Бейтмен, Гарри

Гарри Бейтмен
англ. Harry Bateman
Дата рождения:	29 мая 1882(1882-05-29)
Место рождения:	Манчестер, Англия, Великобритания
Дата смерти:	21 января 1946(1946-01-21) (63 года)
Место смерти:	Пасадина, Калифорния, США
Страна:	Великобритания Великобритания →США США
Научная сфера:	математика
Альма-матер:	Тринити-колледж (Кембридж)
Научный руководитель:	Фрэнк Морли
Известен как:	Проект Бейтмена
Награды и премии:	Гиббсовская лекция (1943)

Гарри Бейтмен (англ. Harry Bateman, 29 мая 1882, Манчестер, Англия, Великобритания — 21 января 1946, Пасадина, Калифорния, США) — английский и американский математик, специалист по теории специальных функций, дифференциальным уравнениям (в том числе в частных производных), а также по математическим методам в теории электромагнетизма, оптики и гидродинамики.

Биография

Гарри Бейтмен родился в Манчестере 29 мая 1882 года в семье Марни Элизабет Бонд (Marnie Elizabeth Bond) и Сэмюэла Бейтмена (Samuel Bateman). Он учился в Манчестерской грамматической школе (Manchester Grammar School, см. также Школа грамоты), и во время последнего школьного года он выиграл стипендию для обучения в Тринити-колледже Кембриджского университета.

Гарри Бейтмен начал учиться в Тринити-колледже в 1900 году. Он был признан лучшим студентом-математиком Кембриджского университета (Senior Wrangler) в 1903 году. В 1905 году он получил премию Смита (Smith's prize) за работу по дифференциальным уравнениям. В 1906 году он окончил университет и получил степень магистра (M.A.).

В 1905 и 1906 годах Бейтмен посетил Париж и Гёттинген, в частности, ознакомившись с работами Давида Гильберта и его учеников по интегральным уравнениям. После возвращения в Англию в 1906 году Бейтмен сначала преподавал в Ливерпульском университете, а затем в Манчестерском университете.

В 1910 году Гарри Бейтмен переехал в США. В 1910—1912 годах он работал в Брин-Мор-колледже, расположенном в Пенсильвании, недалеко от Филадельфии. После этого в 1912—1917 годах у него была исследовательская стипендия для работы в Университете Джонса Хопкинса в Балтиморе. Там же в 1913 году он получил степень доктора философии (Ph.D.), работая под руководством Фрэнка Морли. К тому моменту у него уже было около 60 публикаций. Тема его диссертации — «The quartic curve and its inscribed configurations» («Кривая четвёртого порядка и её вписанные конфигурации»).

11 июля 1912 года Гарри Бейтмен женился на Этель Хорнер Додд (Ethel Horner Dodd). У них был сын Гарри Грэм (Harry Graham), умерший в раннем возрасте, а после этого они удочерили Джоан Маргарет (Joan Margaret).

В 1917 году Бейтмен был назначен профессором отделения математики, теоретической физики и аэронавтики Труп-Колледжа (Throop College) в Пасадине (Калифорния), который в 1920 году получил название Калифорнийского технологического института (Caltech). Там Бейтмен и проработал до конца своей жизни — он скончался 21 января 1946 года.

Научные результаты

Ранние математические работы Гарри Бейтмена были связаны с геометрией (в частности, с исследованием поверхностей четвёртого порядка), исследованием свойств специальных функций, а также дифференциальных уравнений в частных производных.

В 1906 году он был одним из первых, кто применил преобразование Лапласа для решения интегральных уравнений, а в 1910 году он использовал обратное преобразование Лапласа для решения дифференциальных уравнений, связанных с радиоактивным распадом. Широко известны его работы по преобразованию дифференциальных уравнений в частных производных, а также по их применению в электромагнетизме и гидродинамике.

Всего Бейтмен написал около 200 статей, среди которых только 5 работ были с соавторами (включая совместную с Паулем Эренфестом работу 1924 года, посвящённую использованию дифференциальных уравнений в частных производных в теории электромагнитных полей).

