, она остаётся хорошим человеком, не желающим никому зла. Она всем всё прощает и помогает.

Есть в пьесе и противоположный характер — это бывший любимый человек Кручининой и отец её сына Гриши. Его фамилия Муров. Он всех обманывает и предаёт. Его, конечно, Кручинина простить никогда не сможет, он слишком много сделал ей зла.

Но в конце концов всё заканчивается хорошо: несчастная мать обретает якобы давно умершего сына. Она узнает его в актёре Незнамове по медальону. Незнамов (не знающий своего происхождения) впервые ощущает великую силу любви.

Согласно законам жанра, порок наказан, а доброта вознаграждена.

Характеры

Интересно высказывание Островского об образе Незнамова: «Незнамов для постороннего взгляда, — писал драматург, — есть ни более, ни менее, как юный трактирный герой, таким он и должен явиться перед публикой. Он, по молодости лет, не может быть ни закалённым наглецом с поднятой головой, ни мрачным человеком, потерявшим веру в жизнь и людей; он ещё многого не знает, многого не видал. Он является полупьяным, с дерзким видом; но дерзость у него стушёвана некоторым конфузом. Он знает провинциальных актрис и не уважает их, поэтому он считает себя как бы в праве говорить им грубости, но в то же время он умён и понимает, что ему ещё рано быть судьёй чужих пороков, и не может отделаться от конфуза. И в саркастической улыбке у него проглядывает румянец юности и конфуза. Когда он понял, что встретил чистую натуру, невиданную им, он остолбенел, он рот разинул от удивления; он потерялся, он ищет и не может найти тона; прежний его разговор показался ему не только дерзким, но, что ещё ужасней для него, глупым. Незнамова очень трудно играть: в нём есть и дурное и хорошее, и всё это должно проявляться и в жестах и в тоне; дурное в нём: неблаговоспитанность, дерзкий тон и манеры, приобретённые в провинциальной труппе; хорошее: сознание оскорблённого человеческого достоинства, которое выражается у него, хотя и сильно, но более с искреннею горечью, чем с негодующим протестом, от чего его тирады выходят трогательнее» (Островский в письмах и воспоминаниях. «Ежег. имп. театров», 1910, вып. VI, стр. 53-54).

Постановки

Премьера пьесы была показана в Малом театре в 1884 году. Пьеса изначальна предназначалась Островским для московского Малого театра, роль Незнамова была написана специально для Константина Рыбакова, а роль Коринкиной — для Надежды Никулиной.

«Без вины виноватые» является одной из самых репертуарных пьес русского театра.

• Первая постановка — 15 января 1884 в Малом театре, в бенефис Никулиной в роли Коринкиной. Остальные роли: Кручинина — Федотова, Незнамов — К. Рыбаков, Шелавина — Уманец-Райская, Шмага — Музиль, Муров — Южин, Галчиха — Садовская, Дудукин — Макшеев, Миловзоров — Александров, Аннушка — Музиль-Бороздина).

Среди последующих постановок в Малом театре: (4 марта 1908; реж. и исполнитель роли Дудукина — Ленский, Кручинина — Ермолова, Незнамов — Остужев, Коринкина — Яблочкина, Шелавина — Рыжова, Шмага — Сашин, Галчиха — Садовская, Муров — Рыжов, Миловзоров — Худолеев, Аннушка — Пашенная).

• 20 января 1884 в Александринском театре (Кручинина — Стрепетова, Незнамов — М. Петипа, Коринкина — Дюжикова, Шелавина — Хлебникова, Шмага — Давыдов, Муров — Ленский, Галчиха — Ленская, Дудукин — Зубов, Миловзоров — Каширин, Аннушка — Гусева).

Последующие постановка в Александринском театре: (7 окт. 1910. Кручинина — Савина, Незнамов — Федотов, Шмага — Петровский, Коринкина — Потоцкая, Галчиха — Шаровьева).

