Бейтон, Афанасий Иванович
Поделись знанием:
— цитирует показания Бейтона младшего следственное дело 1719 года[3]. Старейшее же по времени упоминание Афанасия Бейтона содержится в «отписке» десятника енисейских казаков Осипа Васильева в Сибирский приказ о постройке Селенгинского острога, о монгольских послах и Китайском государстве (от марта 1666 г.):
К моменту снятия осады из 700 человек гарнизона осталось 66, причем сам Бейтон, по летописному сообщению, из-за голода и болезней мог передвигаться только на костылях. По заключенному в августе 1689 Нерчинскому договору укрепления были срыты, а отряд выведен Бейтоном в Нерчинск (1690 г.).
– Да где же это?
– А вон, в Ечкине, – сказал казачий офицер, указывая на далекий помещичий дом.
– Да как же там, за цепью?
– Выслали два полка наших в цепь, там нынче такой кутеж идет, беда! Две музыки, три хора песенников.
Офицер поехал за цепь к Ечкину. Издалека еще, подъезжая к дому, он услыхал дружные, веселые звуки плясовой солдатской песни.
«Во олузя а ах… во олузях!..» – с присвистом и с торбаном слышалось ему, изредка заглушаемое криком голосов. Офицеру и весело стало на душе от этих звуков, но вместе с тем и страшно за то, что он виноват, так долго не передав важного, порученного ему приказания. Был уже девятый час. Он слез с лошади и вошел на крыльцо и в переднюю большого, сохранившегося в целости помещичьего дома, находившегося между русских и французов. В буфетной и в передней суетились лакеи с винами и яствами. Под окнами стояли песенники. Офицера ввели в дверь, и он увидал вдруг всех вместе важнейших генералов армии, в том числе и большую, заметную фигуру Ермолова. Все генералы были в расстегнутых сюртуках, с красными, оживленными лицами и громко смеялись, стоя полукругом. В середине залы красивый невысокий генерал с красным лицом бойко и ловко выделывал трепака.
– Ха, ха, ха! Ай да Николай Иванович! ха, ха, ха!..
Офицер чувствовал, что, входя в эту минуту с важным приказанием, он делается вдвойне виноват, и он хотел подождать; но один из генералов увидал его и, узнав, зачем он, сказал Ермолову. Ермолов с нахмуренным лицом вышел к офицеру и, выслушав, взял от него бумагу, ничего не сказав ему.
– Ты думаешь, это нечаянно он уехал? – сказал в этот вечер штабный товарищ кавалергардскому офицеру про Ермолова. – Это штуки, это все нарочно. Коновницына подкатить. Посмотри, завтра каша какая будет!
На другой день, рано утром, дряхлый Кутузов встал, помолился богу, оделся и с неприятным сознанием того, что он должен руководить сражением, которого он не одобрял, сел в коляску и выехал из Леташевки, в пяти верстах позади Тарутина, к тому месту, где должны были быть собраны наступающие колонны. Кутузов ехал, засыпая и просыпаясь и прислушиваясь, нет ли справа выстрелов, не начиналось ли дело? Но все еще было тихо. Только начинался рассвет сырого и пасмурного осеннего дня. Подъезжая к Тарутину, Кутузов заметил кавалеристов, ведших на водопой лошадей через дорогу, по которой ехала коляска. Кутузов присмотрелся к ним, остановил коляску и спросил, какого полка? Кавалеристы были из той колонны, которая должна была быть уже далеко впереди в засаде. «Ошибка, может быть», – подумал старый главнокомандующий. Но, проехав еще дальше, Кутузов увидал пехотные полки, ружья в козлах, солдат за кашей и с дровами, в подштанниках. Позвали офицера. Офицер доложил, что никакого приказания о выступлении не было.