Бейтмен написал ряд книг, которые стали классическими — они были изданы при его жизни и переизданы после его смерти:

• H. Bateman, The mathematical analysis of electrical and optical wave-motion on the basis of Maxwell’s equations («Математический анализ распространения электрических и оптических волн на основе уравнений Максвелла», 1915, переиздана в 1955), имеется перевод: «Математическая теория распространения электромагнитных волн» (Москва, Гос. изд. физ.-мат. лит., 1958, пер. Л. Н. Брюхатов; ред. Н. С. Кошляков)
• H. Bateman, Partial differential equations of mathematical physics («Уравнения в частных производных в математической физике», 1932, переиздана в 1944 и 1959)
• H. Bateman, H.L. Dryden, F.D. Murnaghan, Hydrodynamics («Гидродинамика», National Research Council, Washington, D.C., 1932, переиздана в 1956)
• H. Bateman, A.A. Bennett, W.E. Milne, Numerical integration of differential equations («Численное интегрирование дифференциальных уравнений», 1933, переиздана в 1956)

Кроме этого, в последние годы своей жизни Бейтмен готовил грандиозный труд, обобщающий сведения по теории многих известных специальных функций, но его смерть помешала завершению этого проекта. После его смерти в Калтехе был организован так называемый проект Бейтмена (англ. Bateman Manuscript Project), который возглавил Артур Эрдейи и в который вошли другие известные математики — Вильгельм Магнус, Фриц Оберхеттингер и Франческо Трикоми. Результатом этого проекта был выпуск пяти справочных томов — трёх томов «Высших трансцендентных функций» и и двух томов «Таблиц интегральных преобразований».

В 1928 году Гарри Бейтмен был избран членом Лондонского королевского общества.

См. также

• Проект Бейтмена (англ. Bateman Manuscript Project)