• Студия Малого театра, Москва (1930; реж. Каверин; Кручинина — Половикова, Незнамов — Вечеслов, Шмага — Оленев); филиал Малого т-ра (1940; реж. Пашенная и Алексеев, худ. Юон; Кручинина — Пашенная, Незнамов — Царев, Коринкина — Гоголева, Шмага — Ильинский, Дудукин — Климов, Галчиха — Рыжова);
• Театр им. Вахтангова (1937; реж. Раппопорт, худ. Гончаров, комп. Хренников; Кручинина — Орочко, Незнамов — Москвин, позднее — А. Абрикосов, Коринкина — Алексеева, Шмага — Горюнов, Дудукин — Захава);
• Ленинградский театр им. Ленинского комсомола (1938; реж. Чужой, худ. Константиновский и Товбин; Кручинина — Медведева, Незнамов — Честноков, Шмага — Толубеев);
• Театр имени Ленинградского Совета (1939; реж. Д. М. Дудников, Кручинина — Т. Якобсон, Незнамов — Д. Радлов)
• Московский Камерный театр (1944; реж. Таиров, худ. Рындин; Кручинина — Коонен, Шмага — Гайдебуров);
• Театр им. Моссовета (1948; реж. Завадский, худ. Виноградов; Кручинина — Марецкая, Незнамов — Консовский, Шмага — Абдулов).
• 1993 — «Без вины виноватые (спектакль, 1993)». Театр им. Евг. Вахтангова. Пост. П. Н. Фоменко
• 2000 — МХАТ им. М. Горького. Реж. и исп. роли Кручининой — Т. В. Доронина.
• 2004 — Московский государственный музыкальный театр под руководством Геннадия Чихачёва.Режиссёр-постановщик — засл. деятель искусств России, засл. артист России Геннадий Чихачёв. Кручинина — лауреат международного конкурса Елена Соколова. Шмага — з. р. к. Москвы Вячеслав Амосов ;
• 2005 - Театр драмы Республики Карелия «Творческая мастерская». Режиссёр - Нар. арт. России Иван Петров, Кручинина - Засл. арт. РФ, Нар. арт. Карелии Елена Бычкова.
• 2006 — НГДТ «Старый дом». Режиссёр и художник — Сергей Бобровский. Елена Ивановна Кручинина — Нар. арт. РФ Халида Иванова
• 2009 — Воронежский академический театр драмы имени А. В. Кольцова. Режиссёр — Народный артист Армении Ваге Шахвердян. В роли Кручининой Заслуженная артистка России Надежда Леонова.
• 2011 — Екатеринбургский театр юного зрителя. Режиссёр — Григорий Дитятковский. Композитор — [www.nickmorozov.ru/ Николай Морозов]. В роли Кручининой — Светлана Замараева В роли Мурова — Илья Скворцов..
• 2012 — Ставропольский театр драмы.
• 2014 - Алтайский театр драмы.

Экранизации

1. 1945 — фильм «Без вины виноватые». Реж. В. М. Петров.
2. 1985 — Телеверсия спектакля Малого театра. Постановка Хохрякова В., Бурдонского А.
3. 1993 — телеспектакль «Без вины виноватые» режиссёра Петра Фоменко в театре им. Евг. Вахтангова
4. 2008 — телефильм «Без вины виноватые». Реж. Г. А. Панфилов.

Ссылки

• [az.lib.ru/o/ostrowskij_a_n/text_0220.shtml текст] пьесы
• [mstrishenova.narod.ru/bezvinvin.htm материалы] о спектакле Театра им. Моссовета 1948 г.

Отрывок, характеризующий Без вины виноватые

Ополченцы принесли князя Андрея к лесу, где стояли фуры и где был перевязочный пункт. Перевязочный пункт состоял из трех раскинутых, с завороченными полами, палаток на краю березника. В березнике стояла фуры и лошади. Лошади в хребтугах ели овес, и воробьи слетали к ним и подбирали просыпанные зерна. Воронья, чуя кровь, нетерпеливо каркая, перелетали на березах. Вокруг палаток, больше чем на две десятины места, лежали, сидели, стояли окровавленные люди в различных одеждах. Вокруг раненых, с унылыми и внимательными лицами, стояли толпы солдат носильщиков, которых тщетно отгоняли от этого места распоряжавшиеся порядком офицеры. Не слушая офицеров, солдаты стояли, опираясь на носилки, и пристально, как будто пытаясь понять трудное значение зрелища, смотрели на то, что делалось перед ними. Из палаток слышались то громкие, злые вопли, то жалобные стенания. Изредка выбегали оттуда фельдшера за водой и указывали на тех, который надо было вносить. Раненые, ожидая у палатки своей очереди, хрипели, стонали, плакали, кричали, ругались, просили водки. Некоторые бредили. Князя Андрея, как полкового командира, шагая через неперевязанных раненых, пронесли ближе к одной из палаток и остановились, ожидая приказания. Князь Андрей открыл глаза и долго не мог понять того, что делалось вокруг него. Луг, полынь, пашня, черный крутящийся мячик и его страстный порыв любви к жизни вспомнились ему. В двух шагах от него, громко говоря и обращая на себя общее внимание, стоял, опершись на сук и с обвязанной головой, высокий, красивый, черноволосый унтер офицер. Он был ранен в голову и ногу пулями. Вокруг него, жадно слушая его речь, собралась толпа раненых и носильщиков.
– Мы его оттеда как долбанули, так все побросал, самого короля забрали! – блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокруг себя, кричал солдат. – Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец ты мой, звания не осталось, потому верно тебе говорю…
Князь Андрей, так же как и все окружавшие рассказчика, блестящим взглядом смотрел на него и испытывал утешительное чувство. «Но разве не все равно теперь, – подумал он. – А что будет там и что такое было здесь? Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю».