– Как не бы… – начал Кутузов, но тотчас же замолчал и приказал позвать к себе старшего офицера. Вылезши из коляски, опустив голову и тяжело дыша, молча ожидая, ходил он взад и вперед. Когда явился потребованный офицер генерального штаба Эйхен, Кутузов побагровел не оттого, что этот офицер был виною ошибки, но оттого, что он был достойный предмет для выражения гнева. И, трясясь, задыхаясь, старый человек, придя в то состояние бешенства, в которое он в состоянии был приходить, когда валялся по земле от гнева, он напустился на Эйхена, угрожая руками, крича и ругаясь площадными словами. Другой подвернувшийся, капитан Брозин, ни в чем не виноватый, потерпел ту же участь.
Афанасий Иванович[1] Бейтон (фон Бейтон; ? – 1701 год, г. Иркутск) — русский военачальник, дворянин Московского списка, иркутский казачий голова (до 1701 года), забытый герой обороны Албазина в 1686 году.
Содержание
Биография
Первым биографом Афанасия Бейтона (если не считать скупых автобиографических заметок) стал его сын Яков Афанасьевич.
|
Отец ево был родом Пруского государства, был чином порутчик и ис того государства вышел он к Москве своею волею во 162 году[2] и служил во всех в Литву походех. | 
|
|
|
Да в нынешнем же, великие государи, во 174 году взят из Иркуцково острогу енисейской служилой человек Афонько [Фе]доров Байдон в новой Селенгинской острог для ваших великих государевых дел для толмачества тунгусково[4] и брацково[5] языку и мугальсково[6] переводу. Пожалуйте, великие государи, тому толмачю в Енисейском остроге ис своей царьской казны ево казачьи оклады, денежное и хлебное, и соляное жалованье, выдать. Да пот сею же отпискою к вам, великим государем, послана договорная челобитная за нашими руками, список слово в слово, как я, холоп ваш Оська Васильев, служилых людей и новоприборных казаков прибирал и призывал на ту вашу великих государей селенгинскую службу. |
|
В 1684 году Афанасий Бейтон находился на службе в Енисейске, возглавлял отряд казаков, направленный в Забайкалье.
Летом 1685 года, под руководством воеводы Толбузина, участвовал в походе для освобождения Албазинского острога, осаждаемого маньчжурами.
В 1685 — 1686 годах командовал самостоятельными отрядами, производил разведку на Амуре и прикрывал постройку нового Албазинского острога.
С 1686 года — участник обороны Албазина от 10-тысячного китайско-маньчжурского отряда. После гибели в сентябре т. г. воеводы Толбузина, его заместитель — казачий голова Бейтон - возглавил осажденный гарнизон. Совершив ряд неудачных попыток взять город штурмом, китайцы пытались склонить русских к добровольной сдаче. Казаки и крестьяне, несмотря на голод и цингу, до апреля 1687 удерживали острог. Бейтону современники приписывали слова:
|
|
Русские в плен сдаваться не привыкши! |
|
На службе в Иркутске — не позднее, чем с мая 1696 года, когда Бейтон, судя по официальным документам, участвовал в подавлении бунта забайкальских казаков и стрельцов против иркутского воеводы А. Савелова.
Источники
- [irkipedia.ru/content/beyton_afanasiy_ivanovich Иркутск. Историко-краеведческий словарь]. — Иркутск: Сибирская книга, 2011. — 596 с.
- А. И. фон Бейтон // Северная пчела, 1838. — № 134.
- Бартенев Ю. Герои Албазина и Даурской земли // Рус. арх., 1899. — Кн. 1. — Вып. 2.
- Амурская область: Опыт энциклопедического словаря. — Благовещенск, 1989.
Напишите отзыв о статье "Бейтон, Афанасий Иванович"
Примечания
Ссылки
- [discoverer.ucoz.ru/publ/b/be/bejton_afanasij_ivanovich/7-1-0-3 Афанасий Иванович Бейтон - исторические документы]
Отрывок, характеризующий Бейтон, Афанасий Иванович
«Как бы мне не отвечать за промедление! Вот досада!» – думал офицер. Он объездил весь лагерь. Кто говорил, что видели, как Ермолов проехал с другими генералами куда то, кто говорил, что он, верно, опять дома. Офицер, не обедая, искал до шести часов вечера. Нигде Ермолова не было и никто не знал, где он был. Офицер наскоро перекусил у товарища и поехал опять в авангард к Милорадовичу. Милорадовича не было тоже дома, но тут ему сказали, что Милорадович на балу у генерала Кикина, что, должно быть, и Ермолов там.– Да где же это?
– А вон, в Ечкине, – сказал казачий офицер, указывая на далекий помещичий дом.
– Да как же там, за цепью?
– Выслали два полка наших в цепь, там нынче такой кутеж идет, беда! Две музыки, три хора песенников.
Офицер поехал за цепь к Ечкину. Издалека еще, подъезжая к дому, он услыхал дружные, веселые звуки плясовой солдатской песни.
«Во олузя а ах… во олузях!..» – с присвистом и с торбаном слышалось ему, изредка заглушаемое криком голосов. Офицеру и весело стало на душе от этих звуков, но вместе с тем и страшно за то, что он виноват, так долго не передав важного, порученного ему приказания. Был уже девятый час. Он слез с лошади и вошел на крыльцо и в переднюю большого, сохранившегося в целости помещичьего дома, находившегося между русских и французов. В буфетной и в передней суетились лакеи с винами и яствами. Под окнами стояли песенники. Офицера ввели в дверь, и он увидал вдруг всех вместе важнейших генералов армии, в том числе и большую, заметную фигуру Ермолова. Все генералы были в расстегнутых сюртуках, с красными, оживленными лицами и громко смеялись, стоя полукругом. В середине залы красивый невысокий генерал с красным лицом бойко и ловко выделывал трепака.
– Ха, ха, ха! Ай да Николай Иванович! ха, ха, ха!..
Офицер чувствовал, что, входя в эту минуту с важным приказанием, он делается вдвойне виноват, и он хотел подождать; но один из генералов увидал его и, узнав, зачем он, сказал Ермолову. Ермолов с нахмуренным лицом вышел к офицеру и, выслушав, взял от него бумагу, ничего не сказав ему.
– Ты думаешь, это нечаянно он уехал? – сказал в этот вечер штабный товарищ кавалергардскому офицеру про Ермолова. – Это штуки, это все нарочно. Коновницына подкатить. Посмотри, завтра каша какая будет!
На другой день, рано утром, дряхлый Кутузов встал, помолился богу, оделся и с неприятным сознанием того, что он должен руководить сражением, которого он не одобрял, сел в коляску и выехал из Леташевки, в пяти верстах позади Тарутина, к тому месту, где должны были быть собраны наступающие колонны. Кутузов ехал, засыпая и просыпаясь и прислушиваясь, нет ли справа выстрелов, не начиналось ли дело? Но все еще было тихо. Только начинался рассвет сырого и пасмурного осеннего дня. Подъезжая к Тарутину, Кутузов заметил кавалеристов, ведших на водопой лошадей через дорогу, по которой ехала коляска. Кутузов присмотрелся к ним, остановил коляску и спросил, какого полка? Кавалеристы были из той колонны, которая должна была быть уже далеко впереди в засаде. «Ошибка, может быть», – подумал старый главнокомандующий. Но, проехав еще дальше, Кутузов увидал пехотные полки, ружья в козлах, солдат за кашей и с дровами, в подштанниках. Позвали офицера. Офицер доложил, что никакого приказания о выступлении не было.
– Как не бы… – начал Кутузов, но тотчас же замолчал и приказал позвать к себе старшего офицера. Вылезши из коляски, опустив голову и тяжело дыша, молча ожидая, ходил он взад и вперед. Когда явился потребованный офицер генерального штаба Эйхен, Кутузов побагровел не оттого, что этот офицер был виною ошибки, но оттого, что он был достойный предмет для выражения гнева. И, трясясь, задыхаясь, старый человек, придя в то состояние бешенства, в которое он в состоянии был приходить, когда валялся по земле от гнева, он напустился на Эйхена, угрожая руками, крича и ругаясь площадными словами. Другой подвернувшийся, капитан Брозин, ни в чем не виноватый, потерпел ту же участь.