Отрывок, характеризующий Бейтмен, Гарри

– Да, – с своей, теперь привычной, улыбкой кроткой насмешки отвечал Пьер. – Мне самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во сне не видел. Марья Абрамовна приглашала меня к себе и все рассказывала мне, что со мной случилось, или должно было случиться. Степан Степаныч тоже научил меня, как мне надо рассказывать. Вообще я заметил, что быть интересным человеком очень покойно (я теперь интересный человек); меня зовут и мне рассказывают.
Наташа улыбнулась и хотела что то сказать.
– Нам рассказывали, – перебила ее княжна Марья, – что вы в Москве потеряли два миллиона. Правда это?
– А я стал втрое богаче, – сказал Пьер. Пьер, несмотря на то, что долги жены и необходимость построек изменили его дела, продолжал рассказывать, что он стал втрое богаче.
– Что я выиграл несомненно, – сказал он, – так это свободу… – начал он было серьезно; но раздумал продолжать, заметив, что это был слишком эгоистический предмет разговора.
– А вы строитесь?
– Да, Савельич велит.
– Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве? – сказала княжна Марья и тотчас же покраснела, заметив, что, делая этот вопрос вслед за его словами о том, что он свободен, она приписывает его словам такое значение, которого они, может быть, не имели.
– Нет, – отвечал Пьер, не найдя, очевидно, неловким то толкование, которое дала княжна Марья его упоминанию о своей свободе. – Я узнал это в Орле, и вы не можете себе представить, как меня это поразило. Мы не были примерные супруги, – сказал он быстро, взглянув на Наташу и заметив в лице ее любопытство о том, как он отзовется о своей жене. – Но смерть эта меня страшно поразила. Когда два человека ссорятся – всегда оба виноваты. И своя вина делается вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потом такая смерть… без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль еe, – кончил он и с удовольствием заметил радостное одобрение на лице Наташи.
– Да, вот вы опять холостяк и жених, – сказала княжна Марья.
Пьер вдруг багрово покраснел и долго старался не смотреть на Наташу. Когда он решился взглянуть на нее, лицо ее было холодно, строго и даже презрительно, как ему показалось.
– Но вы точно видели и говорили с Наполеоном, как нам рассказывали? – сказала княжна Марья.
Пьер засмеялся.
– Ни разу, никогда. Всегда всем кажется, что быть в плену – значит быть в гостях у Наполеона. Я не только не видал его, но и не слыхал о нем. Я был гораздо в худшем обществе.
Ужин кончался, и Пьер, сначала отказывавшийся от рассказа о своем плене, понемногу вовлекся в этот рассказ.
– Но ведь правда, что вы остались, чтоб убить Наполеона? – спросила его Наташа, слегка улыбаясь. – Я тогда догадалась, когда мы вас встретили у Сухаревой башни; помните?
Пьер признался, что это была правда, и с этого вопроса, понемногу руководимый вопросами княжны Марьи и в особенности Наташи, вовлекся в подробный рассказ о своих похождениях.
Сначала он рассказывал с тем насмешливым, кротким взглядом, который он имел теперь на людей и в особенности на самого себя; но потом, когда он дошел до рассказа об ужасах и страданиях, которые он видел, он, сам того не замечая, увлекся и стал говорить с сдержанным волнением человека, в воспоминании переживающего сильные впечатления.
Княжна Марья с кроткой улыбкой смотрела то на Пьера, то на Наташу. Она во всем этом рассказе видела только Пьера и его доброту. Наташа, облокотившись на руку, с постоянно изменяющимся, вместе с рассказом, выражением лица, следила, ни на минуту не отрываясь, за Пьером, видимо, переживая с ним вместе то, что он рассказывал. Не только ее взгляд, но восклицания и короткие вопросы, которые она делала, показывали Пьеру, что из того, что он рассказывал, она понимала именно то, что он хотел передать. Видно было, что она понимала не только то, что он рассказывал, но и то, что он хотел бы и не мог выразить словами. Про эпизод свой с ребенком и женщиной, за защиту которых он был взят, Пьер рассказал таким образом:
– Это было ужасное зрелище, дети брошены, некоторые в огне… При мне вытащили ребенка… женщины, с которых стаскивали вещи, вырывали серьги…
Пьер покраснел и замялся.
– Тут приехал разъезд, и всех тех, которые не грабили, всех мужчин забрали. И меня.
– Вы, верно, не все рассказываете; вы, верно, сделали что нибудь… – сказала Наташа и помолчала, – хорошее.
Пьер продолжал рассказывать дальше. Когда он рассказывал про казнь, он хотел обойти страшные подробности; но Наташа требовала, чтобы он ничего не пропускал.
Пьер начал было рассказывать про Каратаева (он уже встал из за стола и ходил, Наташа следила за ним глазами) и остановился.
– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.
– Нет, нет, говорите, – сказала Наташа. – Он где же?
– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.
Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа, сама не зная этого, была вся внимание: она не упускала ни слова, ни колебания голоса, ни взгляда, ни вздрагиванья мускула лица, ни жеста Пьера. Она на лету ловила еще не высказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера.
Княжна Марья понимала рассказ, сочувствовала ему, но она теперь видела другое, что поглощало все ее внимание; она видела возможность любви и счастия между Наташей и Пьером. И в первый раз пришедшая ей эта мысль наполняла ее душу радостию.
Было три часа ночи. Официанты с грустными и строгими лицами приходили переменять свечи, но никто не замечал их.
Пьер кончил свой рассказ. Наташа блестящими, оживленными глазами продолжала упорно и внимательно глядеть на Пьера, как будто желая понять еще то остальное, что он не высказал, может быть. Пьер в стыдливом и счастливом смущении изредка взглядывал на нее и придумывал, что бы сказать теперь, чтобы перевести разговор на другой предмет. Княжна Марья молчала. Никому в голову не приходило, что три часа ночи и что пора спать.
– Говорят: несчастия, страдания, – сказал Пьер. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, как нас выкинет из привычной дорожки, что все пропало; а тут только начинается новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я вам говорю, – сказал он, обращаясь к Наташе.