Бейли, Макдональд

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Макдональд Бейли
Общая информация
Полное имя

Эммануэль Макдональд Бейли

Дата и место рождения

12 августа 1920(1920-08-12)
Хардбагэн, Уильямсвилл, колония Тринидад и Тобаго 

Дата и место смерти

4 декабря 2013(2013-12-04) (93 года)
Порт-оф-Спейн, Тринидад и Тобаго

Гражданство

Великобритания Великобритания

Рост

180 см

Вес

65 кг

Клуб

Polytechnic Harriers, Лондон, Великобритания

Личные рекорды
100 м

10,2 (1951)

200 м

20,9 (1950)

Международные медали
Олимпийские игры
Бронза Хельсинки 1952 100 метров

Эммануэль Макдональд Бейли (англ. Emmanuel McDonald Bailey; 12 августа 1920, Хардбагэн, Уильямсвилл, колония Тринидад и Тобаго — 5 декабря 2013, Порт-оф-Спейн, Тринидад и Тобаго) — британский тринидадский легкоатлет, бронзовый призёр летних Олимпийских игр в Хельсинки (1952), рекордсмен мира на дистанции 100 м.



Спортивная карьера

Еще студентом Королевского Королевского колледжа в Порт-оф-Спейне в 1937 г. он установил в 1937 национальный рекорд на дистанции 220 ярдов (21,5 сек.). Вторая мировая война прервала его карьеру. Но уже в 1944 г., вернувшись в качестве представителя Королевских ВВС в Англии, спортсмен был приглашен представлять Великобританию в международном матче против Франции. На первых послевоенных Играх стран Центральной Америки и Карибского бассейна в колумбийской Барранкилье в качестве капитана легкоатлетической команды Тринидада завоевал две бронзовые медали: на дистанции 100 м и в эстафете.

Из-за травмы полученной в конце 1947 г. Олимпийский комитет Тринидада и Тобаго принял решения не допустить его на Олимпийские игры в Лондоне (1948), тогда, по совету отца, он принял участие в Играх в составе сборной Великобритании, заняв шестое место на дистанции 100 м с результатом 10,6 сек. В 1949 г. на соревнованиях в Рейкьявике установил новый мировой рекорд на 100-метровке (10,2), однако организаторы не смогли его официально зарегистрировать. Только через два года тот же результат был признан рекордом Европы, установленным легкоатлетом в Белграде. Вслед за этим был установлен новый британский рекорд на дистанции 110 ярдов (9,6 сек.). Являлся также автором нескольких не признанных официально европейских рекордов на дистанции 100 м (1946 , 1947 , 1950) и шести — на 200 м (1950-52) . В период 1946-52 гг. выиграла 14 индивидуальных британских титулов в спринте на дистанциях 100 и 220 ярдов.

Год 1946 1947 1949 1950 1951 1952 1953
100 ярдов 9,8 9,7 9,7 9,9 9,6 9,6 9,8
220 ярдов 22,3 21,7 21,7 21,8 21,4 21,4 21,4

На летних Олимпийских играх в Хельсинки (1952) выступал на дистанциях 100 и 200 м, а также в эстафете 4×100 м. Выиграв бронзовую медаль на 100-метровке, в двух оставшихся видах легкоатлетической программы остался четвертым.

После окончания спортивной карьеры работал в Британской Гвиане в компании «Букерс». По возвращении в Тринидад являлся сотрудником Национальной энергетической корпорации и Shell Oil Company. В качестве члена Лондонского института журналистов комментировал для BBC летние Олимпийские игры в Риме (1960) и Игры Британского Содружества в Эдинбурге (1970). На летних Олимпийских играх в Токио (1964) был тренером национальной сборной Тринидада и Тобаго.

В 1977 г. был удостоен тринидадской золотой медали Chaconia (Chaconia Gold Medal). Являлся автором учебного пособия по бегу на длинные дистанции.

Источники

  • www.sports-reference.com/olympics/athletes/ba/mcdonald-bailey-1.html
  • www.trinidadexpress.com/sports/TT-loses-an-icon--in-Mc-Donald-Bailey-234683891.html

Напишите отзыв о статье "Бейли, Макдональд"

Отрывок, характеризующий Бейли, Макдональд

– Там наши? – спросил Пьер.
– Да, а вон подальше и французы, – сказал офицер. – Вон они, вон видны.
– Где? где? – спросил Пьер.
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.