Без заглавия
| Без заглавия | |
 Обложка четвёртого номера журнала | |
| Специализация: |
политический |
|---|---|
| Периодичность: |
еженедельный |
| Язык: | |
| Адрес редакции: | |
| Главный редактор: | |
| Издатель: | |
| Страна: | |
«Без загла́вия» (в старом написании Безъ заглавія) — российский политический журнал, в начале 1906 года еженедельно выходивший в Санкт-Петербурге. Журнал был основан семьёй российских общественных деятелей Е. Д. Кусковой и С. Н. Прокоповичем.
История основания журнала
С. Н. Прокопович и Е. Д. Кускова вели активную политическую жизнь, придерживались левых взглядов и боролись против российского самодержавия. В последние годы XIX века Прокопович и Кускова состояли в Союзe русских социал-демократов за границей, поддерживая контакты с Г. В. Плехановым и В. И. Лениным. В 1899 году они покинули союз, руководствуясь, в первую очередь, не столько политическими, сколько моральными соображениями. Они по-прежнему придерживались левых взглядов, однако посчитали дальнейшее сотрудничество с российскими социал-демократами невозможным[1].
… с этой-то вышки культуры, на кот[орой] мы себя мнили, нам обоим революционная среда была глубоко противна. Ложь, провокация, цель оправдывает средства, и — оазисы (только оазисы) настоящего геройства. Мы ведь лично и глубоко, и хорошо знали многих революционеров. Очень хорошо знали Плеханова, Чернова и прочих столпов двух основных русских направлений. Прочтите переписку Плеханова… И Вы поймёте, почему мы выскочили оттуда как ошпаренные.
</td> | </td> </td></tr> |
— Из письма Е. Д. Кусковой В. Л. Бурцеву, 1936 год[2].</td> |
</td> </tr> </table> В первые годы ХХ века Прокопович и Кускова приняли участие в создании новой политической организации, «Союза освобождения», однако в конце 1905 года вследствие острого политического кризиса в России внутри союза возникли непримиримые противоречия, и он распался. Правое крыло союза приняло решение поддержать инициативу Николая II, выраженную в его октябрьском манифесте, и образовали партию кадетов, которая вошла в Государственную думу I созыва. Хотя Прокопович и Кускова были избраны в центральный комитет партии кадетов, они отказались принять участие в его работе, считая взгляды партии слишком правыми. С другой стороны, раздробленность и радикализм левого движения не позволили им примкнуть ни к одной из существующих левых партий. Тогда вместе с группой единомышленников Прокопович и Кускова попытались создать новое не до конца оформленное политическое движение, собирая его вокруг нового политического журнала «Без заглавия»[1]. Движение получило неофициальное название «беззаглавцы». Выход журнала
Е. Д. Кускова выступила в качестве издателя журнала, а её муж С. Н. Прокопович — в качестве главного редактора. В редакцию журнала также вошли известные общественно-политические деятели России В. Я. Яковлев-Богучарский, В. В. Хижняков, В. В. Водовозов, В. В. Португалов, А. С. Изгоев, В. С. Голубев, Л. Я. Гуревич и другие. Первый номер журнала, который вышел в январе 1906 года, открывался статьёй, посвящённой анализу революционных событий 1905 года. Позиция журнала, которую редакторы определяли как «западно-европейский критический социализм» (бернштейнианство), неоднократно критиковалась В. И. Лениным, который называл организаторов журнала «кадетствующими меньшевиками» или «меньшевиствующими кадетами»[3]. В мае 1906 года после выпуска 16 номеров выход журнала был прекращён в рамках усиления реакции по инициативе П. А. Столыпина[4]. Редактор и издатель в 16-м выпуске журнала официально сообщили о том, что созыв Государственной Думы сделал невозможным издание политического еженедельника. В дальнейшем все 16 выпусков еженедельника вышли в свет в едином переплете. Кускова и Прокопович продолжили свою общественно-политическую деятельность в левокадетской газете «Товарищ». Напишите отзыв о статье "Без заглавия"Примечания
Ссылки
|
Отрывок, характеризующий Без заглавия
[Имевший тройной талант,пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.
Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
