Бекасовые
Поделись знанием:
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.
| Бекасовые | |||||||||||||||||||||||||||||
 Берингийский песочник (Calidris ptilocnemis) | |||||||||||||||||||||||||||||
| Научная классификация | |||||||||||||||||||||||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
|
промежуточные ранги
| |||||||||||||||||||||||||||||
| Международное научное название | |||||||||||||||||||||||||||||
| Роды | |||||||||||||||||||||||||||||
| |||||||||||||||||||||||||||||
Бекасовые (лат. Scolopacidae) — разветвлённое семейство птиц из отряда ржанкообразных (Charadriiformes).
Содержание
Описание
Представители бекасовых обитают на побережьях и во влажных биотопах. Лишь немногие виды приспособлены к засушливым местностям. Характерным признаком бекасовых являются довольно длинные ноги и длинный клюв, с помощью которого они ищут добычу в иле и прибрежной гальке[1]. К пище бекасовых относятся черви, моллюски, ракообразные, небольшие рыбы, насекомые и их личинки[2], а также частично еда растительного происхождения.
Многие виды гнездятся на открытой местности, встречаясь в северной Европе и Сибири. В других частях Европы их можно увидеть только во время перелётов, когда они крупными стаями останавливаются у водоёмов. Большинство видов откладывает яйца в небольших углублениях в земле, где они благодаря своей пятнистой раскраске хорошо замаскированы. Вылупившиеся птенцы покидают гнездо очень быстро[3] и начинают самостоятельно искать пищу, хотя и остаются под присмотром и продолжают обогреваться одним из родителей. Многие виды бекасовых зимуют в Африке, некоторые также на юге Европы и в Азии. Иногда примечательны их перелётные достижения, например у исландского песочника (Calidris canutus). Иногда они совершают перелёты ночью, издавая при этом характерные звуки.
Систематика[4][5]
- Вальдшнепы (Scolopax)
- Вальдшнеп (S. rusticola)
- Амамийский вальдшнеп (S. mira)
- Новогвинейский вальдшнеп (S. rosenbergii)
- Малайский вальдшнеп (S. saturata)
- Целебесский вальдшнеп (S. celebensis)
- Вальдшнеп Букиднона (S. bukidnonensis)
- Молуккский вальдшнеп (S. rochussenii)
- Американский вальдшнеп (S. minor)
- Оклендские песочники (Coenocorypha)
- Четемский островной вальдшнеп (C. pusilla)
- Оклендский песочник (C. aucklandica)
- Бекасы (Gallinago)
- Горный дупель (G. solitaria)
- Японский бекас (G. hardwickii)
- Гималайский бекас (G. nemoricola)
- Азиатский бекас (G. stenura)
- Лесной дупель (G. megala)
- Африканский бекас (G. nigripennis)
- Мадагаскарский бекас (G. macrodactyla)
- Дупель (G. media)
- Обыкновенный бекас (G. gallinago)
- Американский бекас (G. delicata)
- Южноамериканский бекас (G. paraguaiae)
- Длинноклювый бекас (G. nobilis)
- Большой бекас (G. undulata)
- Кордильерский бекас (G. stricklandii)
- Южноамериканский бекас (G. andina)
- Андский бекас (G. jamesoni)
- Королевский бекас (G. imperialis)
- Бекасовидные веретенники (Limnodromus)
- Короткоклювый бекасовидный веретенник[6] (L. griseus)
- Американский бекасовидный веретенник[7][8][9] (L. scolopaceus)
- Азиатский бекасовидный веретенник (L. semipalmatus)
- Веретенники (Limosa)
- Большой веретенник (L. limosa)
- Канадский веретенник (L. haemastica)
- Малый веретенник (L. lapponica)
- Пятнистый веретенник (L. fedoa)
- Кроншнепы (Numenius)
- Кроншнеп-малютка (N. minutus)
- Эскимосский кроншнеп (N. borealis), вероятно вымер
- Средний кроншнеп (N. phaeopus)
- Таитийский кроншнеп (N. tahitiensis)
- Тонкоклювый кроншнеп (N. tenuirostris)
- Большой кроншнеп (N. arquata)
- Американский кроншнеп (N. americanus)
- Дальневосточный кроншнеп (N. madagascariensis)
- Бартрамии (Bartramia)
- Бартрамия, Длиннохвостый песочник (B. longicauda)
- Улиты (Tringa)
- Щёголь (T. erythropus)
- Травник (T. totanus)
- Поручейник (T. stagnatilis)
- Большой улит (T. nebularia)
- Охотский улит (T. guttifer)
- Пёстрый улит (T. melanoleuca)
- Желтоногий улит (T. flavipes)
- Улит-отшельник (T. solitaria)
- Черныш (T. ochropus)
- Фифи (T. glareola)
- Перепончатопалый улит (T. semipalmata)
- Перевозчики (Actitis)
- Перевозчик (A. hypoleucos)
- Пятнистый перевозчик (A. macularius)
- Пепельные улиты (Heteroscelus)
- Пепельный улит (H. brevipes)
- Американский пепельный улит (H. incanus)
- Перепончатопалые улиты (Catoptrophorus)
- Перепончатопалый улит (C. semipalmatus)
- Prosobonia
- † Prosobonia ellisi
- Prosobonia cancellata
- † Таитянский песочник (Prosobonia leucoptera)
- Камнешарки (Arenaria)
- Камнешарка (A. interpres)
- Чёрная камнешарка (A. melanocephala)
- Бурунные кулики (Aphriza)
- Бурунный кулик (A. virgata)
- Песочники (Calidris)
- Большой песочник (C. tenuirostris)
- Исландский песочник (C. canutus)
- Песчанка (C. alba)
- Малый песочник (C. pusilla)
- Перепончатопалый песочник (C. mauri)
- Кулик-воробей (C. minuta)
- Песочник-красношейка (C. ruficollis)
- Белохвостый песочник (C.temminckii)
- Длиннопалый песочник (C. subminuta)
- Песочник-крошка (C. minutilla)
- Бонапартов песочник (C. fuscicollis)
- Бэрдов песочник (C. bairdii)
- Дутыш (C. melanotos)
- Острохвостый песочник (C. acuminata)
- Морской песочник (C. maritima)
- Берингийский песочник (C. ptilocnemis)
- Чернозобик (C. alpina)
- Краснозобик (C. ferruginea)
- Длинноногий песочник (C. himantopus)
- Канадские песочники (Tryngites)
- Канадский песочник (T. subruficollis)
- Большие плавунчики (Steganopus)
- Большой плавунчик (S. tricolor)
- Плосконосые плавунчики (Phalaropus)
- Круглоносый плавунчик (P. lobatus)
- Плосконосый плавунчик (P. fulicarius)
Напишите отзыв о статье "Бекасовые"
Примечания
- ↑ Piersma Theunis. Handbook of the Birds of the World. Volume 3, Hoatzin to Auks. — Lynx Edicions, 1996. — P. 444–487. — ISBN 84-87334-20-2.
- ↑ Estrella, Sora; Masero, José A. (2007). «The use of distal rhynchokinesis by birds feeding in water». Journal of Experimental Biology 210 (21): 3757–3762. DOI:10.1242/jeb.007690.
- ↑ Harrison, Colin J.O. Encyclopaedia of Animals: Birds / Forshaw, Joseph. — London: Merehurst Press, 1991. — P. 103–105. — ISBN 1-85391-186-0.
- ↑ Thomas, Gavin H.; Wills, Matthew A.; Székely, Tamás (2004). «A supertree approach to shorebird phylogeny». BMC Evol. Biol. 4. DOI:10.1186/1471-2148-4-28. PMID 15329156.
- ↑ Винокуров А. А. Редкие и исчезающие животные. Птицы / под редакцией академика В. Е. Соколова. — М.: «Высшая школа», 1992. — С. 446. — 100 000 экз. — ISBN 5-06-002116-5.
- ↑ [www.xeno-canto.org/species/Limnodromus-griseus Короткоклювый бекасовидный веретенник Limnodromus griseus]
- ↑ [www.balatsky.ru/AVES/Koblik,Arkhipov_2014.pdf Е. А. Коблик, В. Ю. Архипов. Фауна птиц стран Северной Евразии в границах бывшего СССР. Списки видов. М.: КМК, 2014. 173 с.]
- ↑ Коблик Е. А., Редькин Я. А., Архипов В. Ю. Список птиц Российской Федерации. — М.: Товарищество научных изданий КМК, 2006. — С. 92. — 256 с. — ISBN 5-87317-263-3
- ↑ [www.xeno-canto.org/species/Limnodromus-scolopaceus Американский бекасовидный веретенник Limnodromus scolopaceus]
Ссылки
- [www.apus.ru/site.xp/051055048124.html Семейство бекасовых на сайте Apus.Ru]
Отрывок, характеризующий Бекасовые
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.