Один из докторов, в окровавленном фартуке и с окровавленными небольшими руками, в одной из которых он между мизинцем и большим пальцем (чтобы не запачкать ее) держал сигару, вышел из палатки. Доктор этот поднял голову и стал смотреть по сторонам, но выше раненых. Он, очевидно, хотел отдохнуть немного. Поводив несколько времени головой вправо и влево, он вздохнул и опустил глаза.
– Ну, сейчас, – сказал он на слова фельдшера, указывавшего ему на князя Андрея, и велел нести его в палатку.
В толпе ожидавших раненых поднялся ропот.
– Видно, и на том свете господам одним жить, – проговорил один.
Князя Андрея внесли и положили на только что очистившийся стол, с которого фельдшер споласкивал что то. Князь Андрей не мог разобрать в отдельности того, что было в палатке. Жалобные стоны с разных сторон, мучительная боль бедра, живота и спины развлекали его. Все, что он видел вокруг себя, слилось для него в одно общее впечатление обнаженного, окровавленного человеческого тела, которое, казалось, наполняло всю низкую палатку, как несколько недель тому назад в этот жаркий, августовский день это же тело наполняло грязный пруд по Смоленской дороге. Да, это было то самое тело, та самая chair a canon [мясо для пушек], вид которой еще тогда, как бы предсказывая теперешнее, возбудил в нем ужас.
В палатке было три стола. Два были заняты, на третий положили князя Андрея. Несколько времени его оставили одного, и он невольно увидал то, что делалось на других двух столах. На ближнем столе сидел татарин, вероятно, казак – по мундиру, брошенному подле. Четверо солдат держали его. Доктор в очках что то резал в его коричневой, мускулистой спине.
– Ух, ух, ух!.. – как будто хрюкал татарин, и вдруг, подняв кверху свое скуластое черное курносое лицо, оскалив белые зубы, начинал рваться, дергаться и визжат ь пронзительно звенящим, протяжным визгом. На другом столе, около которого толпилось много народа, на спине лежал большой, полный человек с закинутой назад головой (вьющиеся волоса, их цвет и форма головы показались странно знакомы князю Андрею). Несколько человек фельдшеров навалились на грудь этому человеку и держали его. Белая большая полная нога быстро и часто, не переставая, дергалась лихорадочными трепетаниями. Человек этот судорожно рыдал и захлебывался. Два доктора молча – один был бледен и дрожал – что то делали над другой, красной ногой этого человека. Управившись с татарином, на которого накинули шинель, доктор в очках, обтирая руки, подошел к князю Андрею. Он взглянул в лицо князя Андрея и поспешно отвернулся.
– Раздеть! Что стоите? – крикнул он сердито на фельдшеров.
Самое первое далекое детство вспомнилось князю Андрею, когда фельдшер торопившимися засученными руками расстегивал ему пуговицы и снимал с него платье. Доктор низко нагнулся над раной, ощупал ее и тяжело вздохнул. Потом он сделал знак кому то. И мучительная боль внутри живота заставила князя Андрея потерять сознание. Когда он очнулся, разбитые кости бедра были вынуты, клоки мяса отрезаны, и рана перевязана. Ему прыскали в лицо водою. Как только князь Андрей открыл глаза, доктор нагнулся над ним, молча поцеловал его в губы и поспешно отошел.
После перенесенного страдания князь Андрей чувствовал блаженство, давно не испытанное им. Все лучшие, счастливейшие минуты в его жизни, в особенности самое дальнее детство, когда его раздевали и клали в кроватку, когда няня, убаюкивая, пела над ним, когда, зарывшись головой в подушки, он чувствовал себя счастливым одним сознанием жизни, – представлялись его воображению даже не как прошедшее, а как действительность.
Около того раненого, очертания головы которого казались знакомыми князю Андрею, суетились доктора; его поднимали и успокоивали.
– Покажите мне… Ооооо! о! ооооо! – слышался его прерываемый рыданиями, испуганный и покорившийся страданию стон. Слушая эти стоны, князь Андрей хотел плакать. Оттого ли, что он без славы умирал, оттого ли, что жалко ему было расставаться с жизнью, от этих ли невозвратимых детских воспоминаний, оттого ли, что он страдал, что другие страдали и так жалостно перед ним стонал этот человек, но ему хотелось плакать детскими, добрыми, почти радостными слезами.
Раненому показали в сапоге с запекшейся кровью отрезанную ногу.
– О! Ооооо! – зарыдал он, как женщина. Доктор, стоявший перед раненым, загораживая его лицо, отошел.
– Боже мой! Что это? Зачем он здесь? – сказал себе князь Андрей.
В несчастном, рыдающем, обессилевшем человеке, которому только что отняли ногу, он узнал Анатоля Курагина. Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог поймать дрожащими, распухшими губами. Анатоль тяжело всхлипывал. «Да, это он; да, этот человек чем то близко и тяжело связан со мною, – думал князь Андрей, не понимая еще ясно того, что было перед ним. – В чем состоит связь этого человека с моим детством, с моею жизнью? – спрашивал он себя, не находя ответа. И вдруг новое, неожиданное воспоминание из мира детского, чистого и любовного, представилось князю Андрею. Он вспомнил Наташу такою, какою он видел ее в первый раз на бале 1810 года, с тонкой шеей и тонкими рукамис готовым на восторг, испуганным, счастливым лицом, и любовь и нежность к ней, еще живее и сильнее, чем когда либо, проснулись в его душе. Он вспомнил теперь ту связь, которая существовала между им и этим человеком, сквозь слезы, наполнявшие распухшие глаза, мутно смотревшим на него. Князь Андрей вспомнил все, и восторженная жалость и любовь к этому человеку наполнили его счастливое сердце.
Князь Андрей не мог удерживаться более и заплакал нежными, любовными слезами над людьми, над собой и над их и своими заблуждениями.
«Сострадание, любовь к братьям, к любящим, любовь к ненавидящим нас, любовь к врагам – да, та любовь, которую проповедовал бог на земле, которой меня учила княжна Марья и которой я не понимал; вот отчего мне жалко было жизни, вот оно то, что еще оставалось мне, ежели бы я был жив. Но теперь уже поздно. Я знаю это!»


Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал: